— Кирэн, — Эдвард взял из дрожащей руки щётку. — Это не чужая женщина. Это ты. Дай мне руку. Крепко держишься? А теперь взгляни в зеркало. Видишь? Твоя рука, — он поднял её руку и пошевелил, чтобы отражение в зеркале тоже пошевелилось. — Ты очень долго болела. Много лет.
Люсиль расплакалась. Она плакала и плакала, и в какой-то момент просто повисла на отце — у нее вдруг подкосились ноги.
— А Томас? — спросила она между всхлипами. — Он тоже такой?
— Да, он тоже вырос, — Эдвард поднял её на руки и понёс обратно в комнату.
В комнате старший Шарп опустился в кресло, не выпуская дочь из объятий.
— Скоро ты поправишься, Кирэн, а потом мы поедем к твоему деду в Уэльс. Помнишь, я обещал? Познакомишься с дедом и бабушкой, они тебе понравятся.
— А мама? Что с мамой? — спросила Люсиль. — Она тоже болела и умерла?
Дух прикатил столик с едой и чайной посудой. Посреди столика стояла вазочка с одинокой белой розой.
— Да, она тоже болела. И погибла. И я болел. И наш дом болел. Помнишь наших больших чёрных собак? Они ушли и пока не вернулись, — Эдвард обернулся на привезённый ужин. — Взгляни, Кирэн, какой цветок тебе принесли. Ты же хотела кушать.
Когда Эдвард сказал о смерти леди Шарп, лицо Люсиль на мгновение исказилось дикой злобой. И тут же разгладилось. Люсиль перебралась на кровать и обрадованно сказала:
— Как здорово, что тут можно кушать прямо в постели!
Сначала она попробовала всего по кусочку — мяса, овощей, салата. Потрогала грозди черного и зеленого винограда. Потом начала есть, пристроив тарелку на коленях. Дух налил ей чаю, Люсиль спросила:
— А можно мне четыре кусочка сахару?
Дух послушно высыпал в чашку четыре ложки и принялся размешивать.
— Какой тут странный сахар, — сообщила Люсиль. — А этот салат — он из чего? Можно мне еще?
— Тут ещё много чего странного, — философски сказал старший Шарп. — Потом увидишь. А сейчас поешь и будешь спать дальше. Видишь этого духа? Если проснёшься без меня и что-то захочешь, попросишь его принести. Или позвать меня.
Дух принёс ещё салата.
— А можно мне будет принять ванну, когда я проснусь? — спросила Люсиль. — И помогать мне тоже будет дух?
— Можно, конечно. И подобрать другую одежду. Мы здесь в гостях, я спрошу у хозяйки дома, как всё это сделать. Когда ты проснёшься, я вас познакомлю. И завтра приедет Эшу, он вылечил меня, посмотрит тебя и скажет, как тебя лечить дальше.
Люсиль сыто вздохнула. Посмотрела, как дух убирает посуду, ставит розу на тумбочку и выкатывает столик, снова забралась под одеяло.
— А ты точно будешь здесь, когда я проснусь? Ты больше не уедешь?
— Точно буду, — Эдвард подошёл к кровати, нагнулся и поцеловал дочь в лоб. — Я больше не уеду. Спи, я пока посижу с тобой.
Люсиль вытянулась на кровати, сложила ладони, устроила их под щекой и закрыла глаза. Сытая, она уснула почти сразу.
Старший Шарп сидел в кресле совершенно неподвижно, как может только охотник или хищный зверь. Он вспоминал себя много лет назад, самонадеянного глупца, который считал весь мир безопасным, а всех людей — слепыми и доверчивыми. И кто в результате оказался слеп и доверчив?
Отвлёкся он своих мыслей он уже в сумерках. Люсиль сладко посапывала на подушке. Эдвард тихо вышел из комнаты и спустился вниз к камину. У огня ему всегда думалось лучше.
Оуэн и Лерой смотрели фильм в наушниках, завороженные работой ветеринара-паталогоанатома. Туу-Тикки не было, но из ее кабинета доносилось жужжание вязальной машины. Грен сидел перед журнальным столиком и проверял оперение на стрелах.
Энциклопедия «Физика. От 6 лет и старше» весила фунтов пять — крупный шрифт, много иллюстраций, гладкая бумага. В Англии Томас ни разу не видел таких обложек и такого шрифта, не говоря о ярких красках. Вернее, яркие краски он видел, но только в музейных инкунабулах с церковными текстами. В светских книгах — ни разу. Некоторые статьи он пролистывал, как известные, на некоторых застревал. Потом ему послышался крик сестры, младший Шарп вздрогнул и поднял голову, прислушиваясь.
— Все в порядке? — спросила Эдит. — Послушай, какая прелесть: «Вид у этой птицы был самый безобразный. Перья торчали из его красной сморщенной кожи вперемешку с противным желтым пухом, какой бывает у птенчиков, как будто это вытравленные перекисью водорода волосы. Из-за некрасивой внешности Ларри предложил назвать его Квазимодо. Я согласился. Слово мне понравилось, а значения его я в то время еще не понимал. Когда Квазимодо уже научился сам добывать себе пищу и давно отросли его перья, на голове у него все еще оставался хохолок желтого пуха, что придавало ему сходство с надутым судьей в слишком узком парике».
— Да, это очень по-английски, — кивнул Томас. — Мне показалось, я слышал голос Люсиль.
— Может, она уже проснулась? — предположила Эдит. — Знаешь, мне страшно… Этот Эшу. Я его видела. Он странный. Весь в черном, с длинными волосами, и такие странные глаза…
— Что не так с его глазами? — младший Шарп заложил энциклопедию пальцем и повернулся к жене. — В чёрном… может, магам так положено? Хотя мне тоже не по себе. Как принести все волосы в жертву? Надеюсь, их не надо вырывать.
— Они словно видят тебя насквозь, — принялась объяснять Эдит. — До самой глубины души. И его как будто забавляет то, что он видит.
Она отложила книгу, погладила Томаса по волосам.
— Я тоже надеюсь, — сказала она. — Это меня тоже пугает. Волосы на голове и брови еще можно сбрить, но ресницы? Ты заметил, у сэра Эдварда даже ресниц не осталось вчера, а сейчас они снова растут. Он очень необычно выглядит.
— Необычно?! Ты очень деликатна, любовь моя, — Томас поднялся, сделал пару шагов, положил книгу к стопке прочих энциклопедий. — На мой взгляд, он выглядел… чудовищно. А что касается мага, — младший Шарп пожал плечами. — Ты не читала Мэлори? «Смерть Артура», скажем. Или валлийские сказания о Мерлине?
— Читала, — кивнула Эдит. — Но Эшу совершенно не похож на Мерлина. Он такой молодой… Меня пугает, что я не знаю, как именно он будет снимать проклятие, что будет делать и что делать мне. Сэр Эдвард после этого пришел такой усталый. Вдруг Эшу потребует от меня сделать что-то… ну, неприличное?
— Я читал, что Мерлин устраивал встречу родителей Артура в замке Тинтагель, будучи едва двадцати лет от роду. Послушай, Эдит, — повеселел Томас, — почему бы нам не спросить сэра Эдварда, что, собственно, было? Мы ведь должны быть готовы, я думаю.
Эдит решительно спрыгнула с кровати, поправила юбку, завернувшееся кружево на манжете, потуже перевязала пояс. Потрогала сделанную духом прическу — за полдня из нее не выбился ни одни волосок.
— Пойдем, — сказала она.
— Ты хочешь бороться с сэром Эдвардом? — улыбнулся младший Шарп, открывая жене дверь.
— Я просто хочу выглядеть, как подобает леди Шарп, даже и в этой одежде, — объяснила Эдит.
— О! Тебе не хватает украшений, — задумчиво сказал Томас. — Интересно, куда они пропали? Я помню бабушкины украшения, а потом они просто исчезли. Ты прекрасно держишься, Эдит. Гораздо лучше, чем я.
— Я никогда не носила много украшений, — покачала головой Эдит, спускаясь по лестнице. — Только серьги, они и сейчас со мной. Не была светской дамой, Томас. Но сейчас я одета во все современное, все-все, и мне немного не по себе. Одежда удобная, не спорю, и все же… Да еще то, что тут в доме ходят босиком…
Эдит окинула взглядом гостиную. Быстро отвернулась от экрана, на котором показывали какие-то внутренности.
— Добрый вечер, сэр Эдвард, — сказала она.
— Эдит, — старший Шарп поднялся. — Что-то случилось?
Эдит опустилась на диван, подождала, пока Томас сядет рядом.
— Я бы хотела расспросить вас о том, как было снято проклятье, сэр. Меня пугает неизвестность.
— Я понимаю, — кивнул старший Шарп. — Не хотите выйти в сад?
В саду, под цитрусовыми деревьями, на которых желтели и оранжевели плоды, стояли тяжелые деревянные стулья, похожие на отполированные коряги, и такой же столик. Уже вечерело, сгустились сумерки, стало зябко, камешки дорожек холодили ступни. Эдит пожалела, что не взяла жилет или шаль, и мысленно попросила духа принести какую-нибудь одежду. Дух послушно принес и серый жилет, и голубую шаль, и даже плед, чтобы укрыть ноги, и скамеечку с подушкой под них. От пледа слабо пахло мускатным виноградом, на подушечке были вышиты яркие, странные носатые птицы. Дух поставил на столик зажженную керосиновую лампу в медной оправе с матовым абажуром и остался ожидать приказов, как показалось Эдит, где-то за ее правым плечом.
