Как все сложно, и запутанно, и еще проклятие, и безумие всей семьи. Томас тоже безумен? Не у кого спросить.
Эдит плакала, сама того не замечая. Томас, Томас… Мечтатель, романтик, изобретатель. Убийца. Хорошо, соучастник. Любимый. Все равно любимый. Несмотря ни на что.
Эдит не знала, сможет ли его простить. Люсиль — не сможет точно, да и не хочет. А Томасу измученный ум ищет оправданий.
Но он взял деньги всех этих женщин. Взял деньги, и провел электричество — интересно, как? Если поместье в четырех часах пути от ближайшего жилья, и не проложены провода, и нет электрической станции в самом поместье? Непонятно. Но электричество там есть. И есть вода — просто из крана, и сливная канализация. А в крыше все равно дыра, потому что у хозяев «крышу снесло», как говорит Туу-Тикки.
Томас зря приехал в Буффало — баронет, поставщик королевского двора. Отец не любил аристократию, и его друзья и коллеги не любят — они сделали себя сами, своими руками, им ничего не досталось просто по праву рождения, как Шарпам. Лучше бы Томас поехал куда-нибудь в Атланту или в Новый Орлеан. Но тогда бы они с Эдит никогда не встретились…
Да. И отец был бы жив. И рано или поздно Эдит вышла бы замуж за Алана. Была бы женой уважаемого врача, родила бы ему детей. Может быть, умерла бы в родах. Никогда не встретила Томаса, никогда не узнала бы про Багровый пик. Интересно, как бы Алан отнесся к ее писательству? Он никогда об этом не говорил.
Что об этом думать? Случилось то, что случилось, и теперь придется со всем этим жить. Пока — жить здесь, в доме, который его хозяйка называет домом смерти и возрождения. Возрождение — это дарит надежду. Но смерть пугает.
Как хорошо, что Томас выжил! Эдит внезапно до боли захотелось увидеть его, но она боялась. Просто потому, что хотя он и был в соседней комнате, хотя они и были супругами, где-то в этом же доме, может быть, за соседней стеной, была и Люсиль.
Эдит перекатилась по постели, взяла с тумбочки стакан слабо светящейся воды, пахнущей молодыми листьями, выпила. В воде какое-то зелье, что-то возвращающее к жизни. Что-то, что залечивает раны и выводит яды. Значит, Эдит выздоровеет? Прекратится кровохарканье, перестанут болеть нога и бок…
Эдит вздохнула. Пожелала Багровому пику провалиться. И вернулась к чтению.
Кружка с медленно остывающим чаем грела ладонь. С толстыми глиняными стенками и солярным выдавленным узором, глазурована она была только внутри, снаружи — просто рыжая глина. Не такая алая, как в Багровом пике, просто рыжая. Эдвард бездумно смотрел в огонь, иногда подносил кружку к губам и делал глоток. Собственные руки, совершенно лишённые волос, выглядели непривычно. Смотреть на себя в зеркало старший Шарп пока не рискнул. Он всегда гордился своей шевелюрой и, хотя не жалел о жертве, видеть результат пока не стремился.
Без живой сети проклятия под кожей собственное тело казалось непривычно тяжёлым. Эдвард не сразу понял, что у него наконец-то расслабились мышцы — спина, плечи, бёдра. Тело чувствовало чужое и отторгало его, но разум сидхе оказался слишком затуманен, чтобы опознать беду. Было ли это уроком или наказанием? Шарп вздохнул. Он согласен был на любой вариант для себя, но его сын и дочь… Его плоть и кровь оказались беззащитны. И он не смог защитить их. Не потому ли он столько лет не показывался в ситтине своего отца?
Эдвард услышал быстрый топоток по лестнице и поднял голову — мальчик не старше десяти лет, тёмно-рыжий, в странной местной одежде, скатился по лестнице. В руках он держал заложенную книгу. Подбежал к сидящей на диване Туу-Тикки и что-то ей протараторил, Шарп не понял языка, только отдельные слова «это», «сколько», «потом».
— Стоп-стоп-стоп, — попросил сына Грен. — Все то же самое и помедленнее.
— Стих задали, — ответил Оуэн, приплясывая на месте. — Ты меня проверишь? Я все выучил!
— Хорошо, — кивнул Грен. — Идем в мой кабинет. А почему Лерой тебя не проверил?
— У него математика. Он тоже сейчас придет.
И действительно: по лестнице спускался Лерой с книгой, тетрадью и ручкой. В черно-белой кигуруми-скелете.
— Хэллоуин только в пятницу, — напомнил ему Грен.
— Я знаю, — ответил Лерой. — Мам, я запутался. У нас сейчас дроби. Ну, ты знаешь. Помоги понять, как привести две дроби к общему знаменателю.
Туу-Тикки отложила вязание и улыбнулась.
— Пойдем ко мне. Не будем мешать гостю.
Лерой посмотрел на Эдварда.
— Ой, — сказал он. — А…
— Потом, — покачала головой Туу-Тикки. — Грен, Оуэн, вы тоже идите.
— А почему стихи всегда проверяет папа, а математику мама? — заныл Оуэн. — Хочу наоборот.
— Потому что папа в дробях ни в зуб ногой, — ответил Лерой, взял Туу-Тикки за руку и потянул к кабинету.
Эшу, на коленях которого устроил голову Дани, проводил их взглядом. Был факт, который веселит его и одновременно заставлял ревновать: барса Тай Лунга эти дети любили больше, хотя, по мнению Эшу, как котик он был красивее.
— Минуту, — откликнул Эдвард. — Туу-Тикки, Эдит или Томас — кто из них сейчас бодрствует?
— Эдит, — ответила Туу-Тикки. — Дани, пожалуйста, иди, помоги ей спуститься.
Дани послушно поднялся и пошел наверх — где встретил вышедшую из комнаты Эдит, которая придерживала халат на груди и опиралась на трость.
— Больно? — спросил Дани. — Я помогу.
Он подхватил не успевшую и слова вымолвить Эдит на руки и быстро снес вниз. Усадил в кресло, улыбнулся, посмотрел на Эшу. Наклонился над ним, поцеловал и шепнул:
— Пойдем отсюда.
— Ну если ты так говоришь… — протянул Эшу и встал. — Пойдем.
— Всем до послезавтра, — бодро попрощался Дани и потянул Эшу к зеркалу.
Они обнялись и ушли — только стекло колыхнулось.
Эдит была потрясена. Чужой мужчина, который нес ее на руках, который поцеловал другого мужчину, переход сквозь зеркало… Это магия такая? Или это такая современная дверь?
Туу-Тикки и Грен увели сыновей. В гостиной остались только Эдит и Эдвард.
Старший Шарп покачал головой и поднялся, подошёл к креслу, в котором замерла жена его сына.
— Эдит, вы помните меня? Я Эдвард Шарп, отец Томаса.
— Добрый день, — растерянно сказала Эдит, поспешно набрасывая на колени сложенный плед, лежавший на подлокотнике кресла. — Да, но… что с вашими волосами? Они же были.
Сесс запрыгнул к ней на колени, потоптался, лег и замурлыкал. Эдит погладила кота, посмотрела на него.
— Отдал в жертву огню, чтобы снять проклятие. Как вы себя чувствуете, Эдит? Можете поговорить со мной? Принести вам воды или вина?
— Воды, пожалуйста, — Эдит не хотела пить, ей хотелось выиграть немного времени, чтобы подумать.
Вот этот странный человек — отец Томаса. И он на самом деле жив. И правда, Томас же не говорил, что он умер. Его просто не было.
Когда Эдвард принес ей стакан, Эдит поблагодарила и сказала:
— Болит бок. Болит нога. Но тут хорошие лекарства. Это вы привели меня сюда? Почему именно сюда? В этот год, в этот город?
— Тут хорошие лекарства, безопасно, хорошие климат и хорошая еда, — Эдвард со своей кружкой сел на диван. — Я узнал, что Томас вступил в брак, и поспешил вернуться домой. Но я был слишком далеко и приехал слишком поздно. Я глубоко сожалею, что вы вошли в мою семью при таких обстоятельствах, Эдит. Когда я приехал в Багровый пик, только вы были в сознании. Да и то весьма относительно. Томас и его сестра умирали. В поместье у них не было шансов, но я слышал о доме, в котром можно пройти через Смерть и выйти к жизни. Поэтому я забрал вас всех сюда. Но я не знал, что этот дом находится в другом времени и другой стране.
Эдвард перевёл дух, сделал глоток чаю из кружки. Бледная-бледная молодая женщина в большом светло-зелёном халате казалась такой юной и такой потерянной. Неужели ей хватило сил противостоять Люсиль?
— Я четвертая жена Томаса, — сказала Эдит. — Почему вы приехали только сейчас? Они с Люсиль отравили всех прежних жен, чтобы завладеть их деньгами. И меня травили. Томас велел мне не пить чаю, но было уже поздно. И ребенок у них умер. Где вы были так долго?
