— Поможешь мне? — спросил Шарп, конь всхрапнул, блеснули вплетённые в гриву жемчужины.
Эдвард ещё раз нырнул, оставался под водой, пока хватило дыхания. Ему становилось лучше с каждым ударом сердца. Сколько же сил и жизни выпила из него эта тварь?
До берега он доплёлся, держась за гриву коня. В полосе прибоя тот остановился, приветственно поржал в сторону Эшу. Подождал, пока Шарп выплетет пальцы из гривы и величаво пошёл обратно в океан. У Эдварда зуб на зуб не попадал, когда он подошёл к костру.
— Сначала ветер, — напомнил Эшу. — Дай ему обсушить себя.
Костер жарко пылал, полоскал языками огня по ветру, и разглядеть, из чего он сложен, было невозможно. Не так уж много плавника было у полосы прибоя — больше сухие водоросли да трава там, где кончался песок.
Шарп кивнул, не переставая стучать зубами. Он видел как-то раз в ситтине дальних родственников северного сидхе с иссиня-белой кожей, и с завистью подумал, что тому наверняка было бы сейчас тепло. Эдвард с усилием повернулся лицом к ветру, развёл руки. Ветер тут же радостно разлохматил его мокрые волосы.
Эшу наблюдал, как стремительно высыхают кожа и волосы сидхе. А потом сделал приглашающий к огню жест.
— Пройди через огонь, — сказал Эшу. — Потом поваляйся в траве.
Эдвард глянул на Эшу, тот явно не шутил. Пройти через огонь? Не перепрыгнуть его? Хотя дров в огне Шарп по-прежнему не видел, только пламя.
Он невольно задержал дыхание, сделав шаг. Волосы на его голове и теле скрутились, затрещали и опали серым пеплом. Эдвард дёрнулся от неожиданности, хотя кожу даже не обожгло. Вышел из огня и упал в траву.
Эшу смотрел, как он катается по жесткой траве, оставляющей длинные царапины. Костер погас, только черное пятно осталось на песке.
— Все, — заключил Эшу, когда Эдвард раскинулся в траве. — Вставай и одевайся. Нам еще обратно идти, — и Эшу протянул сидхе руку.
— Как я рад, что я не маг, — искренне сказал Шарп, поднимаясь и принимаясь одеваться. — А как отдавать это богине?
— У всех свои преимущества, — непонятно сказал Эшу. — Просто найди алтарь и отнеси на него. Скажешь: «Возвращаю тебе твое». Этого достаточно. Проклятие на твоих детях я солью с этим, чтоб два раза не ходить. Но это потом. Они ранены, и освобождение может убить их. И — они знают, что прокляты?
— Скорее всего — нет. Я не видел их, — Эдвард подсчитал мысленно, — девятнадцать лет. А когда вернулся, они уже были не способны говорить. Спросить я не смог.
— Тебе придется объяснить им, — сказал Эшу и перекинулся.
Черный кот в синих полосах потерся об Эдварда и двинулся вверх по холму.
— Я объясню, — ответил Шарп.
Такого кота он видел впервые в жизни, и будь у него больше сил, он был бы в полном восторге. В настоящем, свойственном больше детям, чем взрослым, восторге. Но сейчас его хватало только на то, чтобы идти следом, не держась за кошачий хвост.
Машины, как и по дороге к океану, остановились, пропуская кота и сидхе. Идти вверх было тяжело — Эшу тоже устал и проголодался. В спину им светило заходящее солнце.
========== 24 ==========
Эдит лежала в постели с книгой. Книга была странная — черная рамка с белым экранчиком. На рамке были кнопки, на экранчике — текст. Перелистывался текст кнопками, вверх и вниз, а размер букв можно было сделать любым, так что Эдит впервые за долгое время могла читать без очков.
Книгу принесла Туу-Тикки — вместе с подносом с завтраком. Омлет и салат, тосты, джем, сок. Никакого чая. Эдит подозревала, что больше никогда в жизни не будет пить чай. Туу-Тикки рассказала, что сейчас читают по большей части такие книги, показала, как настроить шрифт, как листать, посоветовала почитать что-нибудь веселое, порекомендовала книгу со странным названием «Моя семья и другие звери»… А перед этим она помогла Эдит добраться до странно деревянной — хотя в этом доме все было очень деревянное — ванной, показала, где здесь и что, помогла обтереться влажной губкой, потому что принять ванну со всеми своими повязками Эдит не могла никак, расчесала ей волосы, помогла одеться в светло-коричневое домашнее платье. Эдит поразило, насколько коротки современные панталоны. Она не поняла, зачем в ванной розовая бритва. Туу-Тикки объяснила, и что это бритва, и зачем она. Все-таки у людей стали очень странные обычаи.
Когда Эдит в халате поверх платья дохромала в постель, Туу-Тикки дала ей маленькую белую круглую таблетку — обезболивающее. Эдит выпила его с опаской, но боль в боку и ноге и правда утихла. Боль утихла, и появился аппетит, и Эдит захотелось есть, а потом — побыть одной. И Туу-Тикки ушла, велев звать духов, если что-то или кто-то понадобится.
Духов Эдит видела — прозрачные стеклянистые зыбкие фигуры, унесшие поднос с пустой посудой и принесшие изящную бамбуковую трость на случай, если Эдит понадобится передвигаться. Эдит с легким испугом поблагодарила их и натянула одеяло на плечи. Здесь было тепло, и у нее не было озноба, но с одеялом было все же надежнее.
Где-то с полчаса, сытая и чистая, она читала про приключения семьи англичан на греческом острове. История была добрая, светлая, солнечная, как день за окном, и захватывающая, но все чаще Эдит замирала над книгой в раздумье.
Больше всего ее радовало, что она не убила Люсиль. Да, самооборона, да, оправданная, и все же убийство — тяжкий грех, и Эдит была рада, что он не лежит камнем на ее душе. Хотя она была готова убивать — считается ли это? Как только Люсиль жила с таким количеством смертей за душой? Хотя, наверное, сумасшедшие о таких вещах совсем не думают. Интересно, Люсиль сошла с ума сама по себе или от проклятия, о котором говорила Туу-Тикки?
Когда-то Эдит не верила в проклятия, но верила же она в духов и призраков — она точно их видела. Значит, и проклятия реальны. Шарпов кто-то проклял. Интересно, кто и когда? Да еще эта странная история про сидхе. Эдит не могла поверить, что она сама сидхе. Правда, она почти ничего не знала про них. Интересно, Томас знает? Он и сам сидхе.
Эдит очень слабо помнила, как оказалась здесь. Были снег и кровь, были страх и ужас, был немолодой черноволосый мужчина, очень похожий на Томаса, был вороной конь и долгая-долгая дорога. Эдит не представляла, как из Аллердэйла они пришли сюда, в этот дом. В Калифорнию из Англии, в двадцать первый век. Это не укладывалось в голове, несмотря на странную книгу, странный дом, его странную хозяйку в странной одежде. У нее ногти выкрашены серым лаком. И под тонкой серой рубашкой с высоким воротом, кажется, ничего нет. И нижней юбки она не носит. И ходит по дому босиком, да еще говорит, что у них так принято и что все они тут ходят босые. Но она красивая — светлые волосы, синие глаза, молодое лицо. Совсем не похожа на людей, каких Эдит видела раньше. Другая. И говор другой. Но она добрая. Эдит уже не очень хорошо помнила мать, но доброта Туу-Тикки казалась ей материнской.
Она всплакнула, вспомнив отца. Люсиль его убила… Как могла эта женщина убить такого сильного мужчину? Отец правда был силен, Эдит точно это знала. И он дрался в молодости, он бы не дал себя так просто убить. Он бы сопротивлялся. А ей — нет. Почему? Потому что она его зачаровала? Нет, она зачаровала Томаса. А отца просто убила. Сумасшедшие сильны.
Эдит мысленно послала Люсиль такие слова, какие порядочной женщине и знать не полагается. Впрочем, после всего — могла ли она считать себя порядочной женщиной? Если Томас уже был женат?
Но Люсиль убила всех его прежних жен — они вместе убили. Значит, он был вдовец, когда женился на Эдит. Значит, брак был законный. Интересно, почему она говорила, что пора бы и ему замарать руки? Посылала его убить Эдит? Потому что он никого никогда не убивал? Получается, так? Получается, Томас все-таки не убийца?
Но он соучастник. Он знал, и заманивал женщин, и ничего не сделал, чтобы их защитить. Но он их не любил. А Эдит защищал. Потому что любил ее.
И все равно занимался этим с сестрой. Вот почему она так злилась, когда они заночевали на почте — ревновала. А Томас все равно любил Эдит. И когда она застала их вместе — в его лице не было ни радости, ни удовольствия. И он был младше, и мать застала их… Может, Люсиль, безумная и сильная, его заставила? Но он ведь мужчина, он мог отказаться.
