Разговор со старым другом Вновь я с тобой. Ты такой же, как прежде – Та же спокойная ласковость глаз. Что-то случилось, поэтому реже Мы понимаем друг друга подчас. Прошлое выручит, память поможет: Вспомним былое, но всё не пойму – Прежде мы были ужасно похожи, Так же различны теперь. Почему? Разные в радости, разные в горе. Думал, что юность в душе сберегу. Помнишь, я вышел в открытое море, Ты оставался на том берегу. Море не любит минорных и жалких. Это и многое – искоренил. Став самой крепкой, булатной закалки, Я изменился, а ты сохранил. Ты сохранил ту мечтательность в речи, Эту наивность и свежесть ума. Словно бы годы не пали на плечи, И не покрыла виски нам зима. Мне ж довелось испытать, даже слишком, Многое: в мыслях и чувствах остыть. Не оттого ли так жалко мальчишку, Кем никогда и нигде уж не быть. Знаю, что века отпущено мало, Где-то усну и останусь в ночи. Может, об этом сейчас трепетало Пламя стоящей меж нами свечи? Пусть суждено, но не мучаюсь – где же? Смерть, как рожденье, случается раз. Я изменился, поэтому реже Мы понимаем друг друга сейчас. 1981 г. «Простите, дорогая! Вы устали…» Простите, дорогая! Вы устали Меня любить и обрели покой. Шепча беззвучно алыми устами, Благословите нежною рукой. И я исчезну в беспокойстве ночи – Мой голос оборвёт метели визг, Но знайте, что люблю вас сильно, очень… Как солнца луч влюблён в сверканье брызг. Уйду путём, благословенным вами: Спокойно сердце, ждущее тревог. Укрыто синеватыми снегами Избитое безмолвие дорог. Ночи отброшен тёмно-синий полог, Дорога нелегка и далека. Предчувствуя, что век разлуки долог, Благословила бледная рука. 1981 г. Из стихотворного цикла «В ночи» «Стуча железкой о сухой кирпич…» Стуча железкой о сухой кирпич, Застонет ветер, мня, виясь и воя. Я в даль черну смотрю, у гроба стоя, Как граф, сказавший за обедом спич. Сей странный гроб, я сам себе принёс, Быть может, согреша и не беспутно, Хотя и действовал без пут, но… Но этим разрешал иной вопрос. Не телу бренному в пристанище дрожать, Туда я опущу мне дорогое. Быть может, душу грешну упокоя, Мой мрачный гений будет в нём лежать. Я хороню стихи, не нужные толпе, На них печать забвенья водружая. Великих тени, молча окружая, Встают вокруг в сочувственной мольбе. Завял в ростке недюжинный талант – Душа переполняется печалью. Едва ли за столетий далью Сей прах, найдёт старик-негоциант. «Орган надрывно пел в ночи…» Орган надрывно пел в ночи, Последний звук – и смолк. Оборванной струной души Песнь продолжает волк. С небес свинцовое пятно Бросает мутный свет. Темно ль, светло ли: всё одно – Я вижу свой портрет. Он – искуситель мой и рок, Сообщник и судья: В чертах – судьба, глаза – пророк И суть моя, и я. Переливается огнём, Я нежен в нём и груб, И многолик во тьме, но днём Не видно муки губ. «В ультрамариновой дали…» В ультрамариновой дали Неясно виден силуэт. Над телом сумрачным земли Мерцает звездопадный свет. Мне мил забытый блеск его, Предчувствия огонь томит. Коль не осталось ничего – Ничто не манит, не роднит. Как скоро пыл во мне погас! А много ли его имел? Крылатый, солнечный Пегас Меня коснуться не сумел. От ласки лёгкого крыла Я не проснулся осенён. Жизнь, не начавшись, отцвела, Ещё живущий – погребён. «Я вижу хрустальный дворец…» Я вижу хрустальный дворец, В чертогах – алмазный ларец, Над ним – золочёный венец, А в нём – груду мёртвых сердец. Я вижу чудеснейший сад, Тончайший ловлю аромат. Плоды берегут для услад, Но каждое яблоко – яд. Пред взором моим – дивный луг, Ковёр из цветов лёг вокруг. Но снова во взгляде испуг: Меж травами – жала гадюк. К простору морскому мой взгляд Стремится и, видя, я рад, Как жемчугом волны горят И… тянутся руки наяд. Моленье вознёс к небесам: Спасенья усталым глазам! Свершилась судьба, наконец – Теперь я довольный слепец. |
