— Девочку же признал, — пожала плечами Елена. К её удивлению, бастард у её будущего супруга был только один. Одна — дочка этой самой мельничихи Катерины. С остальными он, видимо, был осторожнее. Или ходил по замужним бабам, и кто там разберёт, чьих детей те рожают — от сеньора или законного супруга?
— Да я вот как раз про Герту. — Катерина сделала осторожный шажок в комнату и прикрыла за собой дверь. — Ей нынешним летом пять годков исполнилось, и его милость господин барон велел в замок её доставить. Невместно, дескать, его племяннице, хоть бы и байстрючке, с деревенскими бегать да гусей пасти. Ну, и я… на детишек ваших поглядела: уж такие они славные, хорошенькие да умненькие, — подольстилась она. — Я вот и подумала: вы ж, ваша милость, женщина добрая, сейчас видно. У злюки нипочём бы такие детки не выросли. Вы уж заради всех Девяти богов мою кровиночку не обижайте. А то вон её милость сира Аделаида всё её мучным носом честит, да ещё по-всякому обзывает, а сире-то Аделаиде много ли заботы, с кем её деверь гуляет? А у вас будет днями на глазах чужое дитя, мужем вашим нагулянное — обидно же. Так что вы это, ваша милость, — она хлюпнула носом, но решительно закончила, — коли сердитесь, так меня побейте, ладно? А доченьку мою не обижайте, ни в чём она перед вами не виноватая!
— Ого, — удивлённо (и про себя развеселившись) сказала Елена, — отчаянная ты, я посмотрю. Иди-ка сюда, сядь. Сядь, я сказала! Давай-ка посплетничаем немножко — про тебя, про меня, про сиру Аделаиду. И чтобы ты не переживала зря, я тебе госпожой нашей Канн, заступницей всего живого, и Хартемгарбес, дарующей любовь, клянусь, что никогда твою дочь зря ругать не стану и уж мучным носом точно не назову. Я, знаешь ли, сама по уши в овечьей шерсти и козьем пуху.
— Да уж, — недоверчиво протянула Катерина, бочком садясь на самый краешек стула.
— В семьях нашего круга, когда детям исполняется шесть, — пожала плечами Елена, — их переводят из детской и сажают за общий стол. С этого момента они два дня в неделю работают и четыре — учатся. Я начинала с того, что трепала шерсть. У девочек шести-семи лет тонкие нежные пальчики, и они могут очень ловко и быстро отделять самые тонкие шерстинки. Моя Мелисса пока ещё тоже треплет шерсть, но ей уже восьмой год, так что скоро её дед переведёт на другую работу. А я с шести до семнадцати перестояла за всеми станками и пересидела во всех конторах. Братьев у меня нет, отцу пришлось учить меня как юношу, чтобы, храни Девятеро, в случае его внезапной кончины я могла сама управлять фамильным делом. И да, обычным женским делам вроде ведения домашнего хозяйства меня тоже учили, так что мне доставалось вдвойне. В общем, я не благородная сира и знаю, что почём.
— Ух ты, — в восхищении сказала Катерина. — Вот ведь… А с виду такая дама — куда там сире Аделаиде! А платье-то у вас — неужто это сукно такое? Чистый шёлк с виду! Ох, завтра пошипят на вас, — она с искренним сожалением покрутила головой. — Половина дам, что в гости приедут, в бархатные платья обрядятся, да платья-то будут из бабкиных венчальных перешиты. А у вас вроде и сукно, да только поди стоит-то дороже бархата?
— Бархат разный бывает, — усмехнулась Елена. — И сукно тоже разное. Его величество не вникает в такие мелочи, так что в Указе о цене ничего не сказано. Ладно, о тряпках мы ещё наговоримся. Ты вот лучше скажи мне, есть у вас в городке алхимик? Или хоть травник настоящий…
========== Часть 3 ==========
Марк обещал, что попробует вырваться из своей обители на недельку, а вот от Альберта не приходилось ждать и этого. Он вообще после своего отъезда в столицу появлялся дома всего дважды, а о его браке с вдовцом на добрую четверть века старше, чем он, семья и вовсе узнала из письма, в котором Альберт просто ставил их перед фактом. Аделаида надеялась, что он всё-таки поможет племяннику освоиться в незнакомом, большом и шумном городе, когда придёт время посылать Кристиана на королевскую службу. Георг только неопределённо хмыкал, и Ламберт был с ним согласен: впечатление складывалось такое, будто Альберт стыдится своей неотёсанной «пограничной» родни. На последние гроши снаряженный, не знающий тонкостей столичного этикета, никаких связей не имеющий — нужен юный сир Кристиан не в меру практичному дядюшке!
Но с двумя старшими братьями или без них, а замковая часовенка могла вместить разве что семью барона. Даже полудюжине гостей пришлось бы стоять уже за порогом, а их было куда побольше. Так что обряд проводился в городском храме, куда набилась такая толпа, что дамы ещё до начала церемонии едва не падали в обморок от духоты и тесноты, а площадь перед ним запрудили принарядившиеся горожане. Сам храм был украшен ветками в золотых осенних листьях, плодами и цветными лентами. А ещё, сообразил Ламберт, на всех алтарях лежали новые покровы, очень яркие и дорогие даже на его неискушённый взгляд. И поверх старой, осыпающейся и почти выцветшей фрески, где Девятеро передавали свои Скрижали Первосвященникам, красовался теперь гобелен на ту же тему. Старшая жрица, проводившая обряд, кстати, тоже щеголяла в новенькой ризе из парчи, так густо затканной золотой канителью, что ткань с трудом гнулась и торчала жёсткими складками. Что из этого жертвовал будущий тесть, что преподнёс ещё до него пройдоха Вебер — Девятеро да старшая жрица знают, а Ламберт (и Георг, кажется, тоже) испытывали противоречивые чувства: как прихожане, они могли только радоваться обновлённому убранству храма; как сеньоры Волчьей Пущи, были слегка уязвлены.
Стоя у алтаря и борясь с желанием размотать или хоть ослабить на полпальца душивший его дурацкий галстух, Ламберт, изо всех сил держа на лице любезную полуулыбку, смотрел, как Август Ферр ведёт к нему по проходу свою дочь, а следом за ними с комичной важностью вышагивают очень серьёзные дети. И если девочке глаза и узкий «кошачий» подбородок достались, видимо, от отца, то мальчик был точной копией деда — похоже, кровь Ферров полностью перебила консортовскую. Держались все четверо с таким видом, словно это они — благородные сиры в двадцатом и более поколении, а невеста ещё и по сторонам слегка раскланивалась так рассеянно-любезно и снисходительно, словно задалась целью завести как можно больше врагов среди родственников и соседей супруга.
— Боги, — выдохнул где-то за спиной приехавший-таки на семейное торжество Винсент, — что ж мне отец не сосватал такую вдовушку? Матушкино имя, его должность и деньги тех же Ферров — да плевать я бы со всем этим хотел, что ублюдок. И плевать, что суконщица, зато какая осанка! А походка, как у виконтессы…
— Потише, — зашипела на него Аделаида — судя по тону, оскорблённая до глубины души, особенно сравнением с виконтессой (возил Георг несколько раз дорогую супругу на графские балы в честь праздников Солнцеворота, а поскольку графская чета была уже в преклонных летах, «толпу деревенских сеньоров», как выразился Винсент, принимали виконт с супругой).
Жрица тоже бросила назад неодобрительный взгляд, и Винсент замолчал.
Отец невесты вёл новобрачную слишком быстро, благо походка у неё и правда была лёгкой, словно танцующей, и до алтаря они дошли раньше, чем храмовый хор закончил «Славу молодым». Ферров это не смутило. Они спокойно и уверенно заняли свои места, и Ламберт вдруг подумал, что уходящие от расплодившихся и обнаглевших человечишек подальше в свои леса эльфы наверняка испытывали что-то похожее на то, что чувствуют сейчас благородные сеньоры в потёртом бархате, глядя на эту семью. Сколько угодно можно говорить себе, что ты знать не хочешь эту шваль, но на самом деле это они тебя выживают, освобождая место для себя. Он сам удивился этим мыслям, настолько они были несвоевременны, однако его будущая супруга действительно выглядела так, словно это она его покупает, а не он даёт ей возможность назваться славным именем сеньоров Волчьей Пущи.
Жрица произнесла краткую проповедь, Георг и Ферр надели на новобрачных браслеты. Георг из каких-то закромов вытащил потемневшие от времени плоские серебряные цепочки с бледно-голубыми глазками, и оба они с Ламбертом ждали, что Ферр мелочиться не станет и купит для брачного обряда что-то золотое и при этом массивное. Ну… теперь уже тесть и правда мелочиться не стал, защёлкнув на запястьях Ламберта набранные из гранёных пластин матово-чёрные, не то что без блеска, а словно бы выпивающие свет браслеты; ничем они не были украшены, только посередине каждой пластины лавовыми разломами рдели руны. Не золото — аспидная сталь. Георг, не сдержавшись, присвистнул, Ламберт только молча покрутил головой. Стоил аспидный браслет, конечно, дешевле, чем золотой того же веса, да только руку в нём смело можно было подставлять под орочий ятаган. Наверняка ещё и руны придавали браслету какие-то дополнительные свойства. Сейчас об этом спрашивать было не время, конечно, но спросить стоило.
