— А у вас дети есть, Фрида? — Елене было неловко обсуждать сиру Симону, следовавшую в арьергарде и разговора не слышавшую. — Извините, если это слишком личное…

— Две девчонки, — легко ответила та: явно это слишком личным не было. — Обе в Академии. За младшую платит отец, он же ждёт её со свидетельством об окончании в своём замке. Старшая заключила официальный договор о наставничестве с настоящим потомственным магом, — Фрида неодобрительно поморщилась, а Каттен присвистнул то ли удивлённо, то ли осуждающе. — Вернее, с магессой, озаботившейся притоком свежей крови — породистые маги Лазурного Берега все друг с другом в родстве, а вы наверняка знаете, как это полезно для здоровья потомства.

— Она должна будет выйти замуж за кого-то из сыновей наставницы?

— Да сейчас же! Кто её замуж возьмёт, дикарку неумытую? Троих детей от сыновей наставницы эта бестолочь должна родить в уплату за покровительство. Кобыла племенная, блядь! Причём без права как-то повлиять на их жизнь, и вообще, видеться с ними потом кто-то бы ещё позволил. Зато допущена в фамильную библиотеку и в ритуальный зал, сама два-три раза в год ритуалы для роста магических сил там проводит, практичная моя. Ну вот вообще не мой характер! Словно и не я рожала.

Она расстроенно вздохнула, Елена смешалась, не зная, что сказать. Добровольно пойти фактически в рабство и рожать таких же почти рабов — ради знаний и силы? Наверное, надо быть магом, чтобы понять и принять такой выбор. Да и то… вон два мага, которые понять — поняли, но точно от решения такого не в восторге.

— Далеко ещё, господин Каттен? — спросила она, чтобы не повисало неловкой паузы.

Он повертел головой, припоминая дорогу, по которой ездил уже несколько раз.

— Такими темпами разве что к закату будем, — сказал он.

— Да не, ваши милости, — утешил возчик, тыча куда-то рукояткой кнута. — Вон там взгорочек, снега поменьше, побыстрее поедем.

— Полукровка как минимум, — уверенно заявил Каттен, туго бинтуя Ламберту треснувшие рёбра. То есть, трещины он затянул магией (и оказалось, что это зверски больно — когда кости заставляют срастись принудительно), но всё равно обмотал Ламберта повязкой, под которой заново обмазал ожоги редкостно вонючей жирной дрянью. — Орки не способны к магии стихий в принципе. А ещё скорее, кто-то из похищенных ими детей нёс кровь эльфов или фейри, а шаман сумел пробудить спящий дар — уж это они умеют очень хорошо. Лет двадцать назад не мелькал в числе орков, грабивших деревни, их шаман? Он мог сам и отобрать будущего ученика.

Ламберт покрутил головой, представив себе, как мальчишка, украденный в годовалом возрасте из, к примеру, Мохового, вырастает, считая себя орком, а не человеком, и помогает своим похитителям нападать на бывших родственников и соседей. Спросил однако о более важном:

— А это как-то можно определить?

— Легко и просто. — Каттен закрепил конец повязки и устало вытер лоб рукавом, словно какой-то крестьянин или плотник. Ещё зачем-то потрогал под носом и посмотрел на пальцы, но там ничего не было. А могла быть… кровь? От перенапряжения? Он ведь, прежде чем сращивать Ламберту рёбра, долго возился с парнем, которому огненным шаром прилетело всерьёз, и уже после этого выглядел бледным и замученным, но всё равно взялся лечить и Ламберта. «Посредственный полковой лекарь», так, кажется, Фрида сказала. Ну, что полковой — сразу ясно: вместо того, чтобы сидеть в своей башне и принимать простуженных и упавших с обледенелого крылечка, по первой же просьбе поехал к Нижним Бродам, хотя запросто мог бы и отказаться. Привычнее ему среди егерей, что ли. Или в замке не нравится? К нему Аделаида не цепляется, но мало ли… — Если хотите, я могу проехаться по близлежащим деревням и посмотреть, у кого из подростков есть способности к магии, — сказал вдруг целитель. — Могу даже помочь уговорить Фриду, чтобы обучила азам: за пять лет как раз натаскает. Испытания на звание магистра такой ученик никогда не пройдёт, конечно, но вам для поддержки мечников и стрелков вполне сгодится.

— Травницы ходят в Чёрный лес за редкими травами, — задумчиво сказал Ламберт. — Раньше, я слышал, дриады разрешали там охотиться, но требовали плату натурой, а мальчишек потом приносили отцам. Растить остроухое отродье мало кому хотелось, поэтому понемногу народ вообще перестал соваться в Чёрный лес, но потомки тех полукровок остались, конечно. Это я про кровь фейри, — пояснил он.

— Я понял, — кивнул Каттен.

Он устало присел на край кровати, сложив узкие нервные руки на коленях, и Ламберт представил себе, что подумал командир отряда, лишившийся такого лекаря, про жрецов, запретивших лечить раненых магией. Ни одного пристойного слова на ум как-то не приходило, хоть и грешно вроде бы крыть служителей Девяти площадной бранью. Да Империя придёт и голыми руками возьмёт таких придурков, неужели непонятно?!

— Жену только не ругайте, что приехала, — сказал Каттен. — Она тут воды нагрела, своими ручками посуду перемыла, попросила вашего помощника завтра с утра послать парней по ближайшим деревням за какой-нибудь вдовицей, чтобы кухарничала, сидят теперь с сирой Симоной кур ощипывают, чтобы раненых свежим куриным супчиком накормить… Повезло вам с супругой, сир Ламберт, а вы не цените.

— Я не ценю? — возмутился тот.

— Ну, я вот ни разу не слышал, чтобы вы её похвалили. Неужели совсем не за что? Или настолько обидно, что она в постели не желает притворяться, аж все достоинства меркнут?

— Каждый должен делать то, что должен.

— Так, — кивнул Каттен на отцовские слова, которые тоже вполне годились для девиза баронов Волчьей Пущи. — А многие делают?

Ламберт неопределённо хмыкнул и очень осторожно, без резких движений, встал, чтобы взять одну из привезённых женой бутылок.

— Будете? — спросил он. — Я помню, что вы легко пьянеете, но сира Фрида что-то говорила про красное вино, которое и магам полезно при истощении.

— Красное? — Каттен слегка сощурился, рассматривая бутылку и этикетку на ней. — Ого, «Кровь виверны»! Ничего себе.

— Оно дорогое?

— Ещё какое, его же с того берега Абесинского моря везут. На мой вкус, специй в нём многовато, но кому-то именно это и нравится.

Ламберт откупорил бутылку и с любопытством плеснул в стакан не то что тёмно-красного, а почти коричневого, как переспевшая вишня, вина. Запах и правда был пряным и довольно резким, но Ламберту, пожалуй, понравился. А вот что вино настолько сладкое — не очень. Разве что горячей водой его разводить, чтобы греться с мороза.

Каттен не стал ломаться, тоже взял стакан и принялся цедить по глоточку, согласившись, что для глинтвейна или для соуса было бы идеально, а пить просто так… действительно слишком сладко. Хотя после каждого глотка язык и горло обжигает специями. На любителя, в общем. Как, в сущности, любая выпивка — кому ликёр, кому изысканная кисленькая ерунда, кому «Пламя глубин».

Ламберт смотрел, как он пьёт, как подрагивает белое-белое, словно вообще солнца не знало, горло в расстёгнутом вороте, и опять томился от желания пройтись губами, а лучше зубами, чуть-чуть, не до боли, а в шутку (или утверждая своё главенство?) прихватывая эту тонкую, как не у всякой девицы, кожу. И прижаться к ложбинке между ключицами, ловя биение пульса. И обнять этого несносного кошака, и держать крепко, чтобы не вырвался… как будто кота можно удержать, если он сам не захочет остаться у тебя на руках! Принесло же дорогую супругу вместе с Каттеном. Назад её на ночь глядя не отправишь, а пристраивать куда-то, в то время как сам делишь постель с целителем… Ничем она не заслужила такого обращения.

— Пойду гляну, как остальные, — сказал Каттен, с откровенным усилием поднимаясь. — Вроде бы все стабильны, но кто его знает. Откроется ночью кровотечение из лопнувшего сосуда — и начинай всё заново.

— А если вы свалитесь с истощением? — Сам же сказал про «делай что должен», дурак — ну вот, человек делает куда больше, чем должен. И да, освобождает место для законной супруги.