А ещё у клыкастых откуда-то завёлся колдун, и это было странно. И паршиво, хоть колдун был, похоже, не очень силён, потому что огненными шарами швырялся не слишком часто, недалеко и не сказать чтобы метко. Но теперь понятно становилось, как орки сумели так быстро поджечь крепостную стену: горное масло от одной искры не разгорится, надо долго щёлкать кресалом над трутом, чтобы потом сбросить разгоревшийся комок сухого мха в масляную лужу. А ты ещё попробуй его подожги, когда только что перебрался через неглубокую, но очень бурную реку, промокнув до костей от ледяных брызг. Сильному стихийному магу, если верить Каттену, достаточно было просто пальцами щёлкнуть, чтобы приготовленная растопка вспыхнула. Да-да, даже Ледышке Фриде, хотя она предпочитала морозные чары и остудить кипяток могла, просто подержав чашку в руке. Слабый или кое-как обученный маг должен был бы прочесть заклинание и сделать пасс, но это всё равно быстрее и надёжнее, чем возиться с огнивом и трутом. Просто бросить в потёки горного масла огненный шар…

Ну, только подумал про огненный шар — и вот он, летит, сволочь! А уворачиваясь, Ламберт поскользнулся и грохнулся в мешанину размолотого сапогами прибрежного льда, под которым не только текла холодная до остановки дыхания вода, но и притаились здоровенные булыжники. Так что дыхание остановилось ещё и от резкой боли в боку. «Ребро сломал», — понял Ламберт и чуть не взвыл от боли и досады. Не потому, конечно, что рана был совсем не геройская — это Генрих мог по молодости лет страдать, что ногу сломал, свалившись с лошади, а не в схватке с бандитами. Нет, беда была в том, что Максимилиан лежал в замке с простреленным бедром (ещё и шутить пытался: «Самое важное цело, я прикрывал!») и сменить Ламберта, обречённого месяц ходить в тугой повязке, в которой ни нагнуться, ни вздохнуть поглубже, было некому. Впрочем, опять же можно было утешаться тем, что после неудачного нападения орки обычно делали перерыв самое малое — на всё те же три-четыре недели, чтобы подлечить своих раненых.

Он попытался встать, но в битый лёд в опасной близости с ним врезался ещё один огненный шар, разбрызгивая клочья колдовского пламени. Ну, нет худа без добра — вымокший мех зимней куртки защитил бы, наверное, и от прямого попадания. Ламберт забарахтался активнее, потому что орки отступали, огрызаясь, и надо было удерживать распалённых боем дураков, особенно из молодых, чтобы не вздумали гнаться за ними на восточный берег. Он с трудом встал, перекосившись на пострадавший бок — и схлопотал-таки огненный шар в живот. Похоже, орочий колдун нацелился именно на него.

И опять его спасла мокрая меховая куртка и не менее мокрые, в налипших льдинках кожаные штаны. Ламберт заорал, потому что вода закипела, с шипением испаряясь с одежды, но даже покатившись снова по ледяной кромке, сумел подумать, что шар, кажется, был слабенький — если ни Фрида, ни Эрлан Краснолесский не врали про умения настоящих боевых магов, то от огненного шара магистра боевой магии никакая мокрая шкура не спасла бы. Хорошо, наверное, иметь такого на службе: махнул чародей рукой — и стеной встало ревущее пламя, щёлкнул пальцами — и молния ударила в кое-как держащуюся на честном слове и ледяной корке осыпь, сдёрнув её со склона… Только Алекс Шторм, помогавший защищать Чистую Заводь во время её осады, за свою службу получил приличный такой кусок земли и рыцарское звание. Что могли бы ему предложить бароны самого северо-востока людских земель? Разве что тоже кусок земли, который надо ещё как-то суметь защитить…

Это была, во-первых, несусветная глупость, во-вторых, прямое нарушение приказа супруга «Из города ни шагу!» Но сир Ламберт (и не только он) не раз и не два говорил, что орки нападали по-рысьи: один прыжок — и если не получилось завалить добычу с первого броска, попыток уже не повторяли, отходили в свои горы. Тем более, что раненых выхаживать надо было и им.

Так что она навязалась в компанию к целителю, которого прискакавший под утро гонец срочно звал к Нижним Бродам. Велела погрузить в розвальни мешок дорогой муки и десяток срочно забитых кур (не солониной же кормить раненых!), несколько бутылок красного вина, которое сама терпеть не могла, но о котором слышала, будто оно очень полезно при потере крови, и лично обменяла у Аделаиды две новенькие наполовину шёлковые простыни на такие, которые уже не жалко пустить на повязки и просто на тряпки. Баронесса, к чести её, ни словечком не заикнулась про скупердяев-суконщиков, прячущих по своим сундукам дорогие вещи, а быстренько притащила из кладовки целую стопку старого постельного белья: «Посмотрите сами, что разорвать, а что в форте ещё пригодится». А целителю впихнула в руки куртку из волчьего меха, подшитую тут и там кольчужной сеткой: «Ничего не знаю, супруг велел одеть вас потеплее! А эта ещё и от стрел защитит хоть немного». Кажется, господин Каттен быстро и надёжно избавил её и от мигрени, и от женских болячек, раз она так близко к сердцу приняла заботу барона о нём.

Ехать было довольно далеко, да и дорогу порядком замело. Лошади проваливались в рыхлый, ещё не слежавшийся снег, розвальни двигались словно бы рывками, так что бутылки в ящике то и дело недовольно позванивали. Плыли мимо деревья в снежных кружевных шалях, долины, укутанные пуховыми одеялами, заметённые до половины частоколы сёл, спрятавшихся за этими оградами так, что дома даже не были видны с дороги, только уходили в ясное небо кудрявые дымки. Елена, плотно укрыв ноги медвежьей шкурой, лежавшей в санях, завернувшись в короткий щегольской плащик, полностью сшитый из чернобурок (по меркам Озёрного, подарок был прямо-таки королевским, но Ламберт на недоверчиво-восхищённый выдох супруги только глянул удивлённо: «Это же просто лисьи шкурки»), Елена с любопытством смотрела по сторонам, но ей довольно быстро это наскучило: зимние виды, что и говорить, были красивы, особенно на солнце, сиявшем в бледно-синем безоблачном небе, однако чересчур уж однообразны.

Охранять целителя и невестку барон послал троих своих бойцов, и разумеется, Елену сопровождали её наёмницы. Фрида, невеликая любительница ездить верхом, тоже забралась в сани, так что Елена с чистой совестью села поближе к ней, чтобы не мёрзнуть — прижиматься к постороннему мужчине, даже чтобы просто согреться, на глазах у людей барона было бы, наверное, не лучшей идеей.

— Зря покойный барон третьего сына отдал храму, — заметила Фрида. — Остался сир Георг всего с двумя братьями, а здесь всем пятерым дела бы хватило.

— Если сир Алан тоже уйдёт в послушники, а сир Кристиан — служить графу, то сир Генрих останется вообще с одним Роландом, — кивнула Елена. — Я понимаю, у барона и вассалы есть, но впечатление такое, что по-настоящему сир Георг доверяет только родным братьям.

— Ну, у сира Генриха будет ещё и кузина, обученная военному делу, — чуть усмехнулся Каттен. — Я посмотрел, как она тренируется — она ещё младшего кузена за пояс заткнёт. Просто страсть у девицы бить и крушить, отцовская кровь, что ли? Вроде бы мельникам не положено быть такими агрессивными.

— Она наконец дорвалась до возможности утереть кое-кому нос, даром что он не в муке.

— Не в муке?

Елена объяснила про «мучной нос».

— А-а, — сказал Каттен, — понятно. Да, с таким стимулом она будет отличной ученицей.

— А ей ещё и Симона сказала, — прибавила Фрида со смешком, — глянь, дескать, хоть на матушку свою, хоть на жену отца — обеих выдали замуж и согласия не спросили, а попробовал бы кто её, сиру Симону, вот так к алтарю потащить.

— Ей бы стоило всё-таки завести детей, — с неодобрением заметил целитель. — Хоть одного. Бастард — не бастард, а у большинства законных младших сыновей имения столько же. Всё, что в седле его коня. Уж на коня и на меч для сына она бы точно деньги нашла.

— Деньги легко, — согласилась магичка. — А имя? Она слишком привыкла к тому, что она Симона из Люпинов, шестнадцатое колено благородной крови, а сын или дочь как будут называться? Дочь особенно: найди-ка приличного мужа незаконнорождённой девице. Это я больше маг, чем сира, а у Симоны одно утешение в жизни — её родословная.