Глава ордена бросил взгляд на схему маршрута паломников и кивнул.

– Идите, Дермот. Благословляю вас. Помолитесь там за всех нас.

Паломники должны были отбыть через неделю. Отец О'Брайен решил, что ему нет нужды просить разрешения и у совета ИРА. Если он вернется с хорошими вестями, то тем приятнее будет сюрприз, если же нет, то незачем и беспокоить совет ИРА. Письмо в Лондон он послал экспресс-почтой; через двадцать четыре часа оно будет в Лондоне, а в течение трех дней попадет в ливийское Народное бюро (так ливийское правительство называло свои посольства). У тех, кто послал ему вызов в Триполи, будет достаточно времени для подготовки.

Паломничество началось с мессы и молитв в ирландском храме Нок. Из храма паломники двинулись в аэропорт Шэннон, где сели на самолет, вылетавший чартерным рейсом в Лурд, в предгорья французских Пиренеев. В Лурде отец О'Брайен незаметно отделился от толпы паломников и пересел на ожидавший его в том же аэропорту небольшой самолет, который через четыре часа приземлился на Мальте, в городе Валлетта, где О'Брайена встретили ливийцы. Они посадили его на роскошный реактивный лайнер, и всего через двадцать четыре часа после того, как отец О'Брайен вылетел из аэропорта Шэннон, он оказался на небольшой военной базе возле Эс-Сидера. Здесь его приветствовал как всегда любезный и обходительный Хаким аль-Мансур.

Отец О'Брайен должен был скорее возвращаться в Лурд, чтобы снова присоединиться к паломникам, поэтому на этот раз встреча с полковником Каддафи не состоялась. В сущности, такая встреча даже не планировалась, а переговоры и последующую операцию было поручено провести одному аль-Мансуру. О'Брайен и ливиец разговаривали в комнате, специально выделенной для них на территории базы. Комнату оберегали личные телохранители аль-Мансура. По окончании переговоров О'Брайену удалось несколько часов поспать, а потом он проделал обратный путь через Мальту в Лурд. О'Брайен был в приподнятом настроении. Если планы, о которых ему рассказал ливиец, воплотятся в жизнь, это будет огромной победой ирландского дела.

Через три дня Хаким аль-Мансур был удостоен чести поговорить лично с великим вождем. Как обычно, ему было приказано незамедлительно прибыть туда, где в этот день остановился Каддафи. После прошлогодней бомбардировки ливийский вождь стал еще чаще менять место и все больше времени проводил в пустыне, примерно в часе езды от Триполи.

В тот день Каддафи был в том расположении духа, которое аль-Мансур про себя называл «настроением бедуина». Великий вождь в белом халате возлежал на подушках в большом, изысканно украшенном шатре, разбитом в одном из его лагерей в пустыне. Как обычно, он внешне лениво и невнимательно слушал доклады двух министров, которые сидели перед ним, по-турецки поджав ноги. Нервничавшие министры, исконные горожане, очевидно, предпочли бы сидеть за своими столами, но раз великий вождь так решил, то все должны были расположиться по-турецки на разложенных на ковре подушках.

Когда вошел аль-Мансур, Каддафи жестом пригласил его сесть в стороне и ждать своей очереди. Потом он отпустил министров, отпил глоток воды и предложил аль-Мансуру доложить о своих успехах.

Аль-Мансур докладывал коротко, по существу, без преувеличений и без красивых фраз. Как и любой другой из окружения великого вождя, перед Муамаром Каддафи он испытывал благоговейный трепет. Люди всегда благоговеют перед загадочными личностями, особенно если эта личность одним мановением руки может приговорить тебя к смертной казни. Впрочем, в том, что Каддафи был загадкой, не сомневался никто.

Аль-Мансур знал, что многие иностранцы, особенно высокопоставленные американцы, считают Каддафи безумцем. Он же, аль-Мансур, верил, что психика у Муамара Каддафи в полном порядке. Сумасшедший не смог бы единолично править этой расколотой, неспокойной страной все восемнадцать лет.

В сущности, Каддафи был искусным и тонким политиком. Конечно, он допускал ошибки, особенно если речь шла о мире за пределами его страны и о его, Каддафи, месте в этом мире, и был убежден, что он – одинокая суперзвезда, стоящая в центре всемирной сцены. Он искренне верил, что его бесконечные бессвязные речи с благоговением слушали многомиллионные «массы» во всем мире; а в этих речах он призывал «массы» сбросить свои правительства и признать его неоспоримое лидерство в деле очищения Ислама в полном соответствии с откровениями Аллаха, ниспосланными лично ему. В его окружении никто не осмеливался возражать.

Правда, и во всей Ливии никто не смог бы бросить ему вызов, никто даже не помышлял об этом. Каддафи полагался на советы очень узкого круга доверенных лиц. Министры могли приходить и уходить, но реальная власть оставалась в руках этих доверенных лиц, если только кого-то из них Каддафи не начинал подозревать в измене. Немногие из них имели более или менее четкое понятие о том странном мире, который назывался «за рубежом». В этом главным специалистом был Хаким аль-Мансур, учившийся в британской частной школе. Аль-Мансур знал, что Каддафи питает к нему слабость. На то были свои причины: когда-то руководитель зарубежных операций Мухабарата доказал свою преданность Каддафи, собственноручно ликвидировав трех его противников в их европейских норах.

Все же с диктатором-бедуином нужно было быть очень осторожным. Многие из его окружения злоупотребляли цветистой лестью. Аль-Мансур полагал, что Каддафи не против лести, но воспринимает ее с долей иронии. Сам он всегда разговаривал с Каддафи с почтением, но никогда не пытался его обмануть. Аль-Мансур тщательно подбирал слова и, разумеется, никогда не говорил всю правду – это было бы самоубийством. Однако он был уверен, что за мечтательной улыбкой и почти женственными медленными жестами Муамара Каддафи скрывается искреннее желание знать правду.

В тот апрельский день 1987 года Хаким аль-Мансур сообщил великому вождю о визите ирландского священника и о результатах их переговоров. Во время пространного доклада один из личных врачей Каддафи на столике в углу шатра приготовил микстуру, налил ее в крохотную чашечку и предложил вождю. Каддафи выпил лекарство и отпустил врача. Тот тщательно уложил медикаменты в сумку и через несколько минут ушел.

Хотя после разрушительной бомбардировки его дворца американской авиацией прошел почти год, Муамар Каддафи еще не вполне пришел в себя. Изредка его мучили ночные кошмары и приступы гипертонии. Врач давал ему слабое седативное средство.

– Он принял наше условие, пятьдесят на пятьдесят? – спросил Каддафи.

– Священник передаст наши условия, – ответил аль-Мансур. – Я уверен, что совет ИРА согласится.

– А ликвидация американского посла?

– И это тоже.

Каддафи тяжело вздохнул – так вздыхают те, на плечи которых возложено слишком много тягот мира.

– Этого мало, – протянул он. – Нужно больше. В самой Америке.

– Поиски продолжаются, ваше превосходительство. Но проблема остается. В Британии существует ИРА, которая свершит возмездие, отомстит за вас. По вашему повелению неверные станут уничтожать неверных. Это была блестящая мысль…

На самом деле мысль использовать ИРА как средство и орудие отмщения британцам родилась в голове аль-Мансура, но теперь Каддафи уверил себя, что идея была внушена ему самим Аллахом.

Аль-Мансур продолжал:

– Увы, в Америке нет подобных организаций фанатиков, которые мы могли бы использовать, как ИРА. Но мы ищем. Мы обязательно найдем орудие вашей мести.

Каддафи несколько раз кивнул, потом жестом показал, что прием окончен.

– Следите, чтобы все было в порядке, – чуть слышно пробормотал он.

Сбор разведывательной информации – довольно странное занятие. Редко удается сразу получить ответы на все вопросы, а уж тем более решить все проблемы. Пожалуй, только американцы склонны искать единственное чудесное решение. Большей частью картина проявляется постепенно, она, как картинка-загадка, шаг за шагом складывается из множества мелких кусочков. Обычно последний десяток кусочков так и не удается найти. Хороший специалист по анализу разведывательных данных восстановит картину, манипулируя тем, что у него есть.