Одновременно с добровольным заточением Келлога в архиве два агента были направлены в Европу: один – в Вену и Франкфурт, другой – в Стокгольм и Хельсинки. У каждого было удостоверение сотрудника Бюро по борьбе с наркотиками и письмо за подписью министра финансов США, в котором он просил руководство банков оказывать сотрудникам бюро всяческое содействие. Совет директоров любого крупного банка приходил в ужас при одной мысли о том, что их банк могли использовать для отмывки денег наркобизнеса, и после недолгого совещания открывал все свои архивы.

Потом вызывали кассиров и показывали им фотографию, спрашивали о датах перечисления денег на определенные счета. Один кассир ничего не помнил, трое других кивнули. Агенты сняли фотокопии с платежных документов, взяли образцы подписей множества клиентов для графологического анализа в Лэнгли. Выполнив задание, агенты вернулись в Вашингтон и выложили свои трофеи на стол Максу Келлогу.

Из первоначально отобранных двадцати с лишним сотрудников ЦРУ, которые служили во Вьетнаме в указанный Орловым период (на всякий случай Келлог расширил его на два года в ту и другую сторону), первые десять кандидатур были быстро отброшены. Другие тоже один за другим постепенно исключались из числа подозреваемых.

Они или не были в определенном месте в определенное время, или не могли выдать нужную информацию, потому что не знали ее, или не могли встретиться со связным, потому что были в это время в другой части света. Все постепенно отсеивались. За исключением одного человека.

Агенты еще не успели вернуться из Европы, а Келлог был уже уверен, что он нашел того, кого искал. Сведения из европейских банков лишь подтвердили его догадки. Келлог собрал все документы и отправился в Джорджтаун – домой к директору ЦРУ.

За три дня до этого Кэлвин Бейли, миссис Бейли и их дочь Клара вылетели из Вашингтона в Лондон. Бейли любил Лондон; в сущности, он давно стал отчаянным англофилом. Его страстью была история Великобритании.

Бейли обожал старинные замки и величественные особняки, построенные в давно минувшие века; он мог часами бродить по прохладным коридорам древних монастырей, аббатств и университетов. Он остановился в Мейфэре, в той квартире, которую ЦРУ содержало специально для визитов важных персон, взял напрокат машину и поехал в Оксфорд, избегая автомагистралей и предпочитая окольный путь по тихим проселочным дорогам. Бейли остановился на ленч у открытой террасы кафе «Булл-эт-Бишем», дубовые балки которой были установлены еще до рождения королевы Елизаветы Первой.

На второй вечер к Бейли заглянул Джо Роут. Здесь он впервые познакомился с поразительно некрасивой миссис Бейли и с восьмилетней Кларой, неуклюжей девочкой в очках, с кривыми зубами и с заплетенными в косы прямыми рыжими волосами. Прежде Роут никогда не видел семью Бейли: Кэлвин не относился к числу тех людей, которых нетрудно представить у постели засыпающего ребенка или на пикнике за городом. Впрочем, в Лондоне Кэлвин Бейли, казалось, частично утратил свою обычную замкнутость, хотя Роут не мог сказать, было это связано с предвкушением только что начавшегося длительного отпуска, с его любимыми операми, концертами и картинными галереями или с перспективой продвижения по службе.

Роуту очень хотелось поделиться с Бейли заботами, свалившимися на его голову после феноменальных признаний Орлова, но директор ЦРУ приказал молчать. Никто, даже Кэлвин Бейли, руководитель отдела специальных проектов, не должен знать – во всяком случае, пока не должен знать. Когда выдвинутые Орловым обвинения будут или опровергнуты, или надежно доказаны, тогда директор соберет руководителей отделов и служб и сам сообщит им то, что сочтет нужным. До тех пор необходимо хранить полное молчание. Люди могут задавать вопросы, но ответов на них они не получат, и уж тем более недопустимо разглашать что-либо по собственной инициативе. Поэтому Джо Роуту пришлось обманывать своего шефа.

Роут сказал Бейли, что опрос Орлова проходит нормально, только теперь более медленными темпами. Это и понятно, ведь Орлов уже выдал всю информацию, которую он хорошо помнил. Теперь проблема заключалась в том, чтобы извлечь из глубин его памяти все мельчайшие детали. Орлов старается сделать все, что от него зависит, британцы им довольны. Теперь снова и снова проверяются уже затронутые проблемы. Это требует много времени, но каждое возвращение к проблеме приносит новые детали – незначительные, но часто очень ценные.

Роут отпил глоток. В этот момент в двери появились Сэм Маккриди и Денис Гонт. Пришлось представлять семью Бейли еще раз – Роут был вынужден признать, что его британский друг отлично подготовился к визиту. Маккриди поздравил Бейли с успехом, имея в виду Орлова, и от имени Интеллидженс Сервис предложил ему целую культурную программу.

Бейли был в восторге от билетов в «Ковент Гарден» и «Глиндборн». Это будут самые запоминающиеся моменты его двенадцатидневного отпуска в Лондоне, сказал он.

– Потом назад в Штаты? – спросил Маккриди.

– Нет, сначала ненадолго в Париж, Зальцбург и Вену, потом домой, – ответил Бейли.

Маккриди кивнул. Оперные театры Зальцбурга и Вены славились во всем мире.

Вечер прошел на удивление непринужденно и даже весело. Грузная миссис Бейли, переваливаясь с ноги на ногу, подавала мужчинам напитки, потом привела Клару попрощаться с гостями – девочке было пора ложиться спать.

Клару представили Гонту и Маккриди. Маккриди улыбнулся, девочка застенчиво улыбнулась в ответ. Не прошло и десяти минут, как она уже заливалась хохотом, наблюдая за его ловкими фокусами.

Маккриди достал из кармана монету, высоко подбросил ее и поймал. Когда девочка разжала его кулак, монеты там не оказалось. Потом Маккриди «достал» монету из левого уха Клары. Девочка взвизгнула от восторга. Миссис Бейли сияла.

– Где вы научились таким штукам? – спросил Бейли.

– Просто это один из моих более достойных талантов, – ответил Маккриди.

Роут молча наблюдал. Интересно, размышлял он, не может ли Маккриди сделать так, чтобы и обвинения Орлова в адрес ЦРУ тоже исчезли, как та монета? Едва ли, решил Роут.

Маккриди поймал на себе взгляд Роута, прочел его мысли и покачал головой. Нет еще, Джо, пока еще нет. Он снова повернулся к девочке, теперь не сводившей с него преданных глаз.

Трое гостей ушли в начале десятого. На улице, обращаясь к Роуту, Маккриди пробормотал:

– Как продвигается расследование, Джо?

– Ну и дерьмо же ты! – не сдержался Роут.

– Будь осторожен, – сказал Маккриди. – Тебя водят за нос.

– А мы думаем, что тебя, Сэм.

– Кого он пригвоздил к позорному столбу, Джо?

– Отстань, – рявкнул Роут. – Теперь Менестрелем занимается только ЦРУ. К тебе он не имеет никакого отношения.

Роут повернулся и быстро зашагал в сторону Гроувнор-сквер.

Двумя днями позже в домашней библиотеке директора ЦРУ Макс Келлог, разложив папки, свои заметки, копии банковских документов, фотографии, докладывал о результатах расследования.

Он смертельно устал: такой объем работы даже большая бригада агентов обычно выполняла за вдвое больший срок. Вокруг глаз у Келлога легли темные круги.

Директор ЦРУ в своей домашней бархатной куртке сидел напротив Келлога за большим дубовым обеденным столом. Он распорядился, чтобы стол принесли сюда специально для бумаг. На лысой голове директора играли блики электрического света, а из-под густых бровей на Келлога и на документы немигающе смотрели внимательные, как у старой ящерицы, глаза. Когда Келлог закончил доклад, директор спросил:

– У вас осталась хоть капля сомнений?

Келлог покачал головой.

– Менестрель назвал двадцать семь улик. Из них двадцать шесть указывают на него.

– Все косвенные?

– Это неизбежно. За исключением показаний трех банковских кассиров. Они опознали его – по фотографии, разумеется.

– Может ли человек быть осужден только на основании косвенных улик?