Он даже застонал, и Вождь с беспокойством на него глянул:

— Что, так больно? Прости.

Не отвечая, Юта рывком повернулся, не дав ему закончить работу, и сел на постели, перехватив его запястье. Почти с мольбой он посмотрел в его непонимающие глаза. В груди жгло, сердце так и рвалось наружу, колотясь где-то в пересохшем горле. Юте до жути хотелось заорать, что он, чёрт подери всё, агент ФБР, прибыл сюда, чтобы поймать его, а вместо этого на него запал… но он лишь быстро проговорил осипшим от напряжения голосом:

— Скайхок… Я хочу получить свой приз. Прямо сейчас.

Вождь только недоумённо качнул головой, видя, что глаза у парня пылают, а пальцы, сомкнувшиеся вокруг его запястья, — горячие, как кипяток.

— Ну ты даёшь… какой ещё приз? И где я его тебе сейчас возьму? Ладно, говори, чего ты хочешь.

Про себя он с тревогой подумал, что пацан явно бредит.

— Можешь прикончить меня после этого. И так будет даже лучше для меня. Будет справедливо, — Юта выпалил это быстро и лихорадочно, едва дыша. — Только я просто не могу так больше…

Потом он порывисто подался вперёд, по-прежнему крепко держа за руку не успевшего опомниться Ская. Наклонился ещё ближе к нему и наконец с каким-то исступлением прижался к его обветренным тёплым губам своими.

Кровь ударила Юте в голову, и он обмер, обречённо ожидая, что сейчас Вождь просто вколотит его в стену.

Скайхок же абсолютно ничего не понимал до тех пор, пока синие отчаянные глаза парня не оказались совсем близко, будто гипнотизируя его, а сухие горячие губы не прильнули к его губам. Это был даже не поцелуй, просто соприкосновение губ, длившееся всего несколько мгновений, несколько ударов сердца… а потом Юта отстранился, разжал пальцы и опустил голову, покачиваясь, как ивовый прут под ветром.

«Вот оно что… — подумал Скайхок, ошалело глядя на него. — Вот оно что…»

Только это и осталось в его опустевшей голове.

Потом он понял, что пацан вот-вот вырубится с нервяка.

— Ложись-ка, — велел он, беря его за плечо и силой укладывая на бок. Юта не сопротивлялся, молчал, не подымая глаз. Только натянул простыню до самого подбородка и зажмурился, как маленький.

— Просто спи и ни о чём не думай, — с усилием выдавил Скайхок чуть охрипшим голосом.

Легко сказать!

Он поспешно встал с койки и закончил совсем уж буднично:

— Вот тут на тумбочке обезболивающее. Таблетки. Если приспичит, выпей.

И бесшумно, стремительно вышел из комнаты своей плавной походкой, аккуратно притворив за собой дверь.

Он велел Юте ни о чём не думать, но самому ему подумать было над чем.

Услышав, как захлопнулась дверь, Юта перевернулся на живот и болезненно замычал, зарывшись лицом в подушку.

Что же он наделал, хренов мудозвон, псих малахольный?! Он же всё испортил! Всё загубил!

Меньше всего его сейчас волновало проваленное задание. Он в отчаянии думал только о том, что Скай, опомнившись, никогда больше не глянет в его сторону… никогда не заговорит с ним, кроме как приказав ему убираться прочь. От этой мысли впору было расшибить себе башку о стенку.

«Вот и проваливай нахуй отсюда, — сказал холодный рассудочный голос внутри. — По крайней мере, не станешь предателем, отправившим Вождя за решётку… и чего ты вообще хотел? Чтобы он, Скайхок, главарь Пустынных Волков, влюбился в тебя, что ли?! Да ты просто идиот, парень! Идиот и грёбаный несчастный пидарас!»

…Только к рассвету, весь измаявшись, содрав с себя заботливо наклеенные Скаем пластыри и перемазав кровью постель, Юта забылся лихорадочным беспокойным сном.

Серия 11

Дайпало. Когда Мать-Земля принимает Отца-Небо, всегда бушует гроза и льёт дождь. Небо изливает свою влагу в глубь Земли, чтобы дать жизнь и восторжествовать над смертью, чтобы родилось то, что должно пробиться наружу и расцвести. Люди и звери, птицы и травы — все мы возвращаемся в лоно Матери-Земли, чтобы появиться на свет снова. Кцедаба.

Юта проснулся как от толчка. Будто бы кто-то мягко пихнул его в помятый бок и настойчиво окликнул по имени:

— Джон!

Это был голос Вождя, хотя тот никогда не звал его Джоном. Но где он сам?

Юта обнаружил, что сидит голышом на кровати, даже не чувствуя боли в побитом теле, и невидяще смотрит в распахнутое настежь окно. Ветер принёс с востока запах гроз, медленно движущихся в эти сухие ржавые земли. Пустыня просыпалась, согреваясь под первыми лучами солнца, и забывала всё, что произошло здесь ночью. Но Юта знал, что не забудет этого до смерти. Бешеного пьянящего азарта гонки вокруг старого утёса. Выбившего из него дух полёта с обрыва. И поцелуя со Скаем, лёгкого соприкосновения едва разомкнувшихся губ, вкуса которых он даже не успел ощутить.

Юта медленно встал с постели. Рассудком он понимал, что пора валить отсюда да побыстрее, пока ему не велел это сделать сам Скай, но…

«Но ни хрена!» — яростно подумал он, встав под колкие струи холодного душа, открученного на всю катушку.

Пусть Вождь выкинет его собственноручно.

*

А Скайхок этой ночью вообще не ложился. Его и в клубе-то не было.

Рассвет он встретил в пустыне.

Выйдя из комнаты Юты, он спустился в гараж, где безмятежно похрапывал Хэнк, оседлал «Харлей» и поехал к тому самому каньону, где вчера едва не оборвались две жизни. Окинув взглядом брошенные там второпях тенты, пластиковые столы и жаровни, он отстранённо подумал, что надо будет отправить сюда парней, чтобы те всё прибрали.

Два койота при виде него с разочарованным тявканьем кинулись прочь, растаскивая объедки.

Битый байк Виктора всё ещё виднелся на уступе внизу, и Вождь так же рассеянно подумал, что зверюгу, возможно, ещё удастся подшаманить, подняв наверх.

Он уселся на самом краю обрыва, по привычке скрестив ноги. Он смотрел в предрассветное грозовое небо и решал, что же ему делать дальше.

Парни в клубе с почтением говорили, что Вождь, мол, всегда отправляется в пустыню «колдовать». Отчасти так оно и было. Он советовался с пустыней — как с матерью, которой почти не помнил.

Джон Юта, зараза, всколыхнул в его душе такие глубинные мучительные чувства, которые, как он считал, уже никогда не оживут. Искренний, яркий, гордый, пылкий, храбрый… Божье наказание. Скайхок сам не заметил, как начал улыбаться, думая о нём, но улыбка тут же замерла у него на губах, и он прижал к ним костяшки пальцев. Будто горячечное дыхание Юты снова опалило их.

*

— Скайхок! — слышит он чей-то крик. — Скайхок!

…Он видит, как снова бежит в горы, чтобы подтвердить своё имя…

…если к нему сойдёт его дух-покровитель…

…спустится с неба в то ущелье, по дну которого бежит Скайхок…

Он бос и совершенно обнажён, его тело вымазано золой и сажей, словно перья жертвенного петуха. Вдоль пересохшего русла реки бежит он, под кругло сияющим солнцем, ушедшим вверх, будто выстрелившим в ослепительную синеву неба.

Скайхок ничего не ел и не пил вот уже больше суток, и его качает на бегу, он пошатывается, оступается, раня в кровь босые ноги острыми гранями камней. На камнях остаются багровые следы.

Он останавливается, только войдя в тень громадного утёса. Упирается в каменную стену обеими руками, пытаясь перевести дух. Его голая грудь, вся в потёках размазанной от пота сажи, ходит ходуном.

Пронзительный крик ястреба доносится сверху, острый и ликующий, он распарывает синеву, будто ножом. Вздрогнув, Скайхок запрокидывает голову, силясь разглядеть птицу, хотя сияющая синь неба расплывается рябью в его глазах.

Ему кажется, что он всё-таки видит ястреба, своего покровителя — чернеющей точкой в этой ослепительной синеве, но небо перед его глазами вдруг становится лилово-чёрным, как в грозу. В ушах снова раздаётся оглушительный, пронзающий виски, яростный крик ястреба… и Скайхок медленно сползает на землю по каменной стене утёса.

Когда он приходит в себя, вокруг царит темнота, и он отчаянно таращит глаза, боясь, что ослеп… но вдруг слышит над собою гортанный хриплый смешок. Крепкая рука небрежно поднимает ему голову, в запёкшийся рот льётся благодатная, будто сама жизнь, струйка воды из тыквы-горлянки. Опомнившись, Скайхок пытается вывернуться — ему нельзя, нельзя пить! — но чужая рука удерживает его, больно схватив сзади за шею, и он смиряется, жадно глотая воду.