Зеф наконец не выдерживает, запускает пальцы в волосы и начинает хохотать — чтобы не зареветь.

— Ко-когда ты всё потеряешь… из-за меня, — еле выдавливает он, уставившись на Марта, — мы будем там жить… и жрать эту картошку и помидоры!

— Хотя бы, — преспокойно кивает Март.

— Ты псих! — констатирует Зеф и шмыгает носом.

Март снова кивает и лыбится до ушей.

Зеф глубоко вздыхает. Он любит этого психа, этого придурка. Надо же, батю его непутёвого разыскал!

— Слушай, — внезапно говорит он. — А ты можешь найти двух байкеров? Вернее, байкера и его девчонку… жену, — поправляется он, — Трофимова Алексея и Жеку. Они меня здорово выручили однажды, когда я на конкурсе пел. Сможешь? Мы бы взяли их с собой в Кострому, на картошку.

Он прыскает, а Март в очередной раз важно кивает и говорит:

— И Наталью Михайловну. И девиц твоих из парикмахерской. Всех возьмём. Чем больше народу на стройке, тем лучше. А потом ты станешь звездой. Обещаю. Хотя ты и так звезда звезадтая!

Он, уже не стесняясь Бухары, сжимает горячими пальцами локоть Зефа, а тот запрокидывает голову и длинно выдыхает, думая о том, что, может, он вовсе и не такое уж роковое сокровище.

Может, им обоим и в самом деле повезло.

========== Танцуй! ==========

«Не покидай меня, безумная мечта,

В раба мужчину превращает красота…»

Зефирка восседает в ослепительном луче прожектора на высоком табурете: ноги от ушей, рот до ушей и белобрысый хаер до жопы. Вот так он когда-то майской ночью красовался в витрине своей парикмахерской «Светоч» — на виду у карауливших его бандюганов Чекана и у всей улицы.

А сейчас — на виду у всей страны.

Ну ладно, хотя бы у тех, кто смотрит эту долбаную программу.

Show must go on!

Шоу называется «В луче славы», и ведущий её — тот ещё говнюк, Святослав Добродеев. Приглашённых гостей он разделывает под орех в прямом эфире, но если ты живым спустился из-под прожигающего насквозь луча его прожектора, считай, инициацию прошёл.

Зефирка твёрдо намерен её пройти, и точка!

«Врёшь, сука, не возьмёшь», — азартно думает он и безмятежно лыбится, сморщив нос по привычке.

«Никаких навязчивых движений, — только что шёпотом предупредила его гримёрша Людочка, сразу к нему расположившаяся и явно не очень-то долюбливавшая своего надменного и вздорного босса. — Никаких левых эмоций. Вцепится тут же и заклюёт. И не такие, как ты, в соплях отсюда убегали».

«Ага, щаз!» — мрачно думает Зефирка.

Март ему тоже говорил с досадой:

— Ну, на хрена тебе это надо, Сань? Забей. Что, мало других шоу?

— Он же про тебя не знает, Слава этот, — уверенно отмахивался Зефирка. — И никто не знает, кроме совсем своих. Из них меня никто не сдаст. А больше мне скрывать нечего. Я чистый.

— Угу, а я твой грязный скелет в шкафу, — ухмылка Марта была почти искренней. — Свежеоткопанный мамонт.

— Я этого Славу сделаю, как грудного, вот увидишь, — горячо заверил его тогда Зеф, пропустив мимо ушей «скелет мамонта».

— Ну-ну, — с сомнением бурчал Март, потирая свою стриженую макушку.

Он и правда как мамонт — здоровенный и добрющий. Хоть и крутой бизнесмен. И ему пофиг было, что Зефирка может его скомпрометировать в глазах, так сказать, широкой общественности. «В Госдуму я баллотироваться не собираюсь», — так он всегда говорил. Но сейчас, когда речь пошла о репутации самого Зефирки, совершенно неожиданно влетевшего в верхние эшелоны шоу-биза…

Март, конечно, нажал на какие-то рычаги, чтобы протолкнуть Зефирку туда, где его сразу заметили — в музыкальные телепроекты. Платил бабло нужным людям, чтобы те дали отмашку другим нужным людям, а другие посмотрели-послушали пацана, не послали его куда солнце не заглядывает. Ну, а дальше Зефа уже не нужно было пропихивать — лихой азарт в нём так и бурлил, заряжая других. И композитор для него нашёлся, и продюсер — юная, но честолюбивая и разворотливая дева, и клипмейкеры.

А теперь вот нашёлся Слава со своим прожектором. Гладко выбритый, отъевшийся, в тёмных очках, с загаром то ли средиземноморским, то ли из солярия. В джинсовой рубашечке навыпуск. На красном кожаном диване развалился вальяжно, нога на ногу. В полумраке.

А Зефирка, то есть Александр Фирсов, начинающая звезда, сидит в луче его прожектора, как у позорного столба. В прямом эфире — ни вздохнуть, ни охнуть, разве что содрать с ноги новую узконосую туфлю и запустить ею в гондона Славу.

Представив себе эдакое, Зеф лыбится ещё пуще.

На огромной плазме за его спиной между тем надрывался он сам собственной персоной, хоть и на приглушённом до минимума звучке.

— J’ai posé mes yeux sous sa robe de gitane

A quoi me sert encore de prier Notre Dame

Quel est celui qui lui jettera la première pierre

Celui-là ne mérite pas d’être sur Terre

Ô Lucifer!

Oh! laisse-moi rien qu’une fois

Glisser mes doigts dans les cheveux d’Esmeralda

Esmeralda…

Он мог бы вот-прям-щас спеть козлу Славе то же самое на все три голоса, но Славе с его лучом вовсе не это было от Зефа нужно.

— Саша, а вам девушки нравятся?

Оп! Хороший вопрос.

У козла Славы невиннейшая улыбочка, такая же, как у самого Зефирки.

— Наверное, даже слишком нравятся, — честно ответствует тот с некоторой печалью. — И они все такие прекрасные. Трудно выбрать.

— То есть я так понимаю, что постоянной девушки у вас нет? — быстро уточняет Слава.

Зефирка прижимает руку к сердцу и вздыхает.

— Нет, увы.

— Это ваш продюсер вам велел так отвечать? — осведомляется Слава с понимающими нотками в голосе.

— Что вы, мы же не в Корее, — Зеф искренне таращит глаза. Абсолютно, совершенно искренне. — Это там ребята вынуждены скрывать своих подруг от поклонниц, насколько мне известно.

— Вы ведь живёте в Костроме? — меняет тему ведущий.

Точно. В Костроме, а не в Корее. Кострома-мон-Амур — классный у Гребня был альбом.

Зеф утвердительно кивает и демонстрирует ему ладони:

— Вот, только позавчера картошку тяпал. Аж руки стёр.

— Картошку? — в вальяжном голосе Славы вдруг проскальзывает нечто человеческое. — Мозоли от тяпки?

«Нет, от дрочки», — думает Зеф и чуть не прыскает, представляя, как выпаливает это вслух. Но вместо того снова покаянно вздыхает:

— Ага. И от граблей. Отвык уже. Когда бабушка живая была, я из огорода не вылезал, воду таскал из бочек, полол, а тут разленился чего-то. Но картошка-то на зиму нужна.

Восходящая звезда шоу-биза с граблями в одной руке и с ведром дождевой воды из бочки — в другой!

Он отчасти гонит, конечно, мозоли ещё на постройке дома заработал. Но Славе такие интимные подробности ни к чему.

Ан нет, оказывается, очень даже к чему!

— Ваша бабушка оставила вам дом в наследство, а он сгорел? — ведущий блестит очками, за зеркальными стёклами которых не видно выражения его глаз. Не разобрать даже, какого они цвета, эти глаза.

— Сгорел, — лаконично подтверждает Зеф. — Мы его заново отстроили с друзьями.

С друзьями, угу. С Мартом. С Бухарой. С соседом Ромкой, с Витьком и Диманом, одноклассниками. Всем колхозом строили, строили и наконец построили, как в мультике про Чебурашку и Дом дружбы. Даже папаня со своего Сахалина забашлял со словами, что это, мол, и его дом тоже.

Но не хоромы вовсе получились, а тот же бабкин домик, что и был, только новый.

— И квартиру в Москве вы тоже вместе с друзьями снимаете? — не унимается Слава.

Зефирка вновь степенно кивает:

— Само собой. Москва — город дорогой, только вместе и можно хату снимать. Вскладчину, — разъясняет он Славе, будто несмышлёнышу.

— А кто вместе с вами живёт, если не секрет?

«А кто у нас муж?

Волшебник.

Предупреждать надо».

— Мой кот Вугля. И байкеры, — гордо выпаливает Зефирка. — Семейная пара, — и машет рукой, развернувшись к камере: — Трофим, Жека, привет!

Те действительно живут в его московской хате, когда наезжают в столицу, а это бывает часто. Вот и сейчас Зеф прикатил на телестудию, деликатно держа Жеку за бока. Жека беременна, по-хорошему, ей надо уже оставить байк, и она как раз грозится оставить его именно Зефу: «Ты, босота, сдай уже на права наконец, я тебе тогда “Сузу” отдам поюзать».