Зазвонил телефон.

– Грегорио! – голос его начальника отдавал лёгким каталонским выговором.

– Слушаю!

– Зайди ко мне, для тебя есть одно любопытное дело.

Любопытное! Что это ещё может быть? Он вспомнил, как неделю назад ему поручили расследовать дело о вымогательстве, когда клиент отказался платить пятьсот евро за две бутылки шампанского, попав на консумацию в стриптиз-клубе. Когда восточноевропейская красавица положила ему руку на плечо и томно попросила угостить её, он, нисколько не сомневаясь, щегольски приказал официантам принести выпить, даже не удосужившись заглянуть в меню. Затем, когда он распил с зеленоглазой Златой две бутылки Просекко[18], ему невзначай принесли счёт, в котором фигурировала астрономическая сумма… Он отказался платить по счёту, и тогда на барную стойку положили несколько фото в объятьях все той же Златы и пригрозили, что отправят это его жене. Клиент продолжил скандалить, и дело докатилось до полиции и до суда. Дохлая проза жизни. Ровным счётом ничего интересного.

– Привет! – начальник департамента, старый полковник Моралес, поздоровался, по привычке не поднимая головы, так что Грегорио всегда приветствовал его лысину. Перед ним на столе было разложено дело, которое полковник внимательно перечитывал.

Лысина продолжала:

– Проходи, садись!

Грегорио выдвинул из-за т-образного стола стул и сел у ножки буквы.

Полковник распрямился и стал тереть лицо, собирая в конце движения рот в ладонь. Взял папку за уголок и бросил Грегорио, словно она должна была вспорхнуть и лететь сама. Она плюхнулась на стол ровно на полпути.

– Вот, ты всё жалуешься, что нет ничего интересного, держи!

Убийство! И не просто убийство, а неслыханное преступление! Ребёнок, усыновлённый из России, убил мать и едва не прикончил отца! Отец с трудом выжил, находится в провинциальном госпитале. Такого ещё не было в истории Испании. Первый раз!

«Всё когда-то случается впервые», – почему-то подумал Грегорио и вздрогнул. У него с Лаурой был один сын, и уже четыре года как не получался второй ребёнок. Врач говорил Грегорио, что у него нервная работа, которая негативно сказывается на репродуктивной функции. Они ведь тоже планировали усыновление в России. Грегорио не испытывал большого энтузиазма по этому поводу, но Лаура загорелась и каждый день говорила только об этом. Она накупила десятки книг о воспитании приёмных детей. Два раза в неделю они посещали курсы приёмных родителей, где с ними беседовали психологи и социальные работники, задавая им сотни вопросов.

– Благодарю Вас, полковник!

Уже у себя в кабинете он раскрыл папку и поморщился. В деле были фотографии с места убийства. Он стал читать описание судмедэксперта. В его голове сразу же возникла картина трагедии.

Это произошло ночью, около трёх часов. Приёмный ребёнок ворвался в спальню родителей и стал наносить беспорядочные удары ножом, а затем убежал. В результате мать погибла практически сразу, а отец, залитый кровью, сумел позвонить 911 и вызвать скорую и полицию. Второй ребёнок в ужасе спрятался в своей комнате и не выходил оттуда. У него нет алиби, но он, скорее всего, не виновен, так как первый весь залит кровью и вместо слов издаёт какое-то нечленораздельное мычание.

«И что же тут интересного?» – с раздражением подумал Грегорио. Здесь опять нечего расследовать. Все заключения уже сделаны. Картина преступления ясна. Отпечатки принадлежат младшему брату. Опять никакой интриги.

В дверь постучали. Зашла секретарша Виктория и спросила: «Отправляем на спецэкспертизу или как?»

Спецэкспертизу делали в сложных случаях, когда было неясно, кто убийца. Судя по описанию места преступления, в данном случае мог быть один подозреваемый – его и следовало заключить под стражу.

Грегорио взвесил дело на руке и опустил на стол.

– Нет, я думаю, здесь и так всё ясно. Обойдёмся без спецэкспертизы. Ничего нового она нам не даст.

Курсы приёмных родителей, на которые записались Хоакин и Магда, проводились в актовом зале банка «Сантандер», который предоставлял свои площади агентству по усыновлению. Лекции по возрастной психологии, педагогике и другим смежным дисциплинам читала вице-президент Коллегии психологов Сира Мартинес. Её звонкий голос прорезал аудиторию, а зоркий и цепкий взгляд сверлил слушателей насквозь. Вся она была колкой и цепкой, казалось, что её цель – не подготовить приёмных родителей, а, наоборот, выявить у них качества, которые могут помешать усыновлению в принципе. Сире больше нравилось смаковать проблемы, обсуждать ошибки и пути их решения. В ходе обсуждения она моделировала такие ситуации, что Хоакину казалось, что она испытывает их терпение, а её тайная цель – чтоб они вскочили и выбежали из аудитории, хлопнув дверью. Ситуации предполагали, что их спокойная, размеренная средиземноморская жизнь, в которой всё по расписанию – подъёмы, завтраки и обеды, поездки на работу и походы в гости, в одночасье превращается в кромешный ад, где главным становится несовершеннолетний (Сира почему-то всегда употребляла этот термин, старательно избегая слово «ребёнок»). Так вот, этот бездушный несовершеннолетний варвар начинает всё крушить и над всеми издеваться, переворачивая вверх тормашками их жизнь, их традиции, ломая их привычки и семейный уклад. Самое страшное, что с таким ожесточением предсказывала Сира, – неблагодарность, которую проявит этот «несовершеннолетний» бесцеремонно потребляя, требуя и портя всё, даже их с Магдой отношения.

В ходе работы они выполняли различные тесты на совместимость, претендующие выявить степень их самопожертвования и эмпатии; тесты были несуразными, обнаруживая их полнейшую несовместимость. Главное во всей этой подготовке состояло в принятии на себя нелепого условия, что именно они должны заботиться о счастье ребёнка, а не он сделает их счастливыми. Всё это подкреплялись многочисленными упражнениями, на которых выяснялись их долготерпение и мягкость. Постепенно Сире удалось втемяшить им в голову, что это будет не увлекательная прогулка, а тяжёлое, неприятное, крайне рискованное предприятие, дорогостоящее и неудобное, на которое они должны были решиться.

Временами Хоакин вообще не понимал, зачем он здесь, по какой такой причине в наше время, когда многие живут вообще без детей, он должен так страдать. Ему тут же вспоминалась картина, как они с Магдой ездили к его родителям под Саламанку, где регулярно собиралась вся его семья. Старший брат Висенте приезжал с женой Алисией и тремя дочерьми, младший Артуро – с женой Эстелой и двумя мальчиками. Дети возились в саду, играя с котом. Магда отстранённо и холодно смотрела на играющих племянников, на её лице улыбалось всё, кроме глаз. В саду, в тени олив, накрывали длинный стол. Его мать ставила овощной салат, отец раскладывал деревянные дощечки с хамоном Bellota[19] и сыром Manchego[20], Pimientos de padrón[21] и Papas arrugadas[22], из погреба доставали вино. Алисия без задней мысли, естественно и буднично спрашивала Эстелу: «Третьего планируете?» Разлившаяся по столу неловкая пауза, сопровождаемая перекрёстными взглядами, заполнялась отвлечённым вопросом Висенте, искусственно обрывавшего скользкую тему: «Хоакин, расскажите нам, куда вы планируете поехать в этом году – Канкун, Пунта-Кана? Мы в июне едем на Лансароте», – но было поздно – зардевшиеся щеки Магды и бордовая краска то ли неловкости, то ли стыда уже проявлялась под её кожей. Ночью, когда они оставались наедине в своей комнате, неминуемо следовал нервный срыв. Сухая истерика, как он её называл, была ещё страшнее, чем влажная, когда через слёзы выходит то, что наболело и надорвало душу изнутри, а тут не выходит, слёзы остаются как бы внутри, в душе, и продолжают разъедать её…