«Рыба или мясо?» – я очнулся от приятного, расслоившегося на отдельные слоги голоса стюардессы. Откинул столик и только смог раскрыть рот, как она возразила: «Рыбы уже не осталось, простите, вот говядина с рисом». Ничего не хотелось, но я решил поесть впрок, так как знал, что прилетаем мы поздно и я вряд ли отыщу какой-либо открытый ресторан. Механически проглотил ужин, запивая томатным соком. Тело затекло, вбитое между тесным межкресельным пространством (на кого вообще рассчитаны эти сиденья?). Я попросил соседа выпустить меня пройтись. В хвосте самолёта, возле туалета, – небольшой закуток. Я присел несколько раз, привстал на цыпочки, дежурно вращая ступнями то по, то против часовой стрелки. Приседая, наткнулся взглядом на затылок на последнем ряду, развернувший El País[1]. Огромная статья во весь разворот с непереводимым каламбуром в заголовке: «¿Adoptado no adaptado?»[2]. «О, Господи! И здесь про это? Никуда не деться», – подумал я про себя, но, видимо, как-то громко или непроизвольно произнёс какой-то звук, потому что господин обернулся, улыбнулся мне и спросил:

– Вы что-то сказали?

– Я? Нет! – мой ответ прозвучал на выдохе, так как в этот момент я продолжал приседать и говорил, чуть запыхавшись. Он посмотрел на меня с интересом.

– Вы говорите по-испански?

– Да. Могу защититься.

– И напасть, я думаю, тоже.

Опять каламбур.

– Где учили?

– В институте, но у меня большая практика, я много раз был в Испании.

– Интересно! Где, например?

– Проще сказать, где я не был… Мадрид, Барселона, Сарагоса, Севилья, Тенерифе, Коста дель Соль…

– Достаточно, хватит, я понял, что Вы были везде. Чем занимаетесь?

– Я переводчик.

– Ну, тогда все понятно, то есть Испания – Ваша профессия?

– Вроде бы да, – я пожал плечами.

– Сводит ноги?

– Частенько.

Он встал, показал мне пару упражнений, которые я знал, но сделал вид, что в моем арсенале их нет.

– Меня зовут Артуро, – он протянул руку.

– А меня Алексей.

– Алексей – это Алехандро или Алекс? – этот вопрос задаст девять испанцев из десяти.

– Алексей.

– Давай на «ты».

«Наконец-то, – подумал я. – Общаться на «Вы» по-испански – одно мучение».

– Я журналист. Был в России, собирал материалы по одному жуткому делу.

– «¿Adoptado no adaptado? – вопросительно кивнул я.

– Именно. Название классное, правда?

– Да, неплохое.

– В Испании зреет грандиозный скандал по этому поводу. Ты же понимаешь. У нас тихая спокойная жизнь. Все работают и обедают по часам. Почти ничего не нарушает привычный ритм и распорядок. Представь себе: маленький городок – и вдруг убийство.

В самолёте было жарко. Система кондиционирования не справлялась. Артуро расстегнул молнию на кофте. Из-под неё высунулась футболка с рекламой и символами велогонки Vuelta[3]. Он заметил мой взгляд и, похлопав себя по груди, объявил: «Я занимаюсь велоспортом. Рекомендую. Могу проехать за день 150 километров».

– Ты ездишь по специальным дорожкам или по обычной трассе?

– Конечно, по обычной трассе.

– И тебе не страшно?

– Нет. У нас все уважают велосипедистов.

Я подумал: «Сказать ему, кто я? Да нет, наверное, не следует. Надо для начала добраться до места, во всём разобраться. То, о чём писали газеты, было ужасно, но я никак не мог поверить в это.

– Ты был в России? Удалось что-то расследовать?

– Я в принципе и до этого был в странах третьего мира… Прости, что я так назвал твою родину.

– Нет, я не обижаюсь, я привык к тому, что в России первый мир вперемежку с третьим. Особенно в нравах.

– Вот-вот. Я был удивлён. Сверкающие огромные «мерседесы», ползущие от ресторана к ресторану в центре Москвы, и ужасающая, гнетущая атмосфера провинции, где в основном и расположены приюты. Да и сами детдома по нравам и атмосфере напоминают больше тюрьмы или колонии… У меня выйдет ряд статей по этому громкому делу. Переполошилась вся страна. Тема очень болезненная.

Он остановил стюардессу и предложил:

– Хочешь вина?

– Давай.

Я чувствовал себя совсем неважно, мне хотелось расслабиться.

– Здесь теперь дают «Сан Валентин»[4]. Не бог весть что, но пить можно. Знаешь, что я хотел тебя спросить. Вот что мне стало интересно. Я проехал по России, Алекс, и видел много образованных, культурных, очень умных людей. Я встречался и общался с очень развитыми людьми, интеллигентными, начитанными. С людьми, имеющими европейское образование и европейское мировоззрение. Объясни мне, отчего у вас так много брошенных детей? Причём детей, не просто оставленных в детдомах, когда они круглые сироты, а детей, родители которых живы? Их сотни тысяч, возможно, миллионы! Говорят, правительством создан целый банк данных детей-сирот. Этого нет в таких масштабах ни в одной стране мира! Как можно это объяснить?

С этими словами он замолк, нажал на кнопку и вызвал стюардессу.

– Будьте добры, принесите нам ещё вина.

Он протянул ей две пустые бутылочки.

Что ему ответить? Борясь с бурным потоком мыслей, я чувствовал: что бы я ему ни возразил, из-за разницы менталитета мою точку зрения он никогда не примет. Не надеялся, что он читал Горького, или Решетникова, или Сологуба. Я понимал, что русский человек тёмен и груб, живёт во власти тьмы, но всё же одновременно прекрасен. «Всё в человеке, всё для человека»[5]. Я боялся, что вторая часть рассуждения померкнет за первой, он в неё вцепится журналистской хваткой и на днях в газете я прочту, что сами русские признают свою неполноценность. Но этого я как раз не хотел. И вспомнил, как читал в детстве сборник испанских сказок и как они поразили меня своей жестокостью, насилием, неотвратимостью наказания и прочими мерзостями. Подробностей сюжета я уже и не вспомню, но с детства остался осадок в душе: вечно там кого-то ловили, сажали в мешок, били палками и сбрасывали в реку. И всё это описывалось подробно. Выходили по духу не пиренейские, а кавказские мотивы. Брр…

Я абсолютно не знал, что ответить ему. Промямлил что-то вроде того, что везде есть плохие и хорошие люди. Из вежливости он согласился, хотя было очевидно, что он рассуждает иначе, просто ему уже не хотелось спорить со мной.

Когда он выходил, он вытащил из пакета шапку-ушанку с армейской кокардой. Расправил её, заржал и сказал мне гордо: «Чапка-учанка!» Из пакета торчало несколько бутылок водки и палехские шкатулки. В этот момент я обрадовался, что не полез в долгие объяснения. Бесполезно. Он бы ничего не понял. Обыкновенный турист. В поисках штампов. От этого сделалось ещё противнее.

Ожидая чемоданы, Артуро подошёл ко мне, достал из внутреннего кармана портмоне визитку и протянул мне. Потом попросил её обратно, достал ручку, вычеркнул один из телефонов и надписал другой. Цифры прыгали – было видно, что привык записывать все впопыхах и за почерком не следил.

– Алекс, это моя визитка! Звони, если что-то потребуется. Или просто так. Сходим с тобой в Мадриде в Barrio de los Austrias[6]. Пройдёмся по барам и дискотекам. Я живу недалеко от парка Retiro[7]. Звони!

Он хлопнул меня по плечу, подмигнул, поддёрнув при этом половиной лица. Чуть отбежал по ходу ленты, схватил огромный самсонайт[8] и скрылся из виду.

В отеле «Мелья», как всегда, многолюдно: на завтра намечен симпозиум крупной фармацевтической компании. В холле царит оживление, и в последних приготовлениях к мероприятию ощущается приятная суета. Повсюду развешены флаги с разноцветными ромбами и кристаллы из светящихся огоньков. Девушки в униформе стоят за столиком слева от ресепшена и регистрируют первых гостей. Всем раздают авторучки и блокноты. Через холл, под потолком, – баннер: «Мы оплодотворяем будущее».