– Что? Ах, коррупционеры… – Все взглянули на гостя, и только Ленка продолжала читать свой журнал. – Видите ли, Павел Семенович, я думаю, что пока государство будет обладать собственностью в той или иной ее форме, а оно будет обладать ею всегда, то и коррупция будет существовать, поскольку чиновник, олицетворяющий государство, олицетворяет хозяина государственной собственности, которым является государство, то есть чиновник, который его олицетворяет… в общем, чем больше собственность, которой обладает государство, тем больше соблазн у непризнанного хозяина собственности, то есть чиновника, использовать ее в своих интересах в виде платы за управление.

– Позвольте, молодой человек, не хотите ли вы сказать, что государственная собственность повинна в коррупции? При социализме, когда вся собственность была государственной, что-то такой коррупции не наблюдалось.

– А я так думаю, – вновь неожиданно заговорила Ленка, – что ежели секретарь райкома оказывает услугу директору школы, а тот оказывает услугу секретарю райкома, рисуя его сынку пятерки в аттестате, то это тоже коррупция. Я с таким сынком даже знакома.

– Да-да, услуга может быть собственностью государства, – подтвердил Смоковников, который вдруг почувствовал, что для того чтобы понравиться Ленке, а может быть, даже и Марине Сергеевне, ему стоит поддержать их в их споре с Павлом Семеновичем. – Извините, бога ради, я, наверное, плохо излагаю свои мысли, но еще с институтских времен отлично помню слова Владимира Ильича, который писал, что «монополии всюду несут с собой монополистические начала: использование «связей» для выгодной сделки становится на место конкуренции на открытом рынке». А социализм, по его словам, – это «не что иное, как государственно-капиталистическая монополия». Но вообще-то всякое государство – монополия.

Павел Семенович, возможно, в первый раз в жизни не нашелся, что ответить сразу. Он молчал и переваривал полученную информацию.

– Неужели, Игорь Николаевич, вы помните то, чему вас учили в институте? Я хочу сказать… – осеклась Марина Сергеевна, – не по основным предметам?

– Должен вам признаться, несколько лет назад жизнь моя сложилась таким образом, что в моем распоряжении оказалась масса свободного времени, которое я не знал, куда деть. Я заинтересовался политической экономией и прочел некоторые книжки, в том числе Маркса, Энгельса, Ленина, и узнал из них много интересного.

– Да почему же политической экономией, а не историей, например?

– Да так.

– Позвольте же, молодой человек, – наконец заговорил Павел Семенович, – что же еще такого интересного вы из них узнали? Может быть, в них написано, что при советской власти крали больше, чем сейчас? Да то, что было тогда, – это всего лишь цветочки по сравнению с тем, что творится сейчас.

– Не было бы цветочков – не было бы и ягодок, – сказал Володька.

– Я, Павел Семенович, мог бы рассказать много интересного для человека интересующегося, но при условии, что вы не будете на меня сердиться и не выгоните на ночь глядя из дома.

– Будьте же так добры, молодой человек. Не сердиться не обещаю, но из дома не выгоню, даю вам слово.

Смоковников рассмеялся звучно, раскатисто, от души, чем расположил к себе всех членов семьи.

– С чего ж начать? – заговорил Смоковников. – Да, наверное, с начала времен.

Представим себе человеческое племя, первобытную общину на заре цивилизации. Оно живет в условиях в меру неблагоприятного климата и занимается охотой и собирательством. Но поскольку климат в меру неблагоприятен, а звери просто так не даются в руки, то собранных племенем плодов и убитых им животных не хватает на то, чтобы изо дня в день утолять голод.

Нужда в удовлетворении первых потребностей человека – потребностей в пище, в защите от диких зверей, в противостоянии враждебным силам природы – и послужила той первопричиной, благодаря которой человек разумный стал еще и человеком социальным. Если бы земля оставалась раем, никому бы и в голову не пришло жить стадами, общинами, деревнями и городами.

Но простого объединения человеческих рук оказалось недостаточно для того, чтобы защитить себя от нужды. Поэтому у человека возникает потребность в качественном усовершенствовании производительных сил, пока что состоящих из одних только его рук, головы, палок и камней, которые помогли бы ему с ней бороться. Сначала он изобретает, предположим, копье, потом лук, мотыгу, соху. И чем больше у человеческого общества становится копий, луков, мотыг и сох, то есть чем больше количественный рост изобретенных человеком производительных сил, тем более полно он удовлетворяет свою потребность в данном случае в пище. Я назвал бы это качественным удовлетворением потребности, когда благодаря количественному росту потребления происходит качественный скачок от состояния голода к качественно иному состоянию – состоянию удовлетворения. Желание отрицается. Давайте вспомним гегелевские законы перехода количества в качество, качества – в количество, отрицания отрицания, которые классики марксизма использовали для диалектико-материалистического объяснения механизмов развития природы и общества, так как дальнейший ход моих рассуждений, возможно, подтвердит их правоту.

Однако отрицание одной потребности не приводит к тому, что человек вовсе перестает желать. Он начинает испытывать потребность в чем-нибудь еще: сначала, к примеру, в не однообразной пище, а в разнообразной; сначала хоть в какой-нибудь одежде, потом в теплой одежде, потом в теплой и удобной одежде, потом в теплой, удобной и красивой одежде; сначала хоть в какой-нибудь крыше над головой, потом в уютном доме, потом в большом, уютном и красивом доме. Другими словами, качество переходит в количество, происходит количественный рост потребностей, которые требуют удовлетворения и находят его благодаря накопленному опыту, новым открытиям, изобретениям и идеям в дальнейшем качественном совершенствовании производительных сил, которое заключается, с одной стороны, в создании принципиально новых, до сих пор неизвестных средств и методов производства, с другой – в повышении производительной силы труда, когда одна единица рабочей силы начинает производить большее количество продукта, из-за чего потребности, первоначально доступные единицам, становятся доступны сначала большинству, а со временем – всем. Вот, к примеру, эти стулья, на которых мы сидим. Еще несколько веков назад они могли бы стать украшением покоев какого-нибудь знатного барона, а теперь стоят в каждом доме. Или, например, автомобиль: еще в начале века первые автомобили, на которых мы теперь даже не рискнули бы передвигаться, могли быть собственностью только очень состоятельных людей. Теперь же в экономически развитых обществах они доступны большинству.

От таких совсем неинтересных ей разговоров Ленку стало клонить ко сну. Она намаялась за день, до обеда постирав, приготовив кушанье, которое теперь в основном стояло на столе, а после обеда помогая Федьке на пасеке. Звуки чужого разговора доносились до нее всё глуше и глуше, пока она и вовсе не заснула прямо здесь, сидя на диване. Но перед этим она всё ж успела подумать, что Игорь Николаевич такой же недоумок, как и все остальные мужчины, и что завтра ей опять придется рано вставать, обслуживать гостя, а если тот уедет, то и перестирать использованное им постельное белье, «чтобы не заванивалось», как говаривала Марина Сергеевна.

И приснился Ленке сон, будто…

Стоит она на берегу не то моря, не то озера – всё, что впереди, покрыто густым непроницаемым туманом. Она стоит одна, по привычке перегнувшись через борт моторки, и пытается разглядеть уже не то, что находится на дне лодки, а что там – впереди. Сзади кто-то подошел к ней и обнял ее за талию так, что пальцы его достали до ее живота. Она не оборачивается, но знает, что это Игорь Николаевич.

– Ленка, чего бы тебе хотелось больше всего? – спрашивает ее Игорь Николаевич голосом ее бывшего учителя истории, который на днях помер.