На обочине дороги стояла деревенская девка лет двадцати с фигурой, достойной длительного описания, и махала рукой. Ей, казалось, было всё равно, приближается ли к ней двадцатилетний «москвичок» или такой автомобиль, непригодный для перевозки случайных пассажиров.

«Какая фигура! – подумал Игорь Николаевич. – Заехать бы с ней на ближайшую полянку. – Он уже было решил затормозить. – Но рожа, рожа…» – присмотрелся он и проехал мимо.

В лесу царил прохладный полумрак. Две разъезженные колеи вскарабкались на небольшой пригорок, на мгновение замерли на самой вершине и побежали вниз. Игорь Николаевич снял машину со скорости, предоставив колесам свободу, и они довольно зашуршали шинами. Ярко вспыхнула молния и плавно опустилась за кромку леса. Стало тихо. Так, как бывает только перед грозой. Раскаты грома спрятались за облаками, еще боясь нарушить оцепенение, овладевшее миром, и только легкий ветерок шелестел листвой, советуясь с тучами или с кем-то еще, стоит ли вообще проливать на этот мир дождь.

Дорога вынырнула из бора, свернула влево и побежала между лесом и озером. На озере прямо над водой в нескольких метрах от берега стоял большой двухэтажный дом с серыми бетонными стенами и ярко-красной черепичной крышей. К дому был проложен добротно сколоченный выкрашенный военной болотной краской деревянный мосток, заканчивавшийся несколькими ступеньками, ведущими на открытую веранду. Над дверью дома висела точная копия уже известного Игорю Николаевичу рекламного щита и чуть слышно поскрипывала.

Игорь Николаевич завел машину на хорошо утрамбованную площадку, по периметру обложенную валунами. Вдоль по берегу в нескольких десятках метров от мостка стояла на козлах укрытая брезентом моторная лодка. Остальная прилегающая к пансиону территория была девственно хороша для пожелавшего бы по-хозяйски обойтись с ней человека. И лишь в нескольких километрах от дома расположилась на холме небольшая деревенька.

«Машину бы укрыть от грозы», – подумал Игорь Николаевич, поднялся на веранду и постучал в дверь.

– Доктор? А по какой же специализации будете – хирург, там, или, может, просто терапевт? – спросил Павел Семенович гостя, когда тот представился, и притопнул об пол сначала одной ногой, а потом другой. – Я давеча тут ногу подвернул.

– Да нет, я, знаете ли, по женской части.

– А-а, ну в этом мы не нуждаемся. Таких специалистов у нас полон дом, если не вся деревня.

Павел Семенович, хозяин дома, оказался человеком подвижным, словоохотливым, живо интересующимся жизнью, с лицом, исполненным чувства причастности по меньшей мере к сотворению мира. Да ведь и Игорь Николаевич не был пустым человеком. Пока накрывали на стол, хозяин и гость успели обсудить кулинарные пристрастия отцов и детей, живших в различных исторических эпохах, мужчин и женщин сообразно с их возрастом и положением в обществе и даже кошек и собак различных пород.

Вместе с Павлом Семеновичем жили его жена Марина Сергеевна, сын Володька и Ленка, жена сына.

Когда стол был накрыт, все расселись. Во время еды старшие и Володька вели беседу о погоде и крайней желательности дождя, раз уж выдалась такая жара.

К чаю говорить, казалось, было уже не о чем. За спиной у Марины Сергеевны разнотонно верещал телевизор. Начинался очередной выпуск новостей, где уже в который раз рассказывали об очередной забастовке. Павел Семенович встрепенулся.

– Мерзавцы, сказал он, – довели страну до ручки. Разграбили, распродали, продались американцам и теперь жируют на народных костях.

– Да, – поддакнул Игорь Николаевич, чтобы доставить удовольствие хозяину дома.

– Ленина на них нету, Ленина! Он бы устроил им семнадцатый год! Им, видишь ли, социализм не понравился. Им, видишь ли, прав человека захотелось, – продолжал Павел Семенович. – А всё почему? Вот, говорят, Сталин был такой, Сталин был сякой, Сталин, дескать, на десять человек больше положенного расстрелял. А я вам говорю, что мало, ох, как мало расстреливали. Вот вы думаете, почему перестройка началась? Да потому, что выродков в свое время уничтожили, а детки-то их остались.

– Ну, Паша, – сказала Марина Сергеевна, – ну что ты такое говоришь! Наш гость подумает, что ты такой уж и злой человек. И нас такими посчитает. А ты ведь сам и мухи не сможешь обидеть.

– Я, Марина Сергеевна, не палач. Мое дело – просветлять умы. А вот народ – он-то сентиментальничать не станет, когда разберется, кто о нем заботится, а кто его грабит. Всё, что можно было разрушить, – разрушили, всё, что можно было украсть, – украли. А теперь ищут под это дело новую государственную идею, чтобы ею свои беззакония обосновать. Ну как же, коммунизм теперь для этого не годится.

– А по мне, так одна должна быть идея, чтобы жить хорошо было, – вдруг заговорила Ленка.

– Цыц, мала еще, – прикрикнул Павел Семенович, и было не совсем понятно, мала ли Ленка для того, чтобы встревать в разговор, или же для того, чтобы хорошо жить.

Ленка надулась, молча вышла из-за стола и пересела на диван, стоявший за ее стулом, взяла в руки журнал и сделала вид, что читает.

– А когда твои коммунисты последний раз нашу дорогу асфальтировали, не говоря уж о том, чтоб этот асфальт до деревни дотянуть? – вступил в разговор Володька.

– Да ты-то хоть знаешь, для чего наша новая элита эту дорогу асфальтирует, и почему они решили ее до деревни дотянуть? Они же здесь коттеджи свои собираются строить.

– Ну и что? Дорогой-то мы вместе с ними будем пользоваться.

– А наш бор? Они же его вырубать начнут, чтобы коттеджи свои понаставить, голова!

– Ну, Паша, – сказала Марина Сергеевна, – если бы они хотели весь бор вырубить, чтобы себе домики построить, им тогда выгоднее было бы их на пустыре возвести. А так, они его только облагородят. Нам же лучше: у нас по такому случаю клиентов станет больше, ты сможешь пасеку продать, забор построим, дорожки оборудуем, цветы посадим, лодочную станцию откроем.

Становилось ясно, что Игорь Николаевич оказался свидетелем давнего внутрисемейного противостояния. Впрочем, не оно его занимало. Так получилось, что Ленка устроилась на диване таким образом, что спинки стульев не мешали Смоковникову видеть ее. От того, что она сидела, ее короткая юбка сделалась еще короче, из-за чего, разведи бы она чуть ноги, стали бы видны последние места на ее туго обтянутом одеждой теле, еще оставшиеся невидимыми. Нижняя часть ее тела расплющилась об сидение и стала более объемной и аппетитной. Одну ногу она положила на другую и время от времени меняла их местами, неизменно привлекая внимание и отвлекая от разговора ту часть мыслительной деятельности гостя, что была направлена на общий разговор.

– Пасеку продать, чтобы садовником при господах работать, ножки им лизать?!!

– Ну почему же садовником при господах? Ты тогда будешь хозяином процветающего пансиона. А хочешь, я сама буду за цветами ухаживать?

– Эх, дура, это я сейчас здесь один хозяин, а ты что мне предлагаешь?

«Господи, до чего же изумительная фигурка у этой Ленки, – думал Смоковников. – И ведь что интересно: живет в такой глуши, а сознает, что она – именно она – самое что ни на есть настоящее общемужицкое достояние, способное осчастливить за свою жизнь не одного мужчину. Да-да, непременно сознает своим чувствительным женским естеством, которое порой бывает не в силах заглушить никакая семейная или деревенская тишина, что именно и как нужно одеть, как себя преподнести, чтобы как можно большее число мужчин желали ее, сознавали ее предназначение, и тогда они будут вертеться подле, сближаясь с ней и отдаляясь от нее, и чем больше их будет всё время под рукой, тем больше удобных и волнующих ее ситуаций будет возникать, чтобы от случая к случаю, увлекаясь одной ей известным набором обстоятельств, наконец подтверждать действием свое предназначение. Но хватит ли мне…»

– А вы, Игорь Николаевич, что же молчите? Разве вас не интересует, что нашей страной завладели коррупционеры, которые прокладывают себе дороги и возводят особняки?