-Брат все равно будет искать тебя, ты же это знаешь.

-Он не знает о тебе ничего, даже имени. О тебе знает только Андре, но, - Билл смеется даже как-то истерично, с надрывом. – Я не думаю, что Том будет интересоваться у него, не видел ли он где меня случайно.

-Дело не в тебе – дело в Томе. Ты можешь представить, что с ним сейчас?

Каулитц снова смеется, забирает у Наташи банку пива.

-Поверь, могу. Я не то, что представляю, я знаю, что с ним сейчас. Он в истерике, он не знает, что делать, он будет искать меня до тех пор, пока не найдет, либо же, пока не сойдет с ума. Я знаю, где эта грань. Я спасу его, когда будет нужно. Но сейчас – я с вами, я с собой. И сейчас я хочу освободиться от Гентингтона хотя бы на некоторое время. Я хочу почувствовать себя живым, таким, каким я был раньше. Я хочу знать, что я живу, и что я чувствую. Я хочу любить, чувствовать и мечтать.

Мартин улыбается, затягивается, разделяет кокаин кредиткой Каулитца на дорожки.

-Ты никто без брата. Я знаю тебя много лет, ты не сможешь оставить его, не сможешь быть без него. Все, что ты чувствуешь – это то, что ты чувствуешь к Тому. Вы прокляты. Ты не сможешь один.

Наташа сидит в углу, допивает банку пива и затягивается.

-Мартин слишком прозаичен, но прав. Он – твоя копия, только он знает, что ты чувствуешь. Билл, я хочу тебя видеть здесь, с нами. Я безумно люблю тебя и дорожу тобой. Но пойми, что Том – единственное, что тебе нужно. Ты не сможешь без него, не умеешь без него.

Каулитц сжимает зубы и смеется. Зло, раздраженно, истерично.

-Хватит. Я не могу терпеть это. Я не могу принимать таблетки три раза в день и делать вид, что мое тело слушается меня. Я не могу подчиняться расписанию, да и не хочу. Том пытается спасти нас, выкроить нам время, я это понимаю. Но я не хочу жить и знать, сколько мне осталось. Блять, Гентингтон забрал у нас жизнь, Том это знает. Том знал всегда, что надолго меня не хватит. Поэтому и рассказал мне о диагнозе спустя почти полгода после того, как узнал сам. – Билл трясущимися руками достает сигарету из пачки. – Все, хватит. Я с вами не для того, чтобы вы меня переубедить пытались. Хватит, я все решил.

Наташа легко улыбается и думает, какой же Каулитц все-таки ребенок. Даже сейчас, сидящий в кресле, с согнутой рукой, с героином в венах. Взгляд забитый, но злой. Волосы растрепаны, ногти сгрызены под корень. Сидит, положив голову на колени, Наташа думает о том, как он будет возвращаться к нормальной жизни, как он будет возвращаться к брату. Рано или поздно это все равно произойдет, но в каком он состоянии будет, когда придется это сделать.

-Как агентство отреагировало на твой уход?

Билл смеется, вспоминая слова Марка.

-Осенью я должен был сняться для Лагерфельда, но, как вы понимаете, увы и ах. – Мартин резко вскидывает голову, с удивлением и даже каким-то ужасом смотрит на Каулитца.

-Ты должен был сняться для кого? Блять, Билл, ты серьезно?

Младший откидывается на спинку кресла и смеется в голос.

-Да, а еще у меня Фенди осень-зима показ в Париже, представляешь? – Билл забирает у Мартина бутылку виски, делает хороший глоток. Слегка морщится, но тут же делает второй. – А меня на них не будет, потому что к тому времени я уже вряд ли смогу держать лицо.

Наташа выхватывает у Каулитца бутылку, следует его примеру и тоже пьет.

-А мог бы, если бы не сбежал и продолжил пить таблетки.

-Билл, ты понимаешь, что тебя хочет сам Лагерфельд? Ты понимаешь, ЧТО ты упускаешь?

Каулитц закатывает глаза, жестом просит Наташу вернуть бутылку.

-Я плевать хотел и на Лагерфельда, и на себя.

Комната наполняется едким дымом дешевых сигарет и алкоголя. Билл встает с кресла, подходит к окну, открывает его. Апрель в Берлине холодный, за окном мерзкий мелкий дождь. Билл пытается вдохнуть едкий, холодный воздух полными легкими, но что-то мешает. Легкие почему-то не расправляются до конца, словно не хотят разносить по организму воздух, в котором физически ощущается отчаяние и страх.

Где Том, что с ним.

Билл чувствует физически, что брат сходит с ума и лезет на стены. Что он ищет его.

Мартин наблюдает за Биллом, тихо проговаривает:

-На себя ты наплевал давно.

Наташа закуривает, младший Каулитц смеется истерично и с надрывом. Младший не замечает, что, закрывая окно с размаха, оставляет руку между оконной рамой. Боль на секунду остается в голове, но Каулитцу настолько плевать, что он даже не шипит.

-Пальцы целы? – Наташа, прекрасно видевшая это, подходит к Биллу и берет его за руку.

-Целы. – Билл резким движением оказывается в другом конце комнаты, нервно спрашивает у Мартина:

-В квартире есть алкоголь, кроме вискаря? Меня тошнит от него уже, хочу коньяк или мартини.

Мартин кивает.

-На кухне найдешь.

Билл поворачивается слишком быстро, в глазах на мгновение темнее, и ему приходится схватиться за стену.

-И поешь еще за одно, а то сдохнешь раньше, чем одумаешься. Я перед твоим братом объясняться не хочу.

-Не переживай, не придется.

Билл уходит на кухню, Наташа слышит, как он хлопает от злости дверками шкафа. Порывается пойти к нему, но Мартин хватает ее за руку.

-Не нужно. Пусть посидит один, может быть, одумается.

-Ему плохо.

-А кому-то здесь хорошо?

В квартире полная тишина, не считая выдохов сигаретного дыма.

Билл кладет голову на руки, кусает губы.

Это пройдет. Он сможет без Тома. Ему лучше без Тома.

Он доживает спокойно.

Если Том найдет его, он вернется.

Том найдет его, он вернется.

***

Старший Каулитц не помнит, сколько времени не спал. Так, Билл ушел трое суток назад, значит семьдесят два часа. Том смотрит на 06:20 на пальцах, думая, что время остановилось. Гордон живет у Тома второй день, а все, что он слышал от него – это все та же фраза: «Я должен найти его». Сына словно парализовало, все его движения – это потянуться за сигаретой и сделать глоток коньяка.

-Поешь хотя бы, Том.

Старший вскидывает руку, прося отца замолчать.

-Все ваши общие друзья знают, что Билл пропал. Его ищут все. Ты ничего не можешь больше сделать.

Том глубоко вдыхает, опирается о стол и встает.

-Я должен найти его, я не знаю, где и как. Но я найду его.

Том еле стоит на ногах, башка раскалывается, ноги подкашиваются. Гордон тут же оказывается рядом и подхватывает его.

-Куда ты?

-Не знаю.

-Я не отпущу тебя.

Гордон встает напротив Тома, хватает его за предплечья довольно ощутимо. Каулитц вскидывает взгляд, и Гордон понимает, что держать сына он больше не сможет.

-Я провел ночь в клинике, потерял двенадцать часов. Я просидел в квартире двое суток, не в силах даже встать. Я потерял трое суток, пап.

-Хотя бы поспи, сын, хотя бы пару часов. Ты не спал и ты пьян. Куда ты собираешься пойти?

Том хотел бы знать и сам, что ему делать и где искать брата.

-Не знаю, возьму машину, съезжу в места, где мы пили вместе с его друзьями. Блять, пап, не знаю, но найти его я должен. Не могу сидеть и ничего не делать, тошнить начинает.

-Я могу поехать с тобой.

-Нет! – Том понимает, что отреагировал слишком быстро и резко только тогда, когда видит встревоженное лицо отца. – Я хочу быть один, а ты вернись домой, Марго и Карла ждут тебя.

Гордон знает, что должен остаться, Гордон чувствует, что оставлять Тома одного опасно.

-Сын, я могу остаться…

-Нет, вернись домой. – Том достает из шкафа легкую куртку, ищет связку ключей. Пару минут занимает понять, что они лежат в кармане его джинсов.

-Я уехал, дверь закроешь.

Гордон молча кивает и остается стоять в гостиной. Понятия не имеет, как отпустил его, почему не отобрал ключи и не запер в квартире. Руки дрожат, мысли не собираются.

Он устал за эти три дня так, как не уставал никогда в жизни. Бесконечный поток номеров друзей братьев, бесконечные фразы с просьбой позвонить, если кто-то увидит Билла. Страшно не то, что он ушел, а то, что никто не знает, где он.