Мне становится то холодно, то жарко. Кажется, что я вот-вот вывалюсь в реальность. Начинает тошнить. Хорошо, что ничего не ела. Гглаза лезут на лоб. сердце колотится как бешенное.

Вижу человеческие фигуры. Множество человеческих фигур. Они полностью черны и касаются головами небес. Духам не нравится наш ритуал. Они шепчут мне, велят убраться. В один момент мне кажется, что моя кожа мала для меня, в другой что я разваливаюсь на части.

Начинаю чувствовать воспоминания Чевинфорда. Вижу там любовь, боль, сомнения, отчаянье, страх. Тысячи чужих чувств накрывают меня с головой. Они колючи, будто ежи. Но все же я заглядываю в них. Преодолеваю последний рубеж. Оказываюсь в памяти проклятого капитана.

Дождь лил как из ведра. Будто бы само море не хотело, чтобы мы продолжали плаванье. Грузные тяжелые капли барабанили по доскам корабля не давая уснуть. Я битый час пялился в какую-то книжечку из тех, что любила Элени.

В книжке была говорящая свинья по имени Малефарус – все, что мне удалось запомнить. Устал как собака. В итоге мне надоело листать, к тому же сильно захотелось пить. Я поднялся, взял графин. Тот оказался пуст. Зараза! Придется сходить за водой.

Посмотрел на Элени. Она видела десятый сон. Как ни странно, ей не мешал дождь.

Все-таки её не готовили в телохранители Архиепископа. Не учили быть настороже даже во сне, слышать шуршание мыши в норе и мгновенно отбрасывать сон в случае чего.

Спящей она была прекрасна. Я мог часами любоваться на то, как она спит. Чтоб его, думал, так влюбляются только подростки.

Я склонился, поцеловал её в щеку. Та повернула голову, усмехнулась сквозь сон, повернулась на другой бок и продолжила спать. Я же медленно вышел из каюты, стараясь ступать помягче и не скрипеть прошел возле двери в покои Архиепископа, инстинктивно прислушавшись к окружению.

Кажется, его Святейшеству тоже не спалось. Из каюты доносились голоса. С кем там он беседует посреди ночи?

Я взглянул на дверь напротив, увидел, что та слегка приоткрыта, а свет внутри не горит. Та каюта принадлежала первому министру. Он, как и Архиепископ, решил плыть в Монтенерию, чтобы не дать там вспыхнуть гражданской войне.

Их политические беседы – не моего ума дело. Я прошел мимо, зашел в небольшое темное помещение, где стояла бочка с водой, отпил немного, принялся наполнять графин.

Голоса из каюты Архиепископа отсюда слышались куда лучше. Кто-то то ли из матросов, то ли из грузчиков, случайно пробил в доске небольшую дыру, которую из-за спешки не успели заделать, лишь завесили полотнищем.

– Я не стану этого делать! – сердитым, злобным тоном рявкнул министр. – Если вы шутите, прошу прекратить.

– Подумайте сами, Генрих, если король Монтенерии умрет, то на его место станет вице-король Абельмут. Вы видели его? Гора мышц и ни капли мозгов. Он хороший солдат, но правитель из него неважный. Он за год доведет свою страну до голода. Тем более в неурожайный год. А потом явимся мы. Поможем. Тамошние жители будут полностью на нашей стороне. Они сами скинут Абельмута и сами захотят стать нашим вассальным государством.

Я узнал голос Архиепископа. Но не верил, что это он. Не может святой человек планировать убийство, к тому же не кого-нибудь, а короля дружественного государства.

– На приеме вы будете сидеть рядом с королем, – говорил он. – И сможете подсыпать это в его бокал.

Маг! Кто-то из перевертышей подменил Архиепископа! Как я не заметил! Досматривал всех, кто входит и выходит из его покоев, сам проверял каждого, кто поднимался на корабль.

Я поставил графин, аккуратно снял полотнище, через маленькую дырочку заглянул внутрь.

Его Святейшество стоял боком ко мне, и я мог разглядеть его лицо, пусть и не полностью. У меня всегда хорошо получалось опознавать перевертышей. Некоторые из них могли обмануть даже близких друзей и родственников того, кем притворялись, но годы тренировок не прошли для меня зря. Всегда есть изгибы морщин, лицевые тики, мимические особенности, которые ни один чародей не сможет повторить.

– При мне этого не будет, – твердо заявил министр. – А ты с этого момента лишился титула. Когда вернемся, направлю в церковь официальное письмо о назначении нового Архиепископа. Спокойной ночи.

Он повернулся, а Архиепископ вытянул руку вперед. Магии не было. По крайней мере я её не чувствовал. Ладонь его светлости просто отвалилась и упала на пол. Брызнула кровь. Капля даже попала мне в мой глаз, заставив меня его протереть. Когда я сделал это, увидел, что ладонь Архиепископа висит на лице министра. Буквально душит его. Каким-то образом на куске плоти вырос большой глаз без зрачка. Эта тварь чавкала, хрустела, а Его Светлость лишь улыбнулся.

Он вел себя так, будто ничего не происходило. подошел к столу, перелистнул страницу своей записной книжки, макнул перо в чернильницу, что-то записал.

Теперь я четко видел – это он. Не двойник, не перевертыш…

Или же я недостаточно хорош в своем деле.

На короткий миг я испугался. Рука пожирала министра и сама одновременно менялась. Она увеличивалась, обрастала волосами, на её коже росли и лопались волдыри. Подавив страх, я понял, что происходит. Рука сама превращалась в министра. На ней начал проглядываться нос, на котором еще не было ноздрей, закрытые тонкой пленкой глаза, вырисовывались раковины ушей.

Безымянный бог, я в жизни не видел такой магии и не слышал про неё! Минуту или две я смотрел то на медленно пожираемого и возрождаемого вновь министра, то на архиепископа, который не обращал на происходящее никакого внимания, спокойно разбирал постель, готовясь отойти ко сну.

Я не знал, поможет ли мне в борьбе с этим колдовством мой противомагический амулет, сабля, зачарованная на противодействие чародеям и остальное снаряжение. Чары, которыми пользовался тот, кто занял место Архиепископа, происходили не из Древа.

То, что было министром теперь напоминало человека, обернутого какой-то пленкой, словно куколка собравшегося вот-вот вылупиться насекомого. от одного его вида к горлу подступала тошнота.

И он вылупился. Сперва задергались руки, потом ноги, открылся рот. Кокон порвался, и на свет показалось покрытое чем-то липким, полностью голое тело.

Двойник министра повернулся к Архиепископу, посмотрел на него тупым, лишенным любых чувств взглядом. Взяло со стола пузырек с ядом.

Его святейшество поднял голову, осмотрел порожденное им на свет чудовище.

– Вымойся и иди спать. Ты знаешь что делать.

То, что выглядело как министр, покинуло каюту. Я услышал щелчок замка его двери. А Архиепископ продолжил что-то черкать в своей записной книжке.

Нужно было действовать. Только как? Если я сейчас проломлю стену и попытаюсь скрутить его, не факт, что со мной не произойдет то же, что с министром.

Разум рисовал картину, от которой мурашки плясали на коже. Я превращаюсь в то, чем на моих глазах только что стал министр. Я все еще где-то там, но не управляю собой. И это идет к Элени…

Нужно рассказать ей. Они мне поверит. Тем более она маг, может, знает, что это такое и в чем здесь дело.

А Архиепископ тем временем поднял голову и посмотрел на меня. Хищно улыбнулся, и я увидел у него во рту пару торчащих клыков. Как у тигра или льва. Он зашипел, словно змея. В его глазах блеснуло что-то нечеловеческое, звериное. Его вены вздулись, кожа побледнела.

А затем в единый момент он снова стал тем самым добродушным старичком, который нес мир всему миру, и которого я поклялся защищать.

Аккуратно, стараясь не издавать шума, словно кот на охоте, я взял графин и направился в нашу с Элени каюту. Разбудил её.

– Что такое, милый? – она протерла глаза, зевнула.

– Архиепископ! Он…

– Он подождет до завтра. Иногда мне кажется, что ты любишь его больше, чем меня, – Элени усмехнулась, поцеловала меня в губы. Поцелуй был мягким, нежным, от которого по всему телу пробегали волны приятного тепла.