-Я не могу доверить это никому из своих людей. Их немного, и я не уверена, что они… Они… Мне и так очень сложно дисциплину держать, если я устрою локальную войну, то пострадают все. Необходимо убрать зачинщиков, их двое. Остальные утихнут.
-Я так понимаю, сама ты их убирать не хочешь? Хочешь, чтоб чистенько все? М…?
-Я не могу сама. Не потому, что не могу… Пойми, если я сама в этом буду участвовать, то не смогу сохранить даже видимость порядка, опущусь до законов стаи, законов сильнейшего. Пока все держится только на соблюдении порядка, на соблюдении законности.
-Да все это хуйня, — перебил он, — в любом случае все пойдет по пизде.
Доун приподнялась с его плеча, посмотрела вопросительно.
-Че ты думаешь, здесь бесконечно сидеть будете? У вас есть генераторы, это хорошо, но нет ресурсов. Магазины подчищены, шмотья нового нет, патронов нет, ходячих все больше, люди из города уходят, одни отморозки остаются. Вам надо валить отсюда. Пока есть еще возможность. Надо не патрулировать улицы, а искать место, где можно нормально жить.
-Ты не прав, — она покачала головой, придержала сползающую простыню на груди, — правительство…
-Правительство пошло по пизде, — перебил он грубо, — ученые -тоже. Видели мы тут одного ученого, пока он не взорвал свою гребаную лабораторию, много чего интересного рассказал. Нет ничего, лейтенант, забудь. Не жди.
-Нет. — Она твердо покачала головой, — ты не прав. Есть правительственные программы, секретные лаборатории, надо только подождать. А пока что людям нужна дисциплина, твердая рука…
-Людям нужно жрать, спать и трахаться. — Он приподнялся, ухватил ее за простыню, которой она прикрывалась, потянул вниз, любуясь полной красивой грудью женщины.- И именно в такой последовательности. И еще людям нужно знать, что их не сожрут в ближайшем будущем. Вот и все. Прекрати строить из себя команданте.
Он дернул ее за руку на себя, провел ладонью по темным спутанным волосам, втянул ноздрями запах:
-Сука… Сто лет чистой бабы не нюхал… Если б ты знала, че там за хуйня творится…
Она замерла в его руках, потерлась лицом о грудь:
-Оставайся. И Бет здесь лучше будет.
-Бет будет лучше со своей семьей. — Отрезал он, отстраняя ее.
-И с тобой? — сузила она зло глаза, чувствуя, как затапливает почему-то неконтролируемая… Ревность?
-Не твое, блядь, дело, — он отвернулся, подкуривая новую сигарету.
Потом перевел разговор:
-Че ты конкретно хочешь от меня, я так и не понял.
Доун собралась с мыслями.
Он опять отвлек ее своей неожиданной лаской, заставил непослушное тело дрожать, мокреть и тянуться к нему за новой порцией.
Мозг с трудом подавил начавшийся бунт.
-Мне нужно, чтоб ты убрал тех, на кого я тебе укажу. Но так, чтоб это выглядело… Ну… Как несчастный случай, что ли…
-Вот как? — Он прищурился, — как киллер сработать? А ты в курсе, что киллерам платят?
-Диксон, не надо так. Я понимаю, о чем прошу. Я предлагаю тебе убежище, защиту… К тому же ты мне должен, помнишь? За лечение.
-Интересный у тебя способ оплаты, блядь, — усмехнулся он, — но мне не подходит.
-И чего же ты хочешь? — она легко провела пальчиками по его груди, очертила соски, спустилась ниже, под простынь.
Он перехватил руку:
-Ну вот это явно не тот вариант. Ты че думаешь, я ради твоей пизды буду подставляться? Да нахуй мне это? Я все равно свалю отсюда, рано или поздно.
Доун замерла, чувствуя, как злость, затопившая ее, превращается уже в плохо контролируемую ярость, заставляющую совершать ошибки.
-А ради чего будешь? Ради Бет, например?
У него моментально отвердело лицо, загуляли желваки под кожей.
Диксон резко навалился на нее, прижал к кровати, зарычал в лицо:
-Заткнись, сука! Я тебя прямо щас придушу и свалю. Это проще гораздо, и быстрей.
Доун не хватало воздуха под его массивным телом, она понимала, что не может двинуться, не может ничего противопоставить ему. Она, не отрываясь, глядела в злые бешеные глаза, осознавая опасность, которой сейчас подвергалась, и, совершенно иррационально чувствуя невероятное, дикое возбуждение. Адреналин бушевал в крови, отдаваясь шумом в ушах, покалыванием в кончиках пальцев, напряжением в мышцах.
Диксон тяжело дышал, медля, решая словно, не придушить ли ему в самом деле ее сейчас, и Доун, понимая, что она на краю, на грани, вздрогнула и облизнула враз пересохшие губы.
-Гадина, блядь, — простонал он, оглядывая ее лицо жадными глазами с внезапно расширившимися, как от кайфа, зрачками, — сука бешеная!
И прижался к ее с готовностью распахнувшемуся рту зверским поцелуем, кусая до крови, причиняя боль, сладкую, тянущуюся, томительную.
-Я тебя, сука, точно прибью, — пробормотал он, когда оторвался, наконец, от ее губ, и закинул ее ноги себе на плечи, — потом, блядь, придушу, когда выебу.
Тут он, зарычав, вошел в нее, легко скользя, потому что Доун уже давным давно была совершенно мокрой, задвигался, грубо и бешено, без отрыва глядя в шальные, затянутые пленкой страсти, глаза, наклоняясь опять, чтоб ухватить раскрытые в стоне губы, чтоб пройтись зубами по тонкой коже возле ключицы, припечатать порывающиеся обнять его руки над головой девушки.
-Сука, сука, че ж ты творишь, сука ядовитая, тварь… — бормотал он отчаянно, не в силах справиться с собой, не в силах противостоять дикому желанию целовать ее, обнимать ее, заставлять ее выгибаться в сладкой муке, шептать его имя низким томным голосом.
Доун же полностью отдалась эмоциям, забылась совершенно в этом невероятном омуте, куда он в очередной раз утащил ее.
Сходя с ума, чувствуя, что уже скоро, очень скоро, что еще чуть-чуть, она потянулась к его губам, застонала умоляюще, вцепившись руками в спинку кровати, уже очень серьезно расшатанную, выгнулась, насколько это было вообще возможно, под его массой, и кончила так сильно, так оглушительно, что криком своим точно перебудила бы весь госпиталь, если б Диксон не успел среагировать в последний момент, и, несмотря на то, что последовал за ней буквально через мгновение, рот все-таки умудрился ей запечатать ладонью наглухо.
Он обессиленно навалился на нее, не заботясь совершенно о том, что доступ кислорода перекрыт практически полностью, но Доун не жаловалась, все еще вздрагивая, все еще переживая афтешоки оргазма, обнимая его мощные плечи, удерживая на себе, в себе, не желая отпускать.
Она поймала себя на мысли, что ей невероятно хорошо с ним, что ее, по большому счету, очень устроило бы, если б он остался, даже такой, дикий, не поддающийся контролю и дисциплине.
Если б он остался с ней.
Но Диксон, подышав, и вспомнив, очевидно, что ей тоже надо бы дать глоток воздуха, приподнялся на локтях, провел пальцами по искусанным губам, по шее со следами укусов, следами его пальцев, усмехнулся.
