— Ты еще не раз будешь терять, запомни это, Леня, — закончил одногруппник.

Одногруппник надел наушники, включил музыку и пошел к выходу из общежития. У Лени болело сердце. Лучше бы была патология, ее хотя бы можно вылечить. Любовь тоже была болезнью, только вот она не слабее, допустим, инфаркта, который может тебя убить. Нежные чувства тоже губили людей, сводили их с ума, заставляли наложить на себя руки. Леня слышал достаточно таких историй, и он делал для себя вывод: он не будет таким никогда…

Когда окулист открыла дверь в кабинет, Леня закатил туда каталку, усадил пожилую пациентку и повез ее в отделение.

Небольшая царапина, а такое чувство, будто ножом прошелся. Я не сразу заметил кровь, думал, фигня, я же в перчатках. Нет. Тут и перчатку новую нужно было брать, и спиртовую салфетку к пальцу приложить. Сполоснул под холодной водой небольшой порез на указательном пальце, выдавил немного крови и приложил салфетку. А это ведь небольшой осколок от ампулы пустил кровь!

— Я не совсем понимаю, — говорю Ларисе (мы были в процедурном кабинете), — что это за дневник по производственной практике. Ты знаешь, Ленок?

Девушка смутилась, сжала губы. Либо это я ей не нравился, либо она всегда сжимала губы, когда хотела ответить.

— Сама не до конца понимаю, — сказала она хриплым голосом. — Знаю, что там придется расписывать то, как мы проходили практику, писать план, какой мы писали еще в первом семестре. Говорят, даже эссе надо.

— Эссе? — удивился я. — Типа сочинение?

— Э, ну ты же должен знать.

Ах да, если я сочиняю, то и с сочинениями и эссе должен быть полный порядок. Только вот это так не работает. По крайней мере со мной. Писать что-то, потому что нужно, это не про меня. Однажды я дал себе волю писать так, как я хотел, но получил нагоняи и две двойки по русскому языку.

— Да, конечно же должен! — улыбнулся я во все зубы. — А сама, ты знаешь, как писать эссе?

— Знаю, как писать сочинения, но только по русскому. Эссе — это, если я не ошибаюсь, собственные мысли по поводу чего-то.

— Хм, похоже, придется перечитать парочку эссе Оруэлла. Читала его «1984»?

— Слышала, но не читала.

В процедурный кабинет зашла молоденькая медсестра. Большие карие глаза, темные волосы, торчащие из-под шапочки, смугловатая кожа. Она подошла к столу, сделала записи в таблице с именами пациентов, кто получил сегодняшнюю дозу лекарств, что нужно будет ввести после обеда. Мы не задерживали тут надолго. Я не знал, что происходит после обеда, видел только, как пациентам вводят «КомплигамВ» внутримышечно (пахучие витамины в виде красной жидкости), как в коридоре они выстраиваются в очередь и сдают кровь на сахар и так далее.

Маленькая группка (я, Алексей, Лариса и Урсула) практиковалась в эндокринологическом отделении. Хорошее было место, ничего сложного не было, но это виденье первокурсника, который является младшим медицинским работником. Если кто-то из нас устроится работать в больницу после первого курса, то ему будет отведена роль младшего помощника или санитара.

— Сколько еще капельниц осталось? — спросила медсестра, Вера.

— Я только что прошелся по палатам, — сказал. — Осталось еще пять. Хотя, стоп, у одного уже должна закончиться. Я пойду — сниму.

Вера кивнула. Мне повезло с медсестрой, которая смотрела за практикой студентов. Как Вера сама говорила, она окончила колледж три года назад, поэтому перед нами была не закаленная, строгая медсестра, на которую посмотришь и поймешь, что ты вовсе не болен, а обычная, взрослая девушка, и при этом очень симпатичная. Она смеялась вместе с нами, говорила, что мы должны делать, и как это делать, чтобы сэкономить время.

Я зашел в палату — там лежали две женщины. Одна с закончившейся капельницей (последняя жидкость из флакона застыла в трубке), другая — пациентка, которой Урсула сняла капельницу минут пятнадцать назад, — лежала и читала Ю Несбё «Полиция». Я подошел к первой, повертел колесико, чтобы раствор перестал идти.

— Вы студент? — спросила женщина. Она была старческого возраста, с бордовыми кудрявыми волосами, дряблой кожей на руках (если бы не игла, я бы не нашел вену на руке), множеством морщин на лице.

— Да, — ответил я, отклеивая пластырь, который фиксировал канюлю и не позволял игле вылезти из вены.

— Второй курс?

— Первый, — я убираю салфетку с места, куда введена игла, кое-как замечаю вену.

— А учитесь… медбрат?

Я вытащил иглу из вены и быстро приложил салфетку на место, заклеил пластырем.

— Фельдшер, — ответил я, вкалывая иглу в капельницу (прозрачный цилиндрик, куда каплями поступает раствор из флакона).

— Спасибо, — сказала женщина, вставая с койки.

Я криво улыбнулся, не знаю, почему так получалось. Взял штатив с системой и понес в процедурную.

По коридору шел Алексей.

— Не выдохся? — спросил он.

— Было бы от чего, — ответил я. — Куда ты?

— В крайней палате должна была закончиться капельница.

В процедурном кабинете Урсула и Лариса делали генеральную уборку. Ясно, почему Алексей так торопился. Я бы тоже не хотел попадаться на глаза, когда шла уборка, а уборка эта была не такой, какой я привык ее видеть. Генеральная имела под собой протирание всего — шкафов, столов, пол, кресла, все, к чему человек прикасается дома. А в процедурной девочки мыли еще и стены. Они шли по часовой стрелке (правила), сверху вниз, не пропуская ни одной плитки.

Я разобрал систему, пустой флакон выкинул в мусорный пакет класса А, капельницу в ведро с пакетом класса Б, иглу в отдельную коробочку, куда складывали все иглы. Стоит один раз уколоться использованной иглой и все, считай ты перенял что-то от больного, а он сам не знает, чем заразен. Будешь проверяться каждые полгода, если не всю жизнь.

— И куда это мы собрались?! — послышался голос Урсулы, когда я разворачивался обратно в коридор. — Помочь не желаешь?

Я повернулся к девушкам.

— Почту за честь, — ответил. — Начну со штативов.

Достал тряпку, опустил ее в раствор, разбавленный водой, и пошел мыть штативы в коридор.

В отделении начинался обед — из столовой пахло супом (борщ, кажется). Я ничего не имел против больничной еды, но она мне не нравилась. Мне не раз доводилось слушать о том, что девушка, неважно кто, хотела похудеть. Так и хотелось ей сказать: «Питайся больничной едой — ты повысишь свои шансы похудеть!» На крайний случай сардины и орехи как Майкл Фассбендер для фильма «Голод».

— Алексей, — позвал я его через все отделение, — сколько еще штативов занято?

— Четыре по моим подсчетам, — ответил Алексей. — Надраивай пока свободные, через пару минут пригоню другие!

***

«Надрочил» все штативы тряпкой по несколько раз, занес их, когда девочки закончили мыть стены.

— Когда там домой? — спросил я.

— Вера сказала, что, закончив с уборкой, мы можем пойти переодеваться, — ответила Урсула, снимая с швабры тряпку.

— Тогда я пошел переодеваться. Или вместе пойдем?

— Если отнесешь весь инвентарь для уборки в кладовую — мы уйдем гораздо быстрее.

— Чего только ни сделаешь ради одногруппниц!

У Жени болели ноги, голова вспотела под шапкой. Белой не было, поэтому взял старую, оранжевую с силуэтами серпа и молота. Выглядел Женя, как хирург, у которого была выделяющаяся шапочка.

— Вот и конец учебной практике, — вздохнул Леня. — А на следующей неделе экзамены, сука! В голове ни черта, понимаешь?! Слышь, Женек?

Женя слышал Леню, но ничего не отвечал. Все, что хотел Женя, это приехать домой, найти себе занятие, только бы не думать о Пелагее.

— Жене-е-е-ек, — тряс его за плечо Леня. — Пес, твою ж за ногу!..

— Отвали, — промолвил Женя.

— Ой, бля, давай только за мной не повторяй.

— Не повторять?! Вспомни, сколько ты с Янкой встречался, и сколько я с Пелагеей! «Не повторяй», — прожевал Женя, словно резину на вкус пробовал. — Я до сих пор не могу понять… Ты знаешь, как, Симба?