Светлана Евстахиева — наш преподаватель. Фамилия была странная, поэтому она сразу вылетела у меня из головы.

Мы сидели в общежитии, в учебном крыле на первом этаже. На часах двенадцать часов. Я осматриваюсь. Кабинет был маленьким, одну часть стены занимали шкафы с документами, книгами по медицине и прочим. Окно выходило на один из корпусов медфака, где в последнее время было тихо и безлюдно.

— Экзамены, — пояснила тогда Дарина.

— Хорошо живется им, медфакафцам, — сказал Костя. — Сдали экзамены еще до наступления лета, и все. Заслуженный отдых.

— Вот именно, что заслуженный, — сказала Герда. — У них, сам знаешь, программа хлеще нашей. Мы так, поверхностно проходим многие вещи. И экзамены, следовательно, тоже должны в другое время.

— Теть Герда, а как бойцы наши поживают? — усмехнулся Костя.

Костя видел, как медицинский персонал берется за Лёню и Женю. В тот вечер Костя спросил, стоит ли ждать своих друзей, хотя бы одного из них. Но ему ответили, что лучше поручить это дело семьям ребят. Парень не знал, как обстояли дела у Лени и Жени, когда за ними приехали предки (мигом примчались). Никто из парней не выходил на связь. По крайней мере они не писали в беседу.

— Еще раз твой язык повернется обратиться ко мне так, — сказала Герда, застолбил свои темные глаза на Коле, — и я, честно, ударю тебя со всей дури.

— Ха, можешь не говорить мне этого, Герда, — сказал Костя, перекидывая ногу на ногу. — Видел, что было тогда, и скажу — на хрен, себе дороже шутить так над тобой.

— Вот и умница, — улыбнулась Герда. Девушка вздохнула, сказала: — Леня в полном порядке. Помощь ему оказали, но какое-то время ему придется ходить с перевязанным плечом.

— И когда он придет?

— Говорит, что сегодня. Хотя, черт его знает, придет ли. У него справка до конца следующей недели. Леня придет только, если ему позвонит Евстахиева, — пулей сюда прибежит.

— А Женек? — спросил Руслан. — Ты же его тоже отвез, Костян. Где он теперь? Не выкинул случаем во время поездки? — заржал.

— Шутник гнойный, — огрызся через улыбку Костя. — С ним тоже, должно быть, все нормально. Хотя, я без понятия. Он кому-нибудь писал вообще?

— Предположим, что мне, — сказал я, сняв наушники, из которых доносился Skrillex.

Женя писал мне только один раз, сказал, что вернулся домой. Но не прям домой, а к сестре. И единственное, что его интересовало, это то, как поступить с Пелагеей. У него есть несколько дней, но побои не заживут так быстро. Большая часть будет красоваться в виде желтоватых пятен или небольших шрамов, похожих на царапины. И тогда староста узнает, что Женя соврал. Ему не хотелось выпускать правду на волю, ведь тогда он лишится любви, которая и так досталась ему через бой. Иронично, думал я в тот день, получить девушку после драки, а затем лишиться ее из-за драки. Какая жалость.

— И как он там? — спросил Костя.

Ответил, что все нормально. Насчет его отношений, который трещат по швам, я ничего не говорил.

Учительница, Светлана Евстахиева, пришла спустя полчаса от назначенного времени. За это время группа успела обсудить прошедший бой, подумать немного о надвигающихся экзаменах, а также устать. Уж что-что, а уставать от безделья мы умели.

Герда взяла на себя роль старосты, и единственное, что от нее требовалось — это узнать, когда приходить. Домашнее задание группа узнавала в конце каждого занятия. Светлана Евстахиева давала нам паспорта — список манипуляции с точным алгоритмом их выполнения, — и уходила по делам к студентам-медсестрам. Группа оставалась одна практически на все занятие, за это время она должна была научиться одному определенному навыку, следуя указаниям в паспорте.

Никто ничего не делала. Кто-то один, например, Урсула выходила из-за стола и выполняла манипуляцию на манекене. Позже, поняв, как все это выглядит, кто-то выходил и практиковал навык. Получалось, но манекены были так изуродованы за столько лет, что материал, в который приходилось вводить иглу просто был кучей ошметков. Рука для внутривенной инъекции была исколота, порвана настолько, что «вена» была видна, и ее не приходилось нащупывать. Ввел под нужным углом (10-15˚). Трубка, которая исполняла роль вены, была твердоватой, поэтому вводить иглу было трудно. С настоящей веной так бы не прошло.

— Не уколи пальчик, Руслик, — говорил Костя, когда одногруппник вводил лекарство из ампулы. — Уколешься — заразу подцепишь.

— Тогда мне нужно вколоть иглу только после того, как она вышла из пациента, — сказал Руслан, наполнив шприц лекарством. — Хрен его знает, кто там вену или жопу свою подставляет под иглу.

— Воздух выпустил? — спросила Герда.

— А то, — не отводя взгляд от иглы, ответил Руслан. — Пузырьков нет, все в норме. В жопу… прошу прощения, внутримышечно вводим иглу под углом 90 градусов, на две треть. В вену под углом десять-пятнадцать, на одну треть. — Руслан нажал на поршень и выпустил прозрачную жидкость из шприца во флакон. — Все, на хрен. Я готов сдать манипуляцию!

— Зато я нет, — сказал Костя. — Дай, жопку манекену проколю.

— Эй, слышьте, — отозвался Руслан, — а у нашей училки здесь тайный продовольственный клад!

— Что там? — спросила Герда. Она приподнялась, чтобы увидеть, что делает Руслан — открыл маленькую дверцу одно из шкафов и вытащил чипсы и «кока-колу».

— Никто пить не хочет? — усмехнулся Руслан.

— А если зараза какая там? — насторожилась Дарина. — Мало ли…

— Не узнаем, пока не попробуем.

Если бы не Руслан и Костя, думала Герда, то сейчас бы в кабинете царила тишина.

Я не пил много перед выходом, одной кружки чая было достаточно. Но вот Руслан держит перед нами бутылку неоткрытой «кока-колы». Во рту резко пересохло, а язык прилип к небу.

— Дай, — сказал я.

— Я ж пошутил, — удивился Руслик моей просьбе.

— Я пить хочу, а денег ни на что нет. Давай сюда, я немного отхлебну.

Руслан тупо смотрел на меня, медленно протягивал мне бутылку. Я схватился за узкое горлышко.

Пшш…

Как же я давно не пил колу. Наверное, с Нового года.

— Охренеть не встать, — сказал Костя. — Ты… а если ее какой-нибудь… заразный… Ебаный стыд!

— Бутылка ни разу не открывалась, — сказал я и отпил еще один большой глоток. — Никто и не заметит, что ее кто-то открыл.

— Уверен?

— Вот увидишь, Костя. В последний день, когда мы придем сдавать сюда дневники, я загляну в шкаф и посмотрю, останется ли бутылка с таким же объемом жидкости что и сейчас.

Костя пожал плечами.

— Дело твое. В конечном счете, не я буду получать звездюли.

Убрав бутылку колы в шкаф, я пролистал паспорта. Начало было аналогичным всюду, где приходилось иметь дело с пациентом напрямую. Индицируешь пациента, представляешься ему, говоришь о ходе предстоящей процедуры. Это базовое, то, что на запоминается с первого раза. Но, как сказал Светлана Евстахиева, на аккредитации нужно будет говорить и это. Конечно, ведь на практике не могло не возникать такого, что проведенная манипуляция была сделана не тому пациенту. Людям свойственно тупить. Идиоты — они есть везде, всюду, мы их не видим, но они есть. Это может быть ваш одногруппник, который отправился в Москву вместо того, чтобы ходить на практику. Это может быть ваш сосед, который оставляет мусор в коридоре, а вы за это с прицела харкаете ему на дверную ручку. Это может быть учитель, который не способен дать знания, и держится за рабочее место потому, что больше никому и нигде не нужен. Это, пожалуй, самый страшный человек, которого нужно держать подальше от себя, может быть вами.

Конец любой манипуляции был таким одинаковым везде. Не важно, какая манипуляции, или действие. Всюду нужно мыть руки и сделать запись в журнал. С манипуляциями, связанными с пациентами, нужно также спрашивать состояние больного после проведенной процедуры.

— Черт, — простонал Костя. — Сил нет уже. Кто-нибудь, позвоните уже ей, пусть придет, посмотрит, как мы все делаем, и отпустит нас домой. Час, сука, уже сидим здесь.