Леопард ей точно не идет, скорее вязаный костюм или платье с британской клеткой.

– Я все о себе. Ты-то как?

– Растем. Нам почти два.

– На двоих побольше будет.

– Да, но иногда мне кажется, что в чем-то она меня опережает.

– В том, что увидит больше, чем мы. Что у нее все впереди.

А у нас, у меня… Она работает в библиотеке в свои 33, и наверняка довольна. Что ждет меня. Я ищу пропавшую Настю, пока жена с ребенком гостят у тещи, и понимаю, что та никуда не делась – просто пришел момент, так сказать, все дела.

Ксения убегала, мы попрощались, обнялись, раз-два, как будто навсегда. Хотя кто знает. Эти девушки… Я зашел в кафе при институте, спросил баристку, что она посоветует «сочетание – цвет, вкус, свежесть» – та пожала плечами и тихо сказала «кофе, трубочки с кремом», я согласился, заказал и последующие пятнадцать минут в четырех квадратах наблюдал, как девушка смотрит на неработающую кофемашину и трогает нос, как будто что-то в нем искала. Мои руки держали бумажный стаканчик и трубочку, в обратном случае – я бы тоже что-то ковырял, царапал. Не можешь пристроить куда надо руки – прощай нос, здравствуй неприятности с кожей.

В метро на полу сидели студни, пили пиво. Из полуоткрытой сумки «Фила» торчали три уголка книг. Может быть те самые, что берут книги у Ксении – она им выдает, улыбается, просит вернуть в целости, а они идут в метро и пьют пиво. Потом приходят домой, хлопают дверью своей комнаты и ночью читают то, что взяли. А может быть через несколько дней возвращают или нет, забыв, что обещали.

Я лег поздно. Слушал передачу про музыку в фильмах Кубрика. Потом, мне захотелось пересмотреть «Одиссею…» и в момент, когда двое на станции с аппетитом поедали цветное содержимое, в желудке заурчало. Приготовил яичницу, порезал зеленый лук, выпил чай со смородиновыми листьями, и уснул открыв книгу Поланика «Колыбельная», застыв на картинке со страдающим младенцем.

Утром созвонились с женой. Малышка просится ко мне. Пришлось идти в парк, где бесплатный wi-fi. Однажды я говорил в кафе – поет «шуби-дуби-лав», а ты пытаешься быть услышанным. Только вчера кончились деньги на интернет. Не потому ли она уехала к маме, что там есть интернет, бесплатная еда. На нее это похоже.

Хорошо утром в парке. Лебеди медитировали, глядя на фонтан. Мне встретилась бабуля в куртке из цветных лоскутков в красно-черных гольфах, девушка с радужным зонтиком. Большая часть поглощает кофе в постель или теснится в кофейне. Не понимаю, как можно пить на ходу.

В подтверждение тому сварил дома кофе и медленно, небольшими глотками, смаковал минут двадцать, созерцая лес, то уходящий в тень, то выходящий из нее.

Прочитал рассказ «Одиночество и город» из давно лежавшего у меня «Альманаха молодых писателей». Босая женщина шла по улицам города, встречаясь то с котом, говорящим на идиш, то с продавцом липучек, то предсказательницей глупостей, что может сделать человек. Решив, что десять минут прошли впустую, потянулся к трубке, чтобы позвонить Насте, но передумал. Все. Хватит. Если ей так угодно исключить меня из своей жизни, если я ей так мешаю, то не буду лезть. Я просто пожелаю ей счастья, удачи с ее бесформенным другом, успехов в работе… какая-то открытка получается. И чтобы наклеить марку и отправить, я удалил телефонный номер, вывел из друзей в контакте и фейсбуке, мелькнуло «Не слишком ты с ней…?», и тут же «Она сама этого хотела». Открыв окна проветрить квартиру, я вышел, чтобы освежиться. Впервые за долгое время решил спуститься пешком по лестнице. Запахи гнили, пива и псины ударили в нос. Лифт – защита от неприятных запахов.

Чехов на велике и женщина с гантелями встретились в лесопарке.

Зашел в «Раек», заказал чайник лимонного чая. Вокруг сидели голодные чавкающие что-то мясное туристы с огромными рюкзаками. Сегодня я тоже хочу себя почувствовать иностранцем – идти куда глаза глядят, пока ноги не перестанут слушаться. Не обращать внимания на то, что кому-то холодно.

Дождь. Опять повезло. Звучал адский канкан Оффенбаха. Через дорогу рекламная растяжка кричала кислотными цветами «Мега. Соберем вашу отличницу». Сегодня она пятерки носит, а завтра на шесте змеей вьется. Прохожие неслись мимо как будто перематывали фильм. Машины создавали вокруг себя водяное кольцо.

Каждый человек создает вокруг себя кольцо, круг комфорта. И этот круг носит. Как улитка дом. У меня есть жена, ребенок, друг, мама, есть моя комнатка.

В кафе забежала девушка отряхиваясь как пес. Она не стала заходить дальше гардероба, застыла у выхода, продолжая избавляться от воды с помощью одноразовых платочков. Она куда-то спешила (посматривала на часы), а дождь изменил планы. И только она собиралась выйти, как хляби небесные разверзлись снова.

– Возьмите мой.

Это был я. Не мог же я остаться равнодушным к зябнущей девушке.

– Нет, что вы.

– Берите.

– А если дождь?

– Мне все равно с дождем не везет.

– Не везет. Вот как. Нет. Я лучше так.

Взять зонт у незнакомого человека, поговорить – редкое явление. Значит, я не внушаю доверия. Что нужно сказать или сделать, чтобы тебе на все сто доверяли.

Только вышел, обнаружил длиннющего кольцевого червя, беспомощно вытянувшегося на асфальте. Проходили люди, девочка пробежала с криками «Мамочка, червяк, бя!», и наконец, проехал самокат разделив тело надвое. Червь на мгновение задергался, потом замер, продолжая существовать в двух измерениях.

На Арбате под целлофаном укрылись копии Модильяни и Ван Гога. Девушка попросила сказать «Я… за ответственное вождение». Сказал. Пошел дальше. Желтый чемодан «На бухло честно. Спасибо». Люди заряжались об стену Цоя. В Плотниковом переулке у ресторана «Рыбка» бородач и две девицы ловко расположившиеся у него на коленях, спорили о том, где лучше остановится «Хотел или друзиа». Дом четвертый с пятой дробью – здесь однажды я так напился, сел под своды с музами и смотрел, пока не пришел в себя. Из-за чего я тогда набрался? Ей богу, не помню. Для кого и смысл жизни в том, чтобы напиться. Отец Орфея из пьесы Кокто говорил, что весь день думает о порции картошки и пиве. Чем не смысл жизни, дня – мечта о спрятанном в холодильнике бутылочке темного «Гиннеса», чтобы лечь на диван и щелкая каналы один за другим хмелеть. Официантка мечтает закончить смену как можно с большей выручкой, таксист мечтает о чудо-клиенте, что будет давать сверху, я хочу… когда привыкаешь к одному образу жизни – утро-каша-ребенок-подвал (или кафе) – дом-снова ребенок. Где-то там втискивается ужины и разговоры. Я не знаю, для чего я сегодня проснулся, что я здесь делаю.

Добравшись до Волхонки, пройдя советскую очередь в музей, я вышел на Боровицкую. На Достоевского забирался неугомонный мальчик в джинсовом комбинезоне. Пышное тело не могло решиться – закончить говорить по телефону и спуститься в подземку либо продолжить. Двор Ленинки – единственное место, где голубей всегда больше чем людей.

Я сел на ступеньки по-студенчески, достал блокнот как-то машинально и стал писать.

«Привет. Знаю, я давал слово не говорить с тобой, но это вроде как и не разговор вовсе, так точно можно. Ты даже не почувствуешь. Нет, все может, конечно – что-то внутри екнет, пронесется вихрем, двадцать пятым кадром мой образ, укутанный тремя шарфами или в увядающем солнце. Но по сути то, что я сейчас делаю, мараю листы, придуманные для тех, кому неймется и успокоение достается только мне. Эгоист. А что если ты тоже как и я где-нибудь в скверике на мокрой скамейке нога на ногу сидишь и пишешь эгоистичное письмо, что полетит в никуда. Застрянет где-нибудь… Между проводами, под колесами машин или велика, запрячется в дупло недавно потерянной пломбы. А так мы вроде общаемся. Тоже, как и раньше сидим, ты меня спрашиваешь о чем-то, я тоже. Тебе интересно, что я сейчас делаю. Я хожу по городу. Ну там, люди, дома, повороты не резкие, магазины открытые. Есть ли смешное? Конечно, есть. Весь город смешнее некуда. Только не каждый может это заметить. Например, как они все ходят. Переваливаются, ползут многие, парочки идут, но все равно что лежат. Как старики, только по другому поводу. Это не очень смешно? Да разве так обязательно ржать до сведения мышц на животе. Нам же хорошо. То есть, ты там, есть, конечно, вероятность, что слова доносятся, телекинез и прочее, но пока я знаю другое, что я один, а ты сейчас с подругой или просто смотришь в окно, как меняется день, но какая разница… мне хорошо, воздух, странного больше, только непривычно. Но это ничего. Даже если мы с тобой никогда не увидимся, то так я все равно когда-нибудь по закону кармы или круговорота слов, что если от сердца то обязательно дойдет. А я от сердца, по-другому не дано».