«Таймыр, пёс мой своенравный! Как ты там один? Небось давно уже доел кусок нерпятины и теперь голодаешь? Или тоже рыскаешь по берегу, подбираешь, что море выбросит?»

Стоял ясный тёплый день, лёгкий зюйд-вест слегка раскачал море. Мелкие белые барашки на волнах катились в сторону, всё катились в сторону одинокого зимовья!

Сашка бросил в море кусок дерева, переждал пять минут, бросил второй и третий. Когда дровеняки отплыли достаточно далеко, мысленно провёл по ним прямую линию от берега, где стоял, до берега домашнего острова. Воображаемая линия прошла чуть правее избушки, и Сашка ощутил жар в сердце.

«Сделаю большой устойчивый плот, дождусь прилива и попутного ветра и часа через три – дома!»

Мысль эта настолько его воодушевила, что он весь день провёл как в лихорадке, разве что не летал по острову. Скорее-скорее отремонтировать путик! Скорее-скорее бежать с опостылевшего клочка суши!

Если бы он догадался смотреть на маяки-деревяшки подольше, то с удивлением заметил бы, что на расстоянии примерно километра от берега, эти кусочки дерева вдруг закружились, завертелись и поплыли в открытое море…

Заготовив целую гору колышков, перетянул их проволокой и привязал к плоту. Уложил в рюкзак немного сушёной оленины, бутылку с остатками солярки для разжигания костра и поплыл вдоль берега на ремонт дальних капканов. Ветер почти улёгся, и самодельное плавсредство легко слушалось весла.

Но вдруг плотик накренился, и Гарт чуть не упал в воду.

Что т-т-акое?

А это Инга вскарабкалась на брёвна и заскользила к самой руке охотника: поиграй со мной, добрый человек!

– Осторожней, Инга! Чуть меня не сковырнула! Я вовсе не желаю купаться в ледяной воде!

Но Инга уже ткнулась усатой мордочкой в ладонь: погладь меня, человек, не ворчи!

– Ох, беда мне с вами, друганами-меньшими братанами! Того накорми, того приласкай, от того убегай! – Сашка погладил нерпу по скуле, распушил ей «усы» и провёл рукой по гладкой мокрой шее.

Неожиданно Инга опрокинулась на спину, подставляя живот, и чуть поскребла по нему короткой когтистой лапой: и здесь почеши!

– Ну, ты прям как поросёнок у бабы Мани! Может, тебе ещё картошечки наварить и хлебную корочку в молоке размочить?

Улыбаясь про себя, почесал нерпе живот и шею. Потрепал по усатой морде и вновь взялся за вёсла.

Но что это там за кости виднеются среди камней? Ну-ка, глянуть!

Скелет моржа, того самого, начисто обработанный благодарными жителями тундры, лежал чуть выше уреза воды, наверное, туда его оттащили медведи.

«Князь тихо на череп коня наступил…»

От резкого удара ногой череп с небольшими бивнями отделился от шейных позвонков и отлетел в сторону. Сашка поднял трофей и привязал его к плоту. Пригодится.

28. Navigare necesse est[5]

Уже под вечер причалил к берегу у самой южной оконечности острова, привязал плотик к большому камню и выгрузил колышки. Инга соскользнула с брёвен и ушла в воду.

А Сашка увидел остов разбитого корабля.

От шхуны или небольшого зверобойного бота осталась примерно половина, выдавленная льдом высоко на камни. Обломки мачты, расщепленные доски обшивки и остатки шпангоутов выглядели так, будто гигантский дракон перекусил этот парусник пополам, будто неведомый великан разрубил шхуну надвое тупым мечом.

Гарт стал медленно обходить остатки кораблекрушения кругом, и тут из расщелины в досках разбитой рубки вылетела трясогузка.

– Цивить-цивить, цирли-ти-ти! – Птичка уселась на обломке мачты и закачалась, укоризненно поглядывая на человека живым чёрным глазом. Откуда ни возьмись и вторая пичужка, белые щёки, чёрная шапочка и чёрная грудка, «цитти-цирли!» – оказалась рядом с первой.

– Надо мне вашего гнезда! Я совершенно случайно здесь, поверьте!

– Цитти-цитти-цирли! (Ну, так отойди подальше, не мешай!)

– А вы откуда взялись тут, на 75-ой параллели?

– Цли-и, цли-и, ти-и! (Мы из Марокко!)

– Но это ж какая морока – лететь из Марокко!

– Цирли-цирли-цивлить! (Не так уж просто. Но тут – наша Родина!)

– Моё почтение, храбрые пичужки. Ухожу, ухожу!

Гарт заглянул в полуразрушенную рубку. Среди обломков дерева и осколков стекла, тускло отсвечивая латунной набойкой, лежал сорванный с места штурвал.

Осторожно поднял его. Отошёл подальше, чтобы не беспокоить птиц, и осмотрел находку. Крепкое дерево изделия всё ещё держало в себе рукояти, на изогнутой латунной полосе, привинченной к штурвалу шурупами с крупными красивыми головками, легко читалась надпись: «Navigare necesse est, vivere non est necesse».

Сразу вспомнились уроки латыни в институте и многие попытки правильно передать по-русски смысл этого латинского изречения, от которого пересыхает в глотке и волосы на голове шевелятся.

«Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо».

«Жить не обязательно. Плавать по морю обязательно».

«Кто на море не бывал, тот не жил на свете».

«Плавать по морю необходимо, жить необходимости нет».

Последний вариант и был принят за наиболее близкий по смыслу к оригиналу. Но и он не передаёт всей чеканной гордости, всей высокой жертвенности, всей дерзости изречения Гнея Помпея.

В бытность свою консулом Римской республики Помпей получил от сената полномочия на закупку пшеницы в Африке. В Италии случился неурожайный год, и Рим остро нуждался в хлебе.

Когда корабли были уже загружены и стояли у причалов, готовые к отплытию, неожиданно разразилась буря, грозившая сорвать корабли с якорей и выбросить их на берег. Единственным спасением было презреть опасность и выйти в море. И Помпей обратился к матросам флотилии с короткой речью:

«Мужи римские! Выйти в море необходимо, жить необходимости нет!»

Он первым шагнул на сходни. И моряки, все как один, заняли свои места у такелажа.

«Неужели весь экипаж погиб в ледяной воде или разбился о скалы во время шторма?» – Гарт вспомнил себя самого на гребне стремительно несущейся к берегу прибойной волны, и мороз прошёл между плеч.

«От скал тех каменных у нас, варягов, кости. Мы в море родились, умрём на море!»

Смотреть на море расхотелось. Вышел на кромку берега и прошёлся туда-сюда в надежде найти следы потерпевших кораблекрушение в давние-предавние годы. И обратил внимание на песца. «Домашняя животная» лежала, свернувшись клубочком, на ярко-зелёном мху и внимательно наблюдала за человеком.

И это моховое пятно имело чёткую круговую форму, чего никогда не бывает в тундре. А в тундре никогда ничего не бывает просто так.

Шуганул песца шлепком по заду. Черныш обиженно тявкнул и отскочил. Гарт наклонился, запустил обе руки в эту плотную зелёную шубу и рванул её к верху. Чёрные зёрна блеснули в зелени. Набрал горсть.

Древесный уголь. Старый, полураспавшийся. Между пальцев можно растереть. Сашка снял весь слой мха.

Вот так новости!

Открылось кострище.

С толстенным слоем углей.

Здесь жгли огонь не один день.

Всё ясно. А же где стояла палатка?

А вот! Рядом с огромным длинным валуном, который как динозавр выставил свой зубчатый гребень из мерзлой глины – ровная ярко-зелёная площадочка. Сашка снял мох и с неё. Открылись лежащие рядом три широкие, толстые доски. Охотник поднял одну. Строганая. Верхняя сторона, изъеденная гнилью и мохом, крошилась под пальцами. Нижняя, лежавшая на мерзлоте – почти как новая.

Максимум двое могли уместиться на такой малой площади. Где же стояли остальные палатки? Поиски ничего не дали. Лишь несколько остатков колышков, беспорядочно набитых вокруг досок, освободил Гарт из-подо мха. Значит, не было палатки, значит, просто обрывки паруса натянули от дождя и ветра.

Неужели только двое моряков спаслись в тот несчастливый день? Ещё раз обошёл остов корабля кругом. Внимательно осмотрел каждую досочку сохранившейся носовой части обшивки. Но если была какая-то надпись, то краска давно осыпалась от дождя и мороза.