До больницы я доехал на автобусе, но прямо к больнице не было ни одного маршрута, так что мне пришлось идти пешком пару кварталов. Ходьба пешком здорово грузит голову разными мыслями, я шёл сквозь редкий поток людей, ощущая себя чуть ли не единственным, кто на несколько километров хоть о чём-то думает в этот момент. Люди были серые. Не в смысле цветовой гаммы (здесь преобладал чёрный цвет), а в смысле выражений лиц, эмоций, мыслей. Простая серая масса, и каждый думает примерно об одном и том же. Кого-то снова обманули на мелочь в магазине, кто-то напортачил на работе, и теперь боится потерять денежное место, кто-то лихорадочно проверяет карманы — потерял кошелёк. Деньги, деньги, деньги. Все думают только о деньгах, и никого не волнует, что за последний месяц количество наркоманов в больнице резко увеличилось благодаря появлению RD. Никого не волнуют чужие проблемы. Меня тоже.
Мне захотелось проблеваться. Меня начало тошнить от их мыслей, они сами лезли мне в голову против моей воли. Голова начала раскалываться, мир вокруг поплыл, размазывая собственные краски, как вдруг мне попался человек, который в корне отличался ото всех других. Это был пенсионер, настолько старенький и дряхлый дедок, что, казалось, он прямо на глазах превращается в песок. Он еле шёл, а вокруг него скакала маленькая девочка и всё время торопила его, чтобы он шёл побыстрее, поскольку по телевизору вот-вот начнутся её любимые мультики. Я на секунду подумал, что этот дед не только прошёл всю Великую Отечественную Войну, но ещё и застал в пелёнках Первую Мировую — ему на вид было никак не меньше девяноста. И знаете что? Он был счастлив. Счастлив от того, что рядом с ним сейчас бегает его правнучка, которая очень редко его посещает, счастлив от того, что смог побороть ещё одну простуду, которая запросто могла уложить его в могилу. Даже самая обычная мысль «Я сегодня проснулся» его радовала как никого другого.
Я завидовал ему.
Когда я проходил мимо них, наши взгляды на мгновение встретились. Его левый глаз уже давно побелел от катаракты, но правый был ясен как божий день и в упор смотрел на меня. Я улыбнулся старику и, выковыряв слова приветствия из моря моей головной боли, прошёл мимо. Он тоже со мной поздоровался, на секунду задержавшись и попытавшись понять, откуда я его знаю. Но затем он списал всё на свою старческую память и просто пошёл дальше.
Вот так один единственный человек оказался способен хоть на миг, но осветить ту тьму, в которой я пребывал всё это время. Эта тьма поглотила меня, я невольно стал двигаться и думать, как и всякий в толпе. Стадный инстинкт, хотя я могу ошибаться в терминах. Мною завладела толпа, коллективный разум, который стал диктовать свои условия. И один единственный человек помог мне вынырнуть из этой пучины. Нет, он не избавил меня от моей появившейся головной боли, он не успокоил моё чувство вины, но у меня после этого будто выросли крылья, и я воспарил над этой толпой, больше не ощущая себя её частью. Тёмные щупальца продолжали тянуться ко мне, но больше не способны были повлиять на меня.
Машину я заметил не сразу, только лишь после того, как водитель посигналил мне и окликнул меня сквозь открывшееся окно. Машина была неприметная, с транзитными номерами, серая «десятка», и водитель был ей под стать — среднего роста мужик с редеющими соломенными волосами.
— Ты — Ник? — спросил он, когда я уселся на переднее сидение. Говорил он на чистом русском, без акцента.
— Да, — кивнул я. — Ты от Джона?
— Дима, — поздоровался он со мной за руку, затем завёл двигатель, и мы поехали.
Дима. Да, я вздрогнул при этом, и в моей голове тут же появилась картинка с парнем с простреленным горлом. Ничего удивительного — Дима довольно распространённое имя.
— Джон велел тебя отвезти к нему домой, — тем временем говорил мой водитель. — И он просит тебя подождать его там некоторое время. У него кое-какие дела с… э-э-э…
— «Макаронниками», — предположил я, пытаясь изобразить американский акцент.
Водитель усмехнулся:
— Вроде того. Только при нём так не делай, его это бесит. «Ник» — это же сокращение, да? В смысле, ты вроде русский. Никита?
— Николай, — ответил я.
— Ясно, — протянул он и замолчал.
Мы ехали на восток, и вскоре приблизились к КАДу. Где может жить криминальный босс, который объявил войну почти всем своим… коллегам что ли? Не знаю, как их назвать. Конкурентами тоже не назовёшь, насколько я понял, каждый занимается своими вещами. Его наверняка теперь ищет каждый мелкий хулиган в городе, так что вполне логично будет предположить, что в городе-то как раз Джон теперь не живёт. По крайней мере, не в Старом Петербурге.
За последние года Санкт-Петербург здорово расширил свои границы и продолжал усиленными темпами это делать и дальше. Уже успели застроить всю территорию до Всеволожска и Разметелево. Колпино, Пушкин, Понтонный, Новоселье, а также всё, что было севернее Волхонского шоссе, теперь было застроено новыми домами и предприятиями, а старые заводы, особенно те, что погрязнее, были либо упразднены и снесены, либо перенесены на более далёкие территории. Дальше на восток, за Разметелево и почти до самого Шлиссельбурга вдоль трасс развернулись активные стойки, часть из которых я видел прошлой ночью. Год назад трассу А120 окончательно переименовали в КАД-2, что ясно давало понять, что Питер будет и дальше разрастаться вплоть до Ладожского озера, но пока ни север, ни запад не трогали. Когда мы миновали КАД, перед нами оказался Новый Петербург. Жилые дома стояли плотными группами друг к другу, но территория вокруг них ещё не была обжита — она сейчас была гладкая и голая, как лысина. Землю разровняли, кустарники выкорчевали, мелкие озёра и овраги засыпали, проложили дороги — и всё. Выглядело это донельзя странно по сравнению с плотно утыканным всем чем только можно Старым Питером, но пройдёт несколько лет, и здесь всё поменяется. Но, надо сказать, что дома уже не выглядели как сиамские близнецы — иммигранты селились группами, по, так сказать, национальному признаку, и это местами хорошо было видно, особенно когда ты проезжаешь мимо одного из таких районов. Десятки азиатских лиц резко контрастируют со славянской внешностью, и создаётся такое впечатление, будто ты въехал в чужую страну, хотя всё остальное, вроде бы, такое же. Нам по пути попадалось много полицейских машин — в новостях то и дело проскакивали сообщения о вспыхнувших драках, спровоцированных бандами националистов или скинхедов, поэтому здесь полиция дежурила практически постоянно, оставляя весь остальной город менее защищённым.
Мы миновали цепь многоэтажных новостроек и углубились в частный сектор, где старые, во многих случаях даже бревенчатые, дома соседствовали с большими коттеджами на несколько купленных и объединённых участков. Здесь жили бизнесмены, политики, правители и просто богатые люди. Таких районов образовалось несколько, и если бы Наумов был местным, то наверняка жил бы где-нибудь в одном из них, но, к моему сожалению, он местным не был и останавливался на время визитов в город в гостинице.
Возле одного из кирпичных коттеджей мы и остановились.
— Приехали, — сказал водитель, затормозив перед автоматическими воротами, врезанными в высокий каменный забор.
Дима достал откуда-то пульт и нажал на кнопку поднятия ворот. Те медленно и бесшумно поднялись, пропуская нас внутрь. Сразу за забором стоял грозного вида охранник, который сразу же заглянул в окна машины, посмотреть, кто это там приехал. Он нахмурился, увидев меня, но после того, как заметил Диму, который тут же ему объяснил, кто я, успокоился и пропустил нас дальше.
Дом был громадный, построенный почти во всю ширину участка, оставив лишь пару метров до забора с каждой стороны. Перед самим домом было довольно большое пространство с миниатюрным садом, дорогой к центральному входу. Дорога огибала фонтан с тремя каменными дельфинами, поставленный в центре небольшой площадки, выложенной белой и чистой плиткой. Сам дом напоминал дворянский — большие узкие окна, два этажа высотой в обычные три плюс сверху треугольная крыша. На втором этаже, прямо над главным входом, стоят колонны, поддерживающие крышу, под которой приютились небольшие круглые часы, вроде бы работающие. По левую сторону пригвоздился въезд в подземный гараж, в который мы и въехали. Гараж оказался небольшим по сравнению с городскими, но явно громадным для обычного человека — места было машин на десять, хотя конкретно сейчас, считая нашу, их было только три.
