— Что же ты, Пол-лица, так родной орден не жалуешь? — степенно присаживаясь на свободный стул, со вздохом вопросил Белорук.

— Это вы зря на меня наговариваете. Я вон как споро с вашим поручением управился. Так что к ордену я питаю самые теплые чувства, — состроив для пущей убедительности обиженную гримасу, возразил смертник.

— Да, мне доложили о твоих успехах, но я жажду услышать эту историю о самоотверженных свершениях из первых уст. Может, ты начнешь с того, как тебя угораздило взять в подмастерья купца задолжавшего половине города? Или рассказ о помешанном писаре с обостренным чувством справедливости

лучше подойдет для зачина? — багровея лицом, язвительно осведомился Белорук.

— Ну, что сказать? — пожал плечами Пол-лица. — Времена нынче суровые. Достойные горожане не горят желанием делаться смертниками. Остается подбирать отринутых обществом бедолаг. Немудрено, что среди них попадаются люди с чудачествами.

— Нет, Пол-лица. Чудачество — это когда человек, отсутствовавший в ордене целый год, болтает с собственным бурдюком. А ежели ко мне в опочивальню около полуночи вламывается избитый писарь и, хватая за грудки, требует наслать проклятие на городской совет — то это вот такенный прибабах, — порывисто разведя руки в стороны, процедил Белорук.

— Ну, переволновался бедняга после расставания с личиной. С кем не бывает, — невозмутимо отступая за основательный стол, отразил словесный выпад Пол-лица.

— А как насчет девушки? Ты что же, не заметил сисек? Или знак указующего перста ни с того ни с сего стерся с личины?! — взревел Белорук, пнув сапогом стопку бумаг лежавших на полу.

— Так это он мою доченьку в смертницы обрядил?! — выхватив из-за пазухи изукрашенный каменьями кинжал, вскочил с лавки до сих пор молчаливый карлик. — А ну поди сюда гадина! Я с тобой кой о чем потолковать желаю.

Пол-лица сомнительно посмотрел на напоминавший игрушку, но все же острый кинжал и вопреки просьбе забежал за пыльное чучело медведя.

— Я её, между прочим, от смерти спас. К мысу самоубийц на променад никто не приходит. Вам меня еще поблагодарить приличествует, а не кидаться аки волку на хромую овцу, — опасливо выглядывая из-за ощерившейся морды чучела, оправдался Пол-лица.

— Какая смерть?! Она сегодня замуж должна была выйти! Вчерашним утром вся аж светилась от счастья, а вечером вдруг ушла куда-то. Сознайся, это ты бедняжку опоил какой-то отравой и понудить в орден податься? А ну вертай её личину взад! Чтоб все как прежде стало. — Рванулся на опешившего смертника воинственный карлик.

— Личина — это вам не подкова. Её обратно не набьешь. Она будет отторгаться от тела, — перемахнув громоздкий сундук, извинительно проговорил Пол-лица.

— Лучше сделай, как я требую! Иначе от тела отторгнется твоя дурья башка! — устремляясь в погоню, пригрозил карлик.

— Погодите, господин градоправитель. Гибель Пол-лица ничего не изменит. Личину вашей дочери на место уже не приладить. Да и сама она утверждает, что притопала в орден добровольно. Правда, причину, побудившую её отринуть жизнь родовитой особы, бедняжка назвать отказалась. Клянется, что забыла перипетии минувших дней. Я не склонен верить таким небылицам. Впрочем, последствия её проделки куда значительнее сего досадного недоразумения, — примирительно произнес Белорук, вставая на пути разбушевавшегося карлика.

— Он, похоже, вообще не осознает, что натворил! — буравя Пол-лица злобными глазками, рыкнул градоправитель. — Моя доченька приглянулась молодому, а главное состоятельному графу из соседнего владения. Их свадьба скрепила бы союз наших земель и уберегла народ от бедствий маячившего на горизонте сезона войны. Не постигаю, что могло стрястись. Жених так ей полюбился!

— Кроме того, граф весьма лестно отзывался об ордене и намеревался построить дом смертников в своих владениях. Это супружество грезилось всем исключительным подарком судьбы, — удрученно добавил Белорук, усаживая запыхавшегося карлика на лавку.

— А что о случившемся рассказывает сам драгоценный жених? — опершись на краешек стола, уточнил Пол-лица.

— Вот ты об этом у него и спросишь. Граф еще засветло изволил отбыть из города без всяких прощаний. Наверняка оскорбился проявленным к его персоне пренебрежением. Тебе предстоит догнать графа и убедить взять в жены младшую дочку градоправителя, — огорошил смертника неожиданным поручением Белорук.

— Отправить этого вредителя?! Он же опять все испоганит! — гневливо пропищал карлик, крепко сжав рукоять кинжала.

— Выбор, к сожалению, не шибко велик. Человек, срезавший личину вашей дочери, прекрасно разумеет, почему же расстроилась свадьба. Он, как никто другой, возжелает преуспеть в уговорах. Ведь иначе я отдам его под суд городского совета за попрание чести родовитой особы. Думается, повешенному смертнику будет затруднительно перебежать в соседний орден, — ехидно ухмыльнувшись, растолковал Белорук.

— А мое мнение всем побоку? Может хотя бы дадите в сопровождающие башковитого парня запомнившего физиономию женишка. Мне не хочется разминуться с ним на большаке из-за какой-нибудь нелепицы, — без энтузиазма попросил Пол-лица.

— Я как раз собирался послать слугу с извинениями. Он помогал графу готовиться к торжеству. Возьмите телегу и поезжайте вместе, — сердито пряча кинжал за пазуху, пробурчал карлик.

Оставив дом приемов, Пол-лица первым делом забрал из леска своих закадычных спутников, а затем пошел к окраине предместья на условленную встречу со слугой карлика. За историей о драматически разладившейся свадьбе дорога до сгоревшей мельницы, около которой подневольных парламентеров уже ждала видавшая виды телега, пролетела незаметно. Задремавший на козлах горбатый слуга, казалось, не обратил на подмастерья ни малейшего внимания и, перекинувшись со смертником парой фраз, лишь

сильнее стиснул вожжи.

— Ты надеешься настигнуть жениха на этой развалюхе? — скептически оглядев устеленную сеном телегу, поинтересовался Савва.

— Не похоже, что Белорук всерьез рассчитывает на мой успех. Скорее всего, он решил спровадить неблагонадежного смертника подальше от ордена, — сообщил Пол-лица и, обойдя нервно заржавшую лошадь, запрыгнул на телегу.

— А как же обещанное Белоруком наказание? У тебя не будет даже шанса избегнуть расправы? — умостившись рядом со смертником, пролепетал подмастерье.

— Вряд ли Белорук взаправду жаждет отдать меня на растерзание мирскому суду, подвергнув сомнению исключительное владычество ордена над провинившимися смертниками. Он уповает на то, что я смекну не возвращаться назад. Тогда меня заочно нарекут изгоем и навсегда забудут о непокорном человеке любящим погуторить с бурдюком, — хватаясь за борт тронувшейся с места телеги, предположил Пол-лица.

Как и опасался Савва, погоня за оскорбленным женихом больше походила на неспешный променад. Старая лошадь под стать грохочущей телеге медленно переставляла ноги, прислушиваясь к ленивым бульканьям, доносившимся из бурдюка. Близкое присутствие чужака к доверительным беседам не располагало, а потому среди преследователей витало сонное молчание, разбавляемое мерным поскрипыванием колес.

— Чую смерть! — неожиданно прозвучал вкрадчивый голос летунца.

Пол-лица выплюнул изо рта сухую травинку и, приподнявшись на локтях, встревоженно осмотрелся. Изломанную ленту окольной дороги по правой стороне теснили задушенные бурьяном поля, а слева напирали заросли шиповника, едва колышимые веявшим обманчивым спокойствием ветерком. Но стоило телеге заползти на макушку холма, как слуга тотчас натянул вожжи и ошеломленно проговорил:

— Гляньте-ка, господин смертник! Кажись, это карета того графа!

Сразу на пологом съезде у обочины лежала на боку запыленная карета с оторванным колесом. Рядом в луже крови валялось бездыханное тело все еще сжимавшее в окостеневшей руке чистенький меч. А вокруг не было видно ни единой живой души, кроме вездесущих кузнечиков запрыгивавших прямо на трупы двух гнедых коней утыканных стрелами.