Ребёнок на руках у художника Санти необычайно красив – такого она ещё не видела, и герцогиня ласково кивает маленькому Рафаэлю, ступая на ковёр из роз, устилающих ступени церкви.

Орга́н звучит торжественно; голос падре, одетого в блестящее облачение, сливается с густыми, мощными звуками…

А после церкви – в замке роскошный пир, о котором рассказывает Идония, укладывая Рафаэля спать:

– Спи, мой Рафаэлло. Сегодня твой отец и твоя мать на чудесном празднике в честь свадьбы герцога… Какие там роскошные одежды!.. Какие блюда подаются за столом, бог ты мой, – не вспомнишь все названия!.. Мой родной брат вызван на поварню помогать поварам, – то-то будет рассказов! А ты спи, мой Рафаэлло… Тебе принесут из герцогского замка такие фрукты и сладости, которые тебе и не снились… Такие есть разве только в раю, где растут золотые яблоки!

Но Рафаэлю не спится. Он встаёт и подходит к окну. Весенняя ночь коротка, скоро рассвет, и он что-нибудь да увидит в той стороне, где замок герцога.

Но пока на небе загораются один за другим огоньки, рассыпаясь хороводом вокруг луны, а там, за длинной улицей, с ними спорят огни в окнах замка, другие огни – иллюминации – вычерчивают разноцветный след на небе, затмевая блеск звёзд. Чуть доносятся звуки далёкой музыки, и Рафаэлю кажется, что он слышит голоса поющих, и звон лютни, и смех…

Подумать только, отец его ведает всем весельем в замке! Он требует от гостей и от слуг соблюдения изящества, красоты, порядка… в замке, как и в школе… Когда-нибудь, может быть, скоро, Рафаэль тоже попадёт на праздник в этот роскошный замок…

Незаметно побледнел тёмный купол неба, и точно растаяли звёзды; вдали появилась красная полоска зари… Погасли огни иллюминации, и в кустах подле дома завозились, зачирикали птицы.

Рафаэль закрыл глаза и ясно представил, как там, в этом волшебном замке, где он был несколько раз с отцом, гости с террасы любуются восходом солнца. Оттуда видно далеко-далеко – не только весь город, но и горы в голубом утреннем тумане…

Горы поднимаются к самому небу, эти горы, и за ними недалеко, говорят, море, Адриатическое море, как называл его отец…

Взойдёт солнце, и небо станет синее-синее, и на синем небе выступят суровые скалы, голые среди зелени.

Как только он подрастёт, он проберётся в эту синеющую даль, к этим скалам, нарисует их, запомнит краски этих голых диких скал… А теперь надо спать… Вон как на птичнике раскудахтались куры… Спать, спать…

Мальчик бросается в резную детскую кроватку, которая уже становится ему коротка, и сразу крепко засыпает, без снов и видений…

Маджа приходит в детскую и видит, что окно открыто и солнечный луч скользит по лицу сына, но он спит крепко. Не надо будить мальчика: вчера он волновался на празднике, пусть спит. Она только закроет сквозные створки ставен, чтобы свет не слепил глаза…

Был погожий солнечный день, когда восьмилетний Рафаэль отправился с отцом в церковь Сан-Франческо, где Джованни Санти писал фрески. С сосредоточенным, даже важным видом, особенно удивительным на его лице красивой девочки, он нёс за отцом кисти и горшочки для краски.

Прежде это делали старшие ученики, растиравшие краски. Они носили за учителем все принадлежности его мастерства, но с некоторых пор Рафаэль удостоился чести быть помощником отца, и ему необычайно нравилась эта роль, как нравился сумрак церкви, нравился её несколько спёртый воздух, пропитанный запахом воска и ладана, мигающие огоньки лампад, слабо освещающие лики старых икон, статую святого Франциска Ассизского; медленная и в то же время скользящая походка причетников в коричневых монашеских рясах. Всё это заставляло проникаться уважением к делу отца. Это будет и его дорога. Теперь уже не придётся мальчикам постарше, из мастерской отца, чваниться перед ним и, показывая свои руки, перепачканные краской, дразнить его: «Эй, малыш, посмотри, как я поработал!»

У него самого иной раз остаются на пальцах пятна краски, не отмытые нарочно, несмотря на всю любовь к аккуратности, чтобы доказать участие в работах отца.

Дверь церкви открыта. Ага, мессер Лука Синьорелли, приехавший на побывку в Урбино, уже здесь. Он хочет посмотреть фреску Джованни Санти – заказ францисканского монастыря. И Рафаэль весело приветствует друга отца, знаменитого художника, когда-то жившего и работавшего в Урбино.

– Добрый день, друг Джованни! Я пришёл посмотреть, что вы здесь натворили. – И мессер Лука влезает за другом на помост.

Рафаэль остаётся в раздумье у лесов, где работает Джованни. Он передаёт отцу кисти и, стоя внизу, поднявшись только на несколько перекладин лесенки, говорит серьёзно:

– А ведь ты, батюшка, вчера, когда отослал меня раньше домой, изменил у Мадонны тон, сделал его темнее. Так гораздо лучше, и я думаю, что это понравится и мессеру.

Серьёзность суждения мальчика, голос которого громко раздался в пустой церкви, заставила обоих художников улыбнуться. Синьорелли отозвался весело уже из другого угла церкви:

– Ну а что ты сделаешь здесь, Рафаэлло, когда на вершок вырастешь?

– Всё, что понадобится, и всё, что придумаю, маэстро, – бойко отвечал мальчик. Он очень любил мессера Луку.

Синьорелли расхохотался:

– Браво, Рафаэлло! Коротко и ясно. Суждение философа и мастера!

Рафаэль серьёзно отвечал:

– Я бы хотел быть и философом, и мастером. Я бы написал тогда много хороших картин…

Так втроём они болтали.

Джованни водил друга по церкви, показывая всё, что было в ней нового, сделанного им и его учениками, ставшими уже на ноги.

– Ну, нынче мы не будем работать, мальчик, убери кисти и краски.

Рафаэль послушно начал расставлять в определённом порядке горшочки с тёртой краской и известковым молоком для их разведения и убирать всё в огромную корзину.

Время шло незаметно. Пора было уходить. Синьорелли увидел, что Рафаэль возится с листом бумаги, усердно рисуя на нём что-то углём, и закричал:

– Я всё думал, Джованни, что это наш приятель Рафаэлло притих, а он, оказывается, занят делом. Посмотри, ведь это он изображает тебя, а вот там приготовлена бумага, наверно, для меня.

Уходили из церкви, весело смеясь. Рафаэль нёс свои рисунки бережно, чтобы не размазать наброски углём.

Высоко поднявшееся солнце зажигало огнями стёкла узких церковных окон.

– Жарко, – сказал Синьорелли, – а мне ещё придётся покорпеть над книгами не один час! Кое-что надо прочесть… Я ведь скоро уеду, а здесь, в замке, великолепная библиотека. Сколько собрано здесь греческих и латинских рукописей!.. И кто только не приезжает в Урбино, к Гвидобальдо, каких поэтов, учёных и художников здесь не встретишь!..

Художник рассказывал о встречах и беседах со знаменитостями того времени и о своей работе, которую страстно любил. Он был известен не только как живописец, но его хорошо знали и как учёного, много лет работавшего над трудом по геометрии и перспективе.

Вспоминали дорогой и прожитое. Синьорелли сказал:

– Всякий раз, как я вижу тебя, друг, я радуюсь твоему счастью. Иметь такую жену и такого славного мальчика! А помнишь, давно ли было то время, когда ты скитался, потеряв родных, дом, не зная, где жить и за что приняться. Видно, ничего нет вечного, и несчастье так же переменчиво, как и счастье.

И замолчал. Каждый вспоминал, что приходилось пережить. Пожалуй, мальчику не стоило слушать невесёлую сказку-правду о прошлом своего отца – пусть в детстве жизнь улыбается ему… А пережил Джованни Санти много бурь, что, правду сказать, не было необычным в то время.

Как и Маджа, он происходил из купеческой семьи, только рангом ниже – у Санти, его родителей и предков, не было такого состояния, как у Чарли. Дед и отец Джованни занимались мелкой торговлей в небольшом местечке, недалеко от города. Имущество семьи состояло из дома и лавочки. В ней продавалось всё необходимое для хозяйства, а рядом был небольшой клочок земли. Санти сажали и сеяли в огороде то, что им было нужно для кухни, и разводили плодовые деревья в саду. Но нежданно подкралась беда: началась война, что в те времена случалось нередко среди постоянно враждовавших между собой мелких итальянских княжеств. В одну из таких междоусобиц папские солдаты вторглись в герцогство Урбинское. Джованни, в то время ещё мальчик, на всю жизнь сохранил в памяти ужас этих дней, когда войска жгли и грабили местечко, где он жил; сожгли они и дом Санти. Сразу обнищавшая семья бежала, отыскивая себе убежище, в Урбино. С тех пор Санти навсегда поселились в резиденции герцога. От прежнего благосостояния сохранились только жалкие крохи. Лишь после нескольких лет упорного труда удалось кое-как поправить дела и достигнуть безбедного существования для подросшего Джованни.