Я почувствовала, что от досады щёки мои заливаются краской. Известно, что «яйцеголовых», к которым меня только что причислил Баширов, клеймят как неспособных к бизнесу, торговле и политике, то есть к «серьезным играм».
– Я выиграла все три избирательные кампании, которые вела! И компанию в Госдуму тоже, – твёрдо возразила я. – У меня так же есть вполне успешный опыт руководства производством. Я работала агрономом-семеноводом в огромном совхозе и начальником цеха озеленения на крупном заводе! Но я, кажется, понимаю, о чём Вы говорите. Смогу ли я работать с Алфеевым?! Если вопрос стоит так, то я пока не знаю. Сейчас я пытаюсь оценить, лишь насколько целесообразно ввязываться в избирательную кампанию на его стороне. Я наводила справки о нём и его окружении у знакомых по прежним избирательным кампаниям. Послушать их, так он и наркоман, и гомосексуалист, и заказчик убийств…
– Слышали, что наш первый Президент говорил?! – Баширов снисходительно улыбнулся. – Он сказал, что две трети бизнеса в нашей стране связано с организованной преступностью и что Россия – сверхдержава преступников.
– Полагаю, что это близко к реальности. Но, что касается Алфеева… Думаю, что в значительной мере это – чёрный пиар и «гасилово». И даже если это отчасти справедливо, то всё равно не стоит на это ориентироваться! Вот Рузвельт, например, будучи студентом, употреблял опиум, – это факт. Он имел привычку спать до полудня, а по вечерам выпивал по бутылке виски. Его дважды вышибали со службы, – и что?! Он – один из величайших людей Америки!
Я на мгновение замолчала, и тут же улыбнулась, пряча смущение от того, что рассуждаю слишком отвлечённо.
– Конечно, Алфеев – не Рузвельт, – сказала я. – Но для меня важно, что он не является «бывшим комсомольцем» и вообще – «сам по себе». Это важно и этим он мне интересен.
Баширов остановил меня несогласным покачиванием головой.
– Поймите, Джули, я не считаю, что Вы не сможете выиграть избирательную кампанию. Я о другом! Вспомните, почему Вы отказались от работы в Представительстве банка?! Вам не нравился директор.
Действительно, – насторожилась я, – то что мне известно об Алфееве, действительно может стать препятствием в нашем общении. Он малообразованный и плохо воспитанный человеком. Его родители – простые работяги, да к тому же, выпивающие. Его воспитала улица.
– Вы возглавляли региональный сетевой центр Юрия Прыгунова, – продолжал Баширов, – и он предложил Вам выдвигаться депутатом в Госдуму – так было?!
Я согласно кивнула головой, и, вздохнув, отвела глаза, уже догадываясь, к чему клонит Баширов.
– Вы же отказались в пользу брата, который чуть старше и хотел делать карьеру политика. Тогда Прыгунов перестал финансировать ваш Центр. И что?! Вы вывезли избирательную кампанию Сергея, фактически не имея финансового ресурса. То есть, я хочу сказать, что уверен в Ваших организационных способностях и политическом чутье. Но, опять же повторюсь, если Вашу совесть или нравственное чувство что-то не устраивает …
– Алексей Васильевич, именно поэтому, я думаю, что надо использовать появившийся шанс. Мне надо адаптироваться к новым условиям.
– Смотрю, Вы уже приняли решение, – с сожалением констатировал Баширов. – Реальность работы с «молодыми волками» может оказаться более горькой, чем Вы представляете.
– Да нет, я ещё не приняла решения! Я ещё посмотрю на Алфеева завтра. Он назначил встречу. Надо же познакомиться с кандидатом! Но, если я соглашусь работать на него, Вы не откажите в совете, в консультации?
Баширов помедлил с ответом.
– Помните, как мы с Наговицыным уговаривали Вас идти с нами на охоту на лося?! Вы тогда категорически отказались, хотя неплохо стреляете. А вечером, у костра, Вы рассказали как однажды, когда у Вас из-под ног выпорхнула стая перепелов, Вы сильно пожалели, что под рукой не оказалась ружья. – Глаза Баширова озорно блеснули. – У Вас всё-таки есть охотничий инстинкт! Хорошо, заходите в любое время! Чем могу! Только я ведь этих ребят не очень–то и знаю. И, честно говоря, не понимаю, зачем с ними связываться.
Приятное чувство удовлетворения, благодарности и доверия к Баширову возникло в моём сердце. Глубоко вздохнув, я сказала:
– Однажды Прыгунов, рассуждая о «новой элите» дал «этим ребятам» весьма нелестную характеристику. И я спросила его: «Если они действительно такие, то почему мы должны помогать им закрепляться в бизнесе и власти?» Прыгунов тогда с изумлением посмотрел на меня. И вот теперь я – в стороне, а они – у власти! И ведь они появились там, не только потому, что их продвигали некоторые крупные игроки, но и потому, что после переворота старый истеблишмент отказался управлять и добровольно освободил многие места. А как коряво «управляют» эти «новые собственники»! Прыгунов был прав: надо как-то корректировать их, в меру сил предостерегать от грубых ошибок, подталкивать к приемлемым для общества решениям. Мало того, что «молодая элита» ориентирована лишь на собственное обогащение, так ещё и управленческой культуры у неё практически нет.
– У наших соседей, в Кайногорской области, откуда, кстати, Сухаренко, – сказал Баширов, – у власти младореформаторы. Они ориентируются на внешний менеджмент, но, всё-таки, с инновационными включениями на опережающее развитие. Экономика у них хоть и упала, но, в основном, в государственном секторе – из-за потери оборонзаказа и рынков сбыта.
– Почему я и смотрю в их сторону…. А здесь, в Миссурске, у руля – уходящие группы советской и перестроечной элиты, которые возобновили раздаточную экономику. Вы сами знаете, что за последние пару лет в социально-экономическом развитии регион упал более чем в два раза, опустившись ниже среднего по стране. И эта ситуация ведь надолго! Что же, не иметь дела ни с кем из новой предпринимательской элиты?!
Я выжидающе смотрела на Баширова.
– Растущий рейтинг нашего "президента надежды", – медленно проговорил он, – гарантирует низкую активность массовых слоев населения. Значит, продолжится схватка за передел ресурсов, за расширение участия в принятии решений. И в Миссурске «молодые волки» будут расширять экономическую и политическую экспансию.
– Причем, не оглядываясь на общественную реакцию, – я об этом! Для остальных будет сохранена свобода выбора в рамках стратегии выживания. Я ищу способ избежать такой свободы лично для себя, и в меру сил – для остальных.
Заметив, что Баширов хочет задать мне вопрос, я замолчала.
– Почему Алфеев обратился именно к твоему Сергею?
– Думаю, – беспечно ответила я, полагая, что Баширов задал вопрос из чистого любопытства, – он надеется использовать имидж моего брата, чтобы подтянуть протестный электорат под себя.
– А я думаю, что те, кого Алфеев может собрать вокруг себя, хотят только «рулить», а реальную работу они делегируют таким как Вы.
– Возможно, – погрустнела я. – Завтра и посмотрим.
Мне сложно было признать правоту Баширова прямо сейчас, но и возразить было нечего.
– А Вы как поживаете? – вежливо поинтересовалась я. – Где Ваши дочки?
– Уехали с мужьями на заграничные курорты. А мы с Ириной – потихоньку. Вот побаливаю немножко.
– Извините.
Я смутилась, так как между мною и Башировым не было той простой человеческой близости, которая позволила бы мне – женщине, расспрашивать его о болезни или выражать сочувствие.
– Ещё раз извините! Я, пожалуй, откланяюсь, Алексей Васильевич. Спасибо Вам большое! И супруге отдельное спасибо за чай и угощение. Мне было приятно у Вас. Здесь очень уютно!
Баширов тяжело поднялся из-за стола.
– Джули, мой шофер отвезет Вас, куда скажите.
Миссурск, 9 января
Приехав к назначенному времени в офис Алфеева, я застала там только помощницу, – пожилую болезненного вида женщину, которая извинилась передо мной за опоздание шефа и попросила подождать его.
Небольшая комната, в которой располагался офис была необычайно сильно вытянута. В ней было темновато: то ли из-за того, что небольшое окно, расположенное на узкой стене, не могло осветить дальние углы, то ли потому, что день выдался пасмурным. Голые стены были выкрашены масляной краской цвета разбелённой охры. Какое-то депрессивное помещение! И обстановка в комнате была аскетической: платяной шкаф, два письменных стола и четыре стула – самая простая казённая мебель, оставшаяся здесь с советских времен. Здесь было чисто, но очень неуютно.
