– После взятия торгового пути я хочу взять свою долю. Не подачку и не копейки, а причитающуюся мне половину добычи.

– Ты можешь взять всю добычу. Мне нужен только путь.

Кудрат довольно ухмыльнулся и провел рукой по подбородку. Его полузрячий глаз не двигался так быстро, как тот, что видел. И это вызывало чувство дискомфорта, словно его глаза наблюдали за Асадом под разным углом. Точнее, один из них постоянно смотрел в одну точку, и шрам на виске слегка приспустил веко.

– Вот и отлично. Потом я уеду… у меня есть свои личные счеты. Когда вернусь, мы обсудим дальнейшие планы.

– Иногда мне кажется, что ты со мной только ради этих личных планов.

– Пусть не кажется. Меньше об этом думай. Какая разница, зачем я с тобой. Нам обоим нужен результат. И мы его получим.

Откинулся на спинку кресла, и в вырезе шелкового халата обнажилась мощная грудь, так же изрытая шрамами. Пару лет назад он был немощен, как ребенок, а сейчас, кажется, стал еще здоровее, чем раньше. И страшнее. Асад все равно ему не доверял. Он не знал, что на уме у этого человека и в какой момент тот может из союзника стать лютым врагом. Но пока что все устраивало их обоих.

Он даже собирался доверить ему налаживать свои каналы в России по доставке оружия. Знание языка и наличие нужных связей могли открыть весьма интересные перспективы.

Самолет шел на посадку, а я прижала к себе Бусю, чувствуя, как сердце разрывается от ожидания, от предвкушения встречи с родными. Рвется на части даже от звуков родной речи. Господи! Сколько же времени меня здесь не было? Вечность! Невыносимую вечность. Как же пахнет домом, как пахнет жизнью… Даже мне, полумертвой, пахнет всеми красками счастья: детством, мамой, беззаботностью и безусловной любовью. Той самой, когда еще не знаешь, что такое боль, когда улыбаешься только потому, что утром воробей сел на твое окошко и лучи солнца прыгают солнечными зайчиками по подушке.

Я жадно пожирала взглядом зелень, березы, ели, траву. Как же здесь красиво. Нет красивее и роднее того места, где ты родился, как бы ни было хорошо в других странах, они все равно будут чужими, далекими. Никогда не врастут в сердце и душу, как своя родная. Я уже и не думала, что когда-нибудь ступлю на настоящую землю, а не в песок.

Посмотрела на посапывающую в слинге дочь, и сердце болезненно сжалось от безумной любви к ней. Наверное, это правильно, что мы с ней приехали сюда. Наверное, это и есть наше с ней место. Я попытаюсь ради нее и ради Амины собрать себя по кусочкам и начать жить. Ради них.

Я успела переодеться в туалете, пока Амина присматривала за Буськой, и теперь не верила зеркалу, что на мне нет джалабеи и моя голова не покрыта. Я в джинсах и в простой футболке, на моих ногах сандалии. Я свободна! А в душе никакой радости… там тоска смертельная и понимание, что я готова надеть на голову хиджаб, закутаться в тысячи джалабей – лишь бы ОН ожил и мой сыночек оказался здесь рядом со мной у меня на руках. Это слишком жестокая и дорогая цена за свободу. Я бы никогда не согласилась ее заплатить.

Сообщить родителям о своем приезде я не смогла. Те номера, что я помнила по памяти, были закрыты, а домашний телефон словно отключили. Мне оставалось только надеяться, что за год они никуда не переехали. Я вышла из здания аэропорта и с трудом сдержалась, чтоб не рухнуть на колени и не начать целовать землю и траву. Мысленно я это сделала сотни тысяч раз. Родная речь заставила глотать слезы и умиляться до боли в груди. И все это вместе с горьким осознанием, что я была бы готова пожертвовать все ради того, чтобы вернуться назад и уберечь Аднана и своего сына. Чужбина стала бы мне близкой и единственной ради них обоих.

Сжала теплую ручку Амины и посмотрела на девочку – она сейчас выглядела, как обычный ребёнок без извечного хиджаба и длинных нарядов. Такая милая в джинсах, кофточке с забавными рисунками и с толстыми косичками с двух сторон. Перед полетом Рифат и я удочерили ее официально, и теперь в паспортах она носила нашу с ним фамилию и была вписана к нам обоим. Она стала еще одной моей девочкой, и я очень сильно ее любила, как родную.

Рифат проводил нас до самой взлетной полосы. Перед тем как мы взошли на борт самолета, он дал мне в руки кредитную карту.

– Здесь деньги на первое время. Я буду делать переводы каждый месяц.

– Не надо!

Я сунула карту ему обратно, но он стиснул мое запястье.

– Я твой муж и я отец этих детей. Я обязан заботиться о вас. Это мой долг и сейчас вы моя семья. Уважай и чти меня, Альшита. Большего я не просил и не прошу.

Я смотрела в его черные глаза и видела то, что обычно видит женщина, если она не влюблена и не ослеплена сама – чужую страсть, безответную тоску.

– Ты очень хороший человек, Рифат. Я никогда не думала, что ты такой…

– Не надо. Не надо меня жалеть и говорить совершенно не значимые для меня слова. Я не хочу быть хорошим и милым, а то, чего я хочу, ты мне никогда не дашь. Поэтому будем соблюдать видимость брака и относиться друг к другу с уважением. А дальше посмотрим.

– Я не могу взять у тебя деньги.

– Я все знаю о твоей семье. Вам они понадобятся, а мне в пустыне совершенно не нужны.

– Береги себя, Рифат.

– Я приеду к тебе через пару месяцев. За тобой присмотрят и здесь. Вот номер телефона одного человека. Если у тебя возникнут проблемы – позвони ему. Он решит любую из них.

– Спасибо тебе за все.

Усмехнулся мрачно, как и всегда в его духе.

– Иди. Самолет без тебя улетит.

Я все же крепко обняла его. Он вначале развел руки в стороны, а потом очень осторожно обнял меня тоже.

– Иногда для счастья достаточно даже этого.

А мне стало жаль, что я не могу дать ему большего. Не могу и не хочу. Нет в моем сердце и в душе места для кого-то кроме Аднана.

Мы сели в такси, и я дрожащим голосом продиктовала такой знакомый до боли адрес. Пока ехали, я смотрела в окно на пролетающие мимо деревья и старалась сдержать слезы.

– Так красиво здесь. Все зеленое. Как в сказке.

– А еще здесь есть снег. Тебе понравится. Пойдешь в школу, у тебя появятся друзья.

– В школу?

– Да, в школу. Выучишь язык. У тебя будет будущее и обычная жизнь, как у самых простых девочек.

Амина прижалась ко мне, и я обняла ее за худенькие плечики.

– Я никогда даже не мечтала об этом.

– А о чем ты мечтала?

– Об игрушках. О кукле с длинными белыми волосами, как у тебя. Когда-то мы ездили с мамой в Каир и заходили в магазин… Я видела там куклу. Очень красивую. Наверное, я смотрела на нее целый час, пока мама и тетушки ходили по зале и что-то выбирали в подарки своим племянникам.

– Мама не смогла купить тебе эту куклу?

– Я не просила.

Она посмотрела на меня своими огромными черными глазами. Такими грустными и прозрачно-влажными.

– Почему?

– Потому что у нас и так не было денег. Да и зачем мне такая кукла в пустыне?

Я прижала малышку к себе, поглаживая ее волосики, перебирая пальцами.

– А вдруг твоя семья не захочет, чтоб я с ними жила?

– Что ты! Конечно, захочет! Обязательно захочет. Ты теперь моя дочка.

Амина улыбнулась счастливой улыбкой, и у меня самой на душе стало теплее. Наверное, если бы не мои девочки, я бы с ума сошла. Такси притормозило у знакомого подъезда, и таксист взял мою дорожную сумку, чтобы поднять ее наверх. Я увидела на лавке соседок. Вначале они меня не узнали, потом начали перешептываться и с нездоровым любопытством меня рассматривать. Пока одна из них – Анна Ивановна не всплеснула руками.

– Так это ж Настька! Елисеевых дочка! Живая она, точно не призрак. Вон и детишек с собой привезла!

– Ты где была, бессовестная? – закричала вдруг вторая соседка и сжала кулаки. – Ты мать свою чуть в могилу не согнала, отец запил. Где шлялась, непутевая? Они похоронили тебя уже!

– Тьфу, бесстыжая, еще и дитя в подоле притащила вместе с обезьянкой какой-то.