Дагурова составила вопросы, стараясь, чтобы они были как можно точнее и понятнее для врача. Арсений Николаевич без всяких задержек сел на мотоцикл и махнул в райцентр…

…Марина Гай встретила следователя в узких брючках с разрезами внизу и кофточке с глубоким вырезом на груди, плотно облегающей ее гибкий девичий стан. Брюки и кофточка были из небесно-голубого шелка. Прическа – поднятые наверх иссиня-черные волосы, прихваченные черепаховым гребнем.

Ольга Арчиловна поразилась, до чего изменился ее облик. Вчера – юная европейка из какой-нибудь средиземноморской страны, сегодня – словно молодой цветок Юго-Восточной Азии. И эта кротость в лице, семенящая походка, словно на ногах геты – деревянные сандалии на высоких подставках…

– Простите за беспорядок, – сказала Марина, вводя следователя в большую комнату. – Присаживайтесь, – указала она на тахту.

Ольга Арчиловна села, огляделась. Со стены стекал ковер, устилая тахту и еще полкомнаты.

На креслах, на столе были разложены платья, меховые вещи – красиво вышитый полушубок, шапка с длинными ушами из мохнатого белого меха, рукавички с национальным орнаментом. На полу лежал чемодан, наполненный женским бельем, блузками, чулками и колготками еще в целлофановых пакетах с яркими этикетками. Коробки с туфлями накренились, опершись о горку.

Противоположную стену украшал палас с простым геометрическим узором. В центре паласа висели два скрещенных охотничьих ружья, матово блестевшие холодным вороненым металлом и теплым светлым деревом лож. А по бокам их были прибиты оленьи рога, отполированные и покрытые лаком. Над ружьями из перекрестья дул смотрела на следователя оскаленная медвежья морда.

– Папа застрелил, – пояснила Марина, видя, с каким нескрываемым любопытством Ольга Арчиловна оглядывает убранство комнаты. – Сам и чучело сделал. На областной выставке охотничьих трофеев за эту голову ему дали диплом.

– Выразительно, – согласилась Дагурова.

– Он хороший таксидермист, – просто сказала Чижик. – У папы настоящая мастерская. Все свободное время проводит в ней…

– А это? – показала следователь на тюлененка-белька, лежащего на телевизоре.

– Как натуральный, правда? – Марина поднесла его к Ольге Арчиловне. – Японцы молодцы! Ведь это синтетика…

Ольга Арчиловна невольно провела по игрушке рукой – зверек и впрямь выглядел как натуральное чучело. Мех был мягкий, теплый.

– Эдгар Евгеньевич привез, – печально глядя на заморский сувенир, произнесла девушка. – Скажите, почему я совсем не так переживала, когда умерла моя учительница? А эта смерть… – Марина вздохнула. – Конечно, чужое горе и свое – разные вещи. Надо иметь большую душу, чтобы сострадать…

– А маму вы помните?

– Нет. Но это совсем другое. Она умерла, дав мне жизнь… Иногда мама снится мне живой. И папа с ней весь счастливый… Ведь у каждого мужчины должна быть рядом с ним достойная его женщина.

Марина убрала с одного кресла вещи и села, по-детски положив руки на колени.

– Но зато вот вы у него, – сказала Ольга Арчиловна.

– Последний день… А потом? Аделька? Ей-то ведь все равно, – с горечью произнесла девушка, положив голову щекой на подставленную ладонь. – Это разве любовь?

Дагурова удивилась: вот уж никогда бы не могла предположить, что между Гаем и Аделиной могут быть какие-то близкие отношения. А Марина продолжала:

– Сегодня один мужчина, завтра – другой… Но папа однолюб! Как лебедь. Так его жалко, так жалко! Неужели он ничего не видит?

Обсуждать с этой девочкой сердечные дела ее отца не входило в планы Ольги Арчиловны никоим образом. Поэтому она сидела и молча слушала, поражаясь совершенно зрелым рассуждениям Марины, а еще более – неожиданной откровенности, с которой та выдавала семейные секреты.

Что это? Наболевшее? Или отсутствие собеседника, которому можно довериться? Но почему именно ей, следователю?

– Я понимаю, Эдгар Евгеньевич был не похож на тех, кто здесь окружает Адельку… – Девушка обхватила руками одно колено. – Наверное, у нее это так, привычка – чаровать каждого нового…

А вот это заставило Ольгу Арчиловну насторожиться. Куда как прозрачно: Адель, выходит, имела какие-то виды на Авдонина.

«Ничего себе ситуация, – усмехнулась про себя Дагурова. – А что, если не классический треугольник, а четырехугольник? Даже пяти…»

Ее так и подмывало расспросить девушку подробнее, однако удерживала элементарная этика – перед ней почти еще ребенок…

– Может, она польстилась на подарки? – по-детски надула губы Чижик.

– А он ей дарил? – вырвалось у Дагуровой.

– Ну что вы! Насколько я знаю… – Марина задумалась. – Нет, нет. Я говорю, может, она завидовала, что он мне дарил…

– Что, например?

Марина обвела глазами комнату. Встала, подошла к горке, вынула из нижнего отделения портативный магнитофон.

– Ой, как хорошо, что вы напомнили, – обрадованно сказала она. – Честное слово, забыла бы… Подарок Эдгара Евгеньевича.

Она положила магнитофон в один из чемоданов.

Ольга Арчиловна обратила внимание: магнитофон японский, как две капли воды похожий на тот, что лежал в чемодане Авдонина.

– А вот… – Чижик взяла с другого кресла платье и приложила к себе. У Дагуровой на секунду даже шевельнулось чувство зависти. Очень красивое платье. Длинное, расклешенное, без рукавов, из светло-сиреневого материала с люрексом, оно переливалось, играло, как чешуя сказочного животного. – Идет мне? Только честно…

– Очень, – откровенно похвалила следователь.

– И в театр можно, и вечером по улице пройтись, – проговорила Марина, словно это было на демонстрации мод, и сложила платье в чемодан. – Правда, плечи у меня немного худые, ну да ничего, как вы считаете?

– Ничего, – улыбнулась Дагурова. – Уверяю, в Москве вы произведете впечатление…

– И немножечко подушиться. Самую капельку. У меня «Шанель»… – Марина от удовольствия даже раскраснелась и так вошла во вкус, что достала откуда-то из вещей в чемодане изящную коробочку с французскими духами и поднесла к носу Дагуровой. Духи были отличные, пикантной, тонкой композиции.

– Тоже Эдгар Евгеньевич?

– Папа.

– Ну да, те, что подарил Авдонин, выпил Уралов… – вспомнила Ольга Арчиловна запись в дневнике Осетрова.

Девушка посмотрела на нее чуть ли не с испугом.

– А вы… Откуда? Вы знакомы с Родионом? – удивленно спросила она.

– Мариночка, – с улыбкой сказала Дагурова, – я же следователь. А следователь должен знать такое…

– Какое? – вскинула на нее глаза Чижик.

– Нил посвятил вам четыре стихотворения…

– По-моему, пять, – сказала Марина, глядя на Ольгу Арчиловну настороженно и подозрительно.

– Про пятое я не знаю. Это, наверное, совсем недавно…

– Да, Нил написал его неделю назад.

– Вы уговаривали Осетрова поступить в Литературный институт, – продолжала Дагурова. Ее стала забавлять игра.

– А он и слушать не хочет, – кивнула Марина. – Говорит: поэт не профессия, а призвание. Выучиться нельзя. Если есть талант – проявится и без Литинститута.

– И еще. То, что находится недалеко от Монаха, принадлежит вам обоим…

Девушка присела в кресло.

– И это вам известно! Но откуда? Нил ни за что и никогда не сказал бы вам этого!

В дневнике Нила была такая запись: «Договорились с Ч.: то, что у Монаха, принадлежит нам обоим. И если случится, что это очень понадобится кому-нибудь из нас, тот придет к Монаху и выкопает…»

– Не сказал. – Дагурова пожалела, что увлеклась и затронула, кажется, какую-то их тайну. И чтобы исправить ошибку, ласково произнесла: – Поверьте, Мариночка, я не знаю, что там у вас спрятано, возле камня с таким необычным названием…

– Спрятано, – почему-то усмехнулась Чижик. – Ну да ничего не спрятано, – сказала она веселее. – Решительно ничего.

– А то, что вам Нил тоже делал подарки… – начала снова Ольга Арчиловна.

– Пожалуйста, могу показать. – Девушка вышла в другую комнату и вскоре вернулась с большой картонной коробкой. В ней лежали всякие диковины – закрученная спиралью и отливающая розовым перламутром раковина, гроздь прозрачных кристаллов какого-то минерала, другой минерал по форме напоминал веточку.