Красная Пахра. Лес мутило воздухом и тишиной. Сентябрь осыпался. Василий и его новый клиент, реформист Лева Чернобельский, шли рядом. Они посмеивались над седобородым Слепаком – проспал выступление внезапно приезжего главного раввина Англии об абортах. Осень втайне разрабатывала их для ареста.

На ржавом скошенном поле стога построились цепью.

Отчаянные парни развернули флаг Израиля. На поляне танцевали хору.

– Будешь трубить в шофар? – спросил Василий Льва.

– Рог короткий, но протрубить можно. Бог услышит.

– Так он самодельный?

– А в «Гинейни» и молитвенник сшит из старого: сократил, добавил перевод на русский и транслитерацию. Ну, потому что засыпает народ после работы. А коротко молиться – милое дело.

– И в «Гинейни» все евреи?

– Евреи – все. Не все об этом знают.

Они расхохотались.

– Я приду к тебе.

– Это 14-й этаж. Лифт часто не работает.

Стал Василий сталкером «Гинейни». Когда автомобили толкались на проспекте как близнецы в утробе, в пятницу вечером на кабалат шабат он приводил в «Гинейни» иностранцев – это как восхождение на Синай. В прихожей свалены пальто, сапоги; в комнате – столпотворение прихожан.

Однажды привел американсуих раввинов – Дик и Йоэль.

– Да вы же реформисты, – воскликнул Дик и вручил Леве тоненький молитвенник для встречи субботы Бэтти Голомб.

Они предложили Василию сопровождать их в Ленинград. Он становился профессионалом.

Налетевший балтийский бриз оживил толпу у Маринки – балет «Ромео и Джульета»: свидание, как первая любовь.

Марина узнала по телефонному описанию Йоэля и Дика, ну и конечно, она узнала в красной рубахе Василия. Еще не бык, но далеко пойдет. В иудаизме красный бык не очищает от греха, только красная корова, но сначала ее сожгут со всеми потрохами. Поди найди ее и главное – поверь.

Америкосы-миссионеры аборигенов соблазняют к реформизму. И эта питерская студентка, такая талия – почти Италия.

Как долго и красиво умирала Джульетта в белом шелке, и Ромео торопился уйти за ней…

В июне север не прячется от солнца; день-ночь, ложь-истина, мертвый– живой неразличимы у мастера Шекспира. Север опасен сентиментальным душам и сегодня без дуэлей – танцев. Зато всю ночь открыты рестораны – шампанское с клубникой. Василий отвезет ее домой. Ну что ж, это работа профессионалов – пить, не пьянея, влюбляясь не любить.

– Василий, откуда у тебя такой английский? – спросил Йоэль.

– Мы пять лет в Нью-Йорке жили. Отец мой работал в Торгпредстве.

– Хотел бы ты у нас работать в Иерусалиме?

– Почему бы нет.

– Нужно подать документы на выезд.

– Давайте за это выпьем, – предложил Дик.

Смертельно зацелуют ангелы.

В такси Василий искал, где продают цветы для Марины.

– Я не Джульетта, – покраснела девушка.

– Я тоже не Ромео. Я женат, дочь, и куча родни, и сотни друзей. Но если мне с тобой, Марина, незаслуженно хорошо, что делать?!

Он громко, искренне смеялся, чтоб окончательно не «утонуть».

Они договорились – вечером поедут в синагогу.

Безлюдная синагога казалась вокзалом. Службу вел долговязый хасид Яков, о котором говорили, что он упрям и не дурак выпить. Дурак – не дурак, но свое дело он знал.

– Господин раввин, у вас канторский голос. В Израиле это тяжелое бабло, – перевела Марина Дика.

– А я и есть кантор. Пока, – ответил Яков и засмеялся белозубо и вызывающе. – Марина.

Его черная широкополая шляпа бесцеремонно закрыла ее от гостей.

А она вдруг вспомнила слова Василия «Я тоже не Ромео. Я женат, дочь есть, и куча родни, и сотни друзей». О Боже, ну почему те, кто ей нравятся, уже женаты – когда они успевают? А ей что делать?

– Они реформистские раввины, – прошептала Марина.

– Могу поспорить, они иврит не знают, – зубоскалил хасид Яков.

– Они живут в Иерусалиме. Иврит они знают лучше тебя, – Василий захохотал, как в колокол ударил.

Она мне тоже очень нравится, как бы отвечал Василий. Яков замотал шеей, сдвинул шляпу на затылок.

В звенящей тишине Дик вспомнил Лос-Анджелес, родную ешиву, где обучалось студентов больше, чем евреев во всем Питере. Он всех всегда сдавал, с тех пор, как его предали дома. Что он здесь делает, в России?

– Йоэль, давай выйдем на свежий воздух. Эти парни запали на девчонку, но нам нужно найти лидера, – предложил Дик.

– Алекс?

– Алекс не музыкальный парень, нет харизмы. А нам нужна изюминка, чтоб забродила в бутыле пейсеховка.

– Да, но где таких возьмешь? – Йоэль закрыл лицо ладонью.

Как ему Дик осточертел, как не хотел он отправляться с ним в Россию. Ну, ладно бы до бегства молодежи из России приехали сюда вербовать реформистов, но сейчас, когда последние бегут, что им здесь делать?

Йоэль щурился ночному солнцу. Все же непривычны белые ночи.

Чем ярче окрас, тем ядовитей особь.

Шальной октябрьский ливень хлестал облезлые бока питерской синагоги; бесновались струи на куполе, словно черти в цирке, а потом дъявольски клокотали в водосточной трубе.

– Теряю былую легкость, – Яков с раскрытым зонтом поднялся по лестнице в синагогу.

«Гишмей браха (благословенные дожди)», – сказал он и бросил взгляд на собравшихся в классе учеников иврит, среди них была Марина.

Дождь остервенело барабанил подоконники. Дождь грозил наводнением, а вот сорвать платный урок – нет.

– Где ты на шабат? – неожиданно поинтересовался Яков у Марины. – Я приглашаю ко мне домой. Это приглашение моих родителей.

– Ни в коем случае, это неудобно.

Яков заметил колебания ее.

– Не стесняйся. Помочь еврейке кошерно провести шабат – большая мицва.

– Где мы встретимся?

– Я за тобой заеду в половине восьмого вечера. Поедем на вечернюю молитву, а потом к нам. Мы живем рядом с синагогой.

– У кого ты учил иврит?

– В ешиве. И по молитвеннику «Кол Исроэль».

– А где учил английский?

– Би-Би-Си.

Они рассмеялись.

– Ты ведь математик.

– Я преподавал в школе.

– Ты мог бы преподавать в религиозной школе в Израиле.

– Почему бы нет.

Рассмеялись.

– Что нужно сделать?

– Сделать хупу с хорошенькой еврейкой.

Еврейка только по отцу, Марина чувствовала отчужденность ортодоксов.

– Я полукровка. У меня русская мать.

– Я кстати, женскую группу набираю для подготовки, чтоб пройти гиюр. Для тебя – бесплатно.

Вся женская группа была влюблена в Якова, но он выделял Марину.

К гиюру ее готовил Яков.

– А вам уж замуж невтерпеж?

– А то ж!

Они хмельны от вина и страсти – так хотелось уложить друг друга в постель.

Лечь в постель ночью с другим легко, а утром проснуться с ним ужасно. Потом опять наступает ночь Якова и Марины. Кто ж знал, что она разбудит в этом хасиде любовника-маньяка, солдат ее любви, готовый на все.

Не будите, бабы, в мужике маньяка.

– Дик предлагает мне в Израиле работу, – позвонил ей Василий. – Кординатором программ реформизма в СССР.

– При Горбачеве? – съехидничала Марина.

– Работа в Иерусалиме, – он на усмешки отвечал по-детски прямолинейно. – С зарплатой 2000 баксов.

Голодуха. Предчувствие беды. Бежать.

Проект «Алия реформиста Василия Кутузова» должен был стать американским фандрейзингом.

Один за другим прилетали реформистские раввины, и Василий – переводчик на их выступлениях в общине, на встречах с известными отказниками, диссидентами, гид по Москве.

Лучший парень идет в реформисты (он говорил по-английски, другие даже промычать не могли) и его жена, и дочь англоязычные, и даже старая и толстая Майя Давыдовна смешно и трогательно говорила американскому толстяку и бородачу оператору «гуд монинг».

Для семьи Василия сняли квартиру в Тель-Авиве.

Василий вместе с Йоэлем мотались по городам Советского Союза в поисках лидеров для реформистских общин.

Зачем все это, если евреи уезжали из своих городов?