— Ага, только недолго, — сказал Грейвз и облизнул сухие губы. Страшно хотелось пить. — Ты не забывай, что потом я убил этого любителя искусств без всякой магии. Сделал из его рожи картину соплями и кровью — Пикассо бы обзавидовался. А из тебя сделаю «Маленькую мечту в красном» Кандинского. И повешу в своём музее рядом с оригиналом.

Гриндевальд молча улыбался, глядя на него, и курил.

— Никогда не думал, что скажу это, но представь — в твоём случае любовь бы тебя спасла. Эта твоя жаба, Лоуренс — он бы понял, что я — не ты. Кстати, видел я его портрет — ну и рожа, — Гриндевальд поморщился, изобразил: — носище, уши врастопырку, рот жабий… Как у тебя на это встало-то?!. Что он, что этот твой Криденс — да что с тобой не так, Перси?.. — с почти естественным сочувствием спросил он. — Красивые тебя не любят?.. Или ты западаешь на убогих, чтобы на их фоне выглядеть ещё ослепительнее? Это что, крайняя степень неуверенности в себе?..

— Тебе не понять, — Грейвз усмехнулся.

— Трахать уродцев — это как есть подпорченную еду, — тот пожал плечами. — Если ты очень голоден и другой нет — можно зажать нос и постараться сдержать тошноту. Но зачем?..

Он выдохнул дым и спокойно продолжил:

— Ты думал, если ты всех оттолкнёшь от себя, ты всех спасёшь. Посвятишь себя карьере, работе… стране. Целиком, без остатка. Ты думал, одиночество тебя защитит. Перси, Перси… Знаешь, почему никто никогда не заметит подмену?.. Потому что тебя нет.

Гриндевальд улыбался, глядя ему в глаза.

— Ты — оболочка. Что под ней — не знает никто. Кроме меня, конечно. Чтобы притвориться тобой, мне не нужны были твои детские страхи, твои фантазии, все эти детали твоих отношений с коллегами, которые ты мне так охотно выкладывал. Чтобы стать тобой, мне нужно было просто одеться, как ты, и порепетировать выражение лица. И всё, — он пожал плечами. — Да, вот так просто. Ты думал, ты сложный?.. Прости, но это не так. Ты скучный. Предсказуемый. Безликий. Если никто ничего не понял… может быть, тебя вообще нет?..

Грейвз смотрел на него, стараясь не верить. Повторяя себе, что Гриндевальд просто наслаждается пыткой, перебирая разные инструменты. Может быть, мстит за сопротивление. Может быть, он просто утончённый садист и ему не интересны мучения тела — ему нравится медленно сводить с ума и наблюдать, как человек постепенно теряет рассудок. Стоило признать — Гриндевальд делал это изящно. Грейвзу стоило огромных усилий не поддаваться — и всё же он поддавался. Потому что правда в словах Гриндевальда всё равно была.

— Мальчик в сказке узнал отца, потому что любил его, — негромко сказал Гриндевальд и мягко улыбнулся. — А если я приду к твоему мальчику… как ты думаешь, Криденс узнает, что это не ты?..

— Зачем тебе Криденс?.. — хрипло спросил Грейвз.

— Да ни зачем, — тот пожал плечами. — Но ты так страстно его описывал, что мне уже хочется пойти и взглянуть, что он из себя представляет. Так-то, знаешь, — Гриндевальд выкинул окурок в разбитое окно и положил руку себе на бедро, — я предпочитаю трахаться с такими, как ты. Посимпатичней. Но раз уж ты мне отказал… я заберу мальчика. Перси, Перси… — он погладил себя по бедру, прикусил губу. — Зря ты не согласился на мои условия. Я бы нашёл достойное применение твоим талантам… Всем талантам, — он вздохнул и прикрыл глаза. — Твоя работа — следить, чтобы магический мир был надёжно спрятан. И ты так преуспел в ней… Прежде всего ты спрятал самого себя. А я хочу — чтобы всем нам больше не нужно было прятаться, — Гриндевальд распахнул глаза, взгляд у него был страстным и почти искренним. — Если бы ты пошёл со мной, я бы дал тебе возможность сиять! Быть собой, не скрываясь. Ведь это самое ценное — не деньги, не власть, не любовь… Свобода.

Он глубоко вдохнул, положил руку на ширинку, сжал приподнявшийся член знакомым жестом, погладил его, чуть откинув голову.

— Я бы даже не возражал, чтобы ты забрал с собой мальчика… Пожалуйста, мне не жалко. Пусть он тоже будет свободен. Люби его, трахай его — и помоги мне вывернуть этот мир наизнанку, чтобы мы больше не сидели, как крысы в подполье, под колпаком Статута.

Грейвз смотрел на него, как заворожённый, окончательно забывая, что у окна стоит не он сам, а Гриндевальд. Ему казалось, он умер и смотрит на себя со стороны — белая рубашка, расшитый шёлком чёрный жилет, поднятое лицо, ласкающая рука…

— Ты же знаешь, что сильный не должен подчиняться слабому. Ты ведь сам хочешь — распрямить своего Криденса, заставить его поднять голову, разрешить ему не бояться… Я тоже хочу, — Гриндевальд облизал губы, сжимая член через ткань. — Но мне мало выпрямить одного мальчика. Я хочу сделать это для всего мира. Для всех магов. Для себя… даже для тебя. А ты…

Гриндевальд посмотрел ему в глаза, по губам пробежала короткая усмешка.

— А ты держишь магов под колпаком. Следишь, как бы чего не вышло. Стоит кому-то дёрнуться в сторону — и ты бьёшь по рукам… Никого не напоминает?..

Грейвз молчал, глядя на него, почти не мигая.

— Ты никогда не думал — что будет, если ты найдёшь способ помочь Криденсу?.. — спросил Гриндевальд. — Если он поднимет голову, станет самостоятельным… Знаешь, что будет потом?.. Ты станешь ему не нужен. Поэтому ты кормишь его сказочками, что однажды спасёшь — но не спасёшь никогда. Он нужен тебе такой забитый, такой зависимый… На поводке, как сообщество магов.

Гриндевальд расстегнул ширинку и скользнул рукой внутрь. Коротко застонал.

— Ты знаешь, что я прав, Перси… На моей стороне — здравый смысл. И время. Маги сильнее. Маги должны быть открытым сообществом. Мы не должны прятаться. Если у меня не получится — после придёт кто-то другой. Этого не избежать.

— Если это случится — будет война, — сказал Грейвз.

— Ты не заставишь львов вечно прятать когти и жрать траву, — Гриндевальд гладил себя, и контраст его слов и его действий был откровенно пугающим. — Делать вид, что они не львы, а котята… Если таких, как ты, будет много — однажды мы просто сдохнем в изоляции, и проблема решится сама собой. А магглы… Они даже не узнают, что мы существовали когда-то. Для них ничего не изменится. Но если таких, как я, будет много… мир станет другим.

— Сколько будет крови, чтобы он стал другим?.. — сказал Грейвз.

— Тебя волнует лишь это?.. Сколько?.. А сколько крови пролито ради Декларации независимости?.. Там есть и твоя кровь, Перси — или в твоей семье не празднуют четвёртое июля?.. Или твой пра-пра Кларенс Грейвз не сражался за свободу?.. Если бы ты последовал его примеру и поддержал традиции семьи — ты бы пошёл за мной. Отвоёвывать независимость.

— Тебе нужна власть, а не свобода, — сказал Грейвз. — Ты понятия не имеешь о том, что такое свобода.

— И кто меня судит?.. — Гриндевальд плавными движениями гладил член, щуря глаза от возбуждения. — Человек, который до восемнадцати лет шагу не мог ступить без того, чтобы отчитаться папочке?.. Человек, чья работа — отбирать свободу у других?.. Персиваль Грейвз, который даже трахается так, чтобы никто не увидел?.. Это ты-то знаешь, что такое свобода?.. Когда ты успел её узнать? Сидя здесь связанным?..

Он кончил с громким длинным выдохом, откинув голову, пачкая спермой жилет. Грейвз смотрел на него, в голову лезли странные мысли. Он, конечно, никогда раньше не видел своего лица во время оргазма. Но было ли это его лицо сейчас, его мимика?.. Трудно было сказать наверняка.

— Всё-таки любопытно, что ты нашёл в этом мальчике, — вдруг сказал Гриндевальд, застёгивая брюки. — Никак не могу понять. Придётся его попробовать. Конечно, у меня на него сразу не встанет, — он ухмыльнулся, будто извиняясь, — но я буду думать о тебе, пока буду его трахать.

— Не трогай его, — тихо сказал Грейвз.

— Поздно, Перси. Надо было соглашаться раньше, — Гриндевальд подошёл к нему вплотную, поднял голову за подбородок и поцеловал. Ненадолго Грейвзу показалось, что он сумеет заставить его остаться — но Гриндевальд выпрямился, усмехаясь, и похлопал его по щеке. — Я передам твой поцелуй мальчику. Потом расскажу, как всё прошло.