— Меня зовут Персиваль Артур Грейвз, — сказал тот и изумлённо остановился. — Я родился четвёртого августа 1884 года. Ты напоил меня Веритасерумом?..

Гриндевальд покрутил пальцем, мол давай-давай, я слушаю.

— Моя мать гречанка. Отец американец. Ах ты, сволочь!..

Грейвз вскочил на ноги, но Гриндевальд жестом приковал его к стулу, продолжая жевать.

— Говори-говори, Перси. Выкладывай всё.

— Ну, а что у тебя с личной жизнью?.. — спросил Гриндевальд. — Семья, дети?.. Любовницы?.. Любовники?.. — он поднял бровь. — Девочки, мальчики… ящерки?.. Рыбки?.. Толстый персидский кот?..

Грейвз сидел, опустив голову на грудь. Он так устал, что с трудом держал глаза открытыми. Зелье действовало долго — видно, его варил кто-то очень умелый. Грейвз выложил всё, всю свою жизнь, весь путь к вершине Конгресса, рассказал все секреты, служебные обязанности, все тайны, какие мог, но Гриндевальду всё было мало.

— Никто тебе не поверит, — с трудом сказал Грейвз. — Ты не сможешь меня подменить.

— Перси, я жду, — терпеливо повторил Гриндевальд, садясь на стул верхом.

Он выглядел, как Грейвз, только посвежее одетый: белая рубашка, чёрный жилет, строгие брюки. Оборотное зелье помогало в точности повторить облик человека — лицо, волосы, цвет глаз, телосложение.

— У тебя есть кто-то, кто знает тебя очень близко?.. Постоянный сексуальный партнёр?..

— Нет, — ответил Грейвз.

Гриндевальд расспрашивал его бесконечно долго. Вытряхивал жизнь, будто подержанную мантию перед покупкой: колупал швы, заглядывал в карманы, изучал с лупой засаленный воротник, проверял, хорошо ли пришиты пуговицы. Детские обиды, старые страхи, подавленные желания… Гриндевальд разглядывал их с любопытством, примерял.

— Хорошо, я спрошу так, — он терпеливо вздохнул, — ты занимаешься сексом?.. С кем-нибудь?.. Расскажи мне подробности.

— У меня нет никого постоянного, — сказал Грейвз, устало закрывая глаза. Во рту почему-то был вкус железа. Он облизал языком зубы и продолжил: — Я встречаюсь с мужчинами и плачу им за секс. Они не знают, кто я. Это всё.

— Ты платишь за секс?.. — Гриндевальд окинул его быстрым взглядом. — Перси, ты роскошный мужчина, тебе бы давали за одни только брови. Да к тебе очередь добровольцев должна стоять.

— Не хочу связывать себя отношениями, — сказал Грейвз. — Лучше платить. Легче. И никто никому не должен.

— Только мужчины?.. — уточнил Гриндевальд.

— Только мужчины.

— Опиши свой типаж, — потребовал он. — Кого ты выбираешь?

— Молодые, — Грейвз поднял голову, упёрся затылком в высокую спинку стула. Дико хотелось почесать переносицу, но руки были снова скованы чарами за спиной, и он терпел неприятное зудящее чувство. Наверное, туда упала прядь волос, и теперь щекоталась, как проклятая. Он закрыл глаза. Говорить это не мешало, а сил видеть Гриндевальда перед собой, как в зеркале, уже не осталось. — Двадцать лет… двадцать пять. Темноволосые. С хорошей фигурой, сильными руками. Красивыми губами. Я люблю, когда они мне сосут. Ставлю на колени, держу за волосы. Всегда смотрю. Заставляю смотреть в ответ.

Он говорил медленно, уже не пытаясь, как в самом начале, глотать слова. Это было бесполезно. Гриндевальд уже столько всего знал о нём, что новое унижение почти не вызывало сопротивления. А может быть, он просто безумно хотел спать.

— Расскажи ещё, как ты предпочитаешь, — сказал Гриндевальд. Судя по голосу, он наслаждался допросом. — Ртом, руками… в задницу?..

— Ртом, — сказал Грейвз и сглотнул сухую слюну. — Больше всего — ртом. Трахаю в зад, только если кто-то очень понравится. Редко. Может, раз в месяц. Я брезглив. Больше всего мне нравится ртом, — повторил он.

— Есть кто-то особенный?.. — небрежно спросил Гриндевальд. — Фантазируешь о ком-нибудь?..

Грейвз задохнулся, огонь начал заливать ему щёки. Прикусил губу, но это не помогло.

— Есть один мальчик… — прошептал он.

— Мальчик?.. — оживился Гриндевальд. — Вот же ублюдок!.. Сколько лет мальчику?..

— Я не знаю… Восемнадцать… Может быть, больше…

Он перевёл дыхание и плотнее сжал веки. Сдвинул брови, будто это помогло бы закрыться от самого себя.

— Мальчик, — хмыкнул Гриндевальд. — Я-то обрадовался… Ладно, выкладывай, что там с этим мальчиком. Ты его трахаешь?..

— Нет… — прошептал Грейвз. — Но очень хочу…

Он глубоко вздохнул, чтобы дать себе хотя бы ничтожную передышку. Гриндевальд зевнул.

— Знаешь… я думаю, мальчика я оставлю на сладкое. Завтра первый день на работе, я бы хотел выспаться.

— Тебе никто не поверит, — шепотом повторил Грейвз.

— Не скучай без меня, милая Шахразада, — ухмыльнулся Гриндевальд. — Когда я вернусь, ты расскажешь мне про этого особенного мальчика.

Грейвз успел скривиться, прежде чем палочка коснулась его виска, погружая в беспамятство.

— Перси, не будь букой, выбирайся размять ноги хоть иногда, — сказал Гриндевальд, заходя в облезлую комнату с чашкой чая в руках. Грейвз старался не прислушиваться к запахам еды, которые тянулись через приоткрытую дверь. Живот давно сводило от голода, обоняние обострилось. Аромат крепкого чёрного чая с ложечкой сахара вызвал у Персиваля головокружение.

Гриндевальд трансфигурировал себе низкое кресло у стены, положил ногу на ногу. Действие оборотного зелья кончилось, и он был в своём собственном облике, вот только одежда была с плеча Грейвза. Гриндевальд шумно отхлебнул чай:

— У меня был очень тяжёлый день. Пока ты здесь прохлаждаешься, я выполнял, между прочим, твою работу, — осуждающим тоном сказал он. — Бегал подтирал задницу твоим аврорам, уверял мадам Президент, что великий тёмный маг Геллерт Гриндевальд не посмеет сунуть нос в Нью-Йорк, тренировал суровый взгляд на подчинённых. Знаешь, очень эффектно, — он зевнул, прикрыв рот ладонью, — стоит выйти куда-нибудь, встать эдак, руки в карманы, с задумчивым видом поглядывая по сторонам — все тут же пугаются и начинают работать в два раза быстрее. Дарю идею. Если выживешь — обязательно проверь, сам увидишь.

Грейвз не смотрел на него, ему было омерзительно. Он стоял у окна, прислонившись задом к подоконнику.

— Ты голоден? — с интересом спросил Гриндевальд, позвенев ложечкой о край чашки. — Да?.. Нет?.. Я не вижу, — он нахмурился, вглядываясь в его лицо, будто этот важный вопрос беспокоил его не на шутку. — Перси, не играй со мной в прятки, это бессмысленно.

Из разбитого окна ветер приносил запах соли и водорослей, гниющих на берегу по кромке прилива, совсем рядом слышался ворчливый шорох прибоя.

— Считай, что ты стал магглом, — предложил Гриндевальд. — Или не-магом, как вы их тут называете. Никакого тебе волшебства. Никакой возможности бежать. На суицид ты не решишься, — он усмехнулся. — Слишком влюблён в свою идеальную жизнь и у тебя ещё теплится надежда её вернуть. Ужинать будешь?.. — буднично спросил он, глянув в соседнюю комнату через пустой дверной проём. Там, на столе, высились вазы с фруктами, между ними стояли тарелки, супница, соусник… Лиможский фарфор, мать любила его. Золотые гроздья мимозы на широком изумрудном ободе. Гриндевальд даже сюда запустил руки. Как бы не пришлось после него столовое серебро пересчитывать.

Грейвз продолжал молчать. Рано или поздно Гриндевальду надоест кривляться, и допрос возобновится. До тех пор он не собирался издавать ни звука.

— Перси, ты ведёшь себя, как ребёнок, — укоризненно сказал Гриндевальд. — Взрослый человек на твоём месте давно понял бы, что со мной не надо играть. Со мной надо сотрудничать, — он широко улыбнулся. — Либо ты сотрудничаешь со мной сам, либо под Империо. Под Империо у тебя глаза, как у щенка — я этого не люблю, выглядит как-то пугающе.

Грейвз отвернулся к окну, продолжая хранить молчание.

— Если тебе хочется морить себя голодом — я не возражаю, — сказал Гриндевальд. — Сбросишь пару фунтов — будешь выглядеть на полгода моложе. Потом я всё равно заставлю тебя есть, — небрежно сказал он и снова зевнул. — Но пока не смею прерывать твоё наслаждение собственным стоицизмом…