Он уже подошёл к дверям, унося с собой горечь вины там, где раньше был сладкий стыд, когда Тина наконец решилась:

— Сэр…

Он остановился, взявшись за ручку двери.

— Не вините себя. Может быть… так даже лучше.

Он обернулся, прищурился.

— Что значит — так даже лучше?..

Тина спрятала глаза, покрепче ухватилась за чашку.

— Может быть… в некотором роде эта смерть стала для него освобождением, и он теперь в другом, лучшем мире… Свободный…

— В лучшем мире?.. — Грейвз развернулся всем телом, уставился на неё. — Тина, вы никогда так не говорили об умерших. В вас нет ни капли религиозности. Вы от меня что-то скрываете?

Она забормотала, отнекиваясь, мол, его жизнь была так ужасна, мол, никто не мог ему помочь… Грейвз вернулся, встал рядом. Она шарила взглядом по полу и нервно прихлёбывала чай.

— Посмотрите мне в глаза, — тихо потребовал он.

— Мистер Грейвз, на самом деле мне давно пора идти… Спасибо, что выслушали…

Она дёрнулась подняться, Грейвз за плечо усадил её обратно, расплескав чай, навис над ней, схватившись за спинку дивана.

— Тина… — тихо сказал он.

Она молчала.

— Не смейте мне врать!

Она испуганно вздрогнула от окрика, Грейвз взял себя в руки и выпрямился.

— Извините, — сипло сказал он. — У меня был очень тяжёлый день. Так что вы на самом деле хотели мне сказать?..

— Я не могу, — решительно сказала она, встречаясь с ним взглядом. — Это не моя тайна.

***

Персиваль Грейвз никогда не был бунтарём и не стремился идти против системы. Он строил свою жизнь, как по нотам, и каждая была — восходящей. Старинная, уважаемая семья, прекрасное образование, друзья из высшего света, карьера, которой можно только завидовать… Его жизнь была образцом для подражания, его портреты появлялись на обложках журналов, о нём писали в светской хронике. Пра-пра-предок Гондульфус Грейвз благосклонно смотрел из своей картинной рамы на пра-пра-потомка.

Персиваль был из тех, кого даже в трёхлетнем возрасте называют «серьёзный молодой человек». Он был благоразумным и таким правильным, что таблица умножения рядом с ним казалась хаотическим набором цифр. Он был очень способным магом и очень умным человеком. Но с каждой ступенькой, приближавшей его к вершине правильности, он чувствовал, что жажда жизни внутри схватывается толстой ледяной коркой и костенеет.

Он позволял себе вольности. Мелкие. Тщательно охраняемые от чужих глаз вольности. Он находил лазейки в системе, даже не нарушая закон.

Закон Раппапорт, например.

Отношения с не-магами, включающие в себя брачные союзы и дружбу, были под запретом. Мерлин благослови стыдливость, которая не позволила включить в текст закона секс.

В целом магическое сообщество снисходительно смотрело почти на любые отклонения от нормы. Гомосексуализм вообще был самой невинной из них, учитывая существование полу-великанов и полу-гоблинов. Но там, куда Персиваль стремился, личная жизнь была причиной громких скандалов и рассадником возможностей для шантажа. Он был слишком заметной фигурой, чтобы искать случайные связи среди магов.

О том, что он предпочитает молодых мужчин, не знал никто. Даже Серафина. Он успешно поддерживал иллюзию человека, женатого на карьере. Время от времени появлялся в обществе под руку с какой-нибудь заезжей красоткой, никогда не делал комплименты мужчинам и никогда никого не трахал в Нью-Йорке.

Для не-магов он был человеком из ниоткуда — обычным дельцом, быть может, банкиром или автомобильным магнатом. Он был щедр, немного жесток и никогда ни с кем не встречался дважды. Америка была большой страной, и найти себе компанию он мог в любом городе.

Лет пять назад он почти смирился с тем, что род Грейвзов угаснет. Останутся, конечно, боковые ветки, всевозможные троюродные, пятиюродные и внучатые, но прямая линия крови исчезнет. В его правильности был всего один, зато непоправимый изъян.

Словно чтобы искупить свою вину, Грейвз старался быть идеален во всём остальном. Он был деятелен и принципиален. Был великолепным аврором — стал превосходным начальником. Кабинетная работа тоже требовала беготни и не позволяла просиживать баснословно дорогие штаны на стуле. Однако опасности, подстерегающие его на вершине карьеры, не шли ни в какое сравнение с удовольствием от опасности полевой работы.

Он, конечно, не совался вперёд, размахивая палочкой, как это представила Конгрессу Серафина. Но иногда он руководил операциями на месте, выбирая задачки посложнее. В его должностных обязанностях не было запрета на непосредственное участие в оперативной работе. Более того, иногда это участие спасало его подчинённым жизнь.

Но это была слабость, а они всегда обращаются против тебя.

Тина.

Она продержалась полчаса. Крепкий орешек. Грейвз не мог давить слишком сильно, чтобы не выдать себя — хватило уже того, что он рявкнул на неё, не сдержавшись. Пожалуй, это был самый виртуозный допрос из всех, что ему приходилось проводить. Она раскололась.

Криденс был жив.

Ньют Саламандер встретил его на «Аквитании» посреди Атлантики и взял под крыло с той же нежностью, какую питал к прочим магическим тварям. Судя по отзывам Тины, это был человек приятный, не злой и душевный.

Может быть, так будет лучше.

Подальше от Америки, подальше от Гриндевальда, подальше от тебя, Персиваль, и от твоих загребущих рук.

Здесь хватало других проблем. Процесс над Гриндевальдом обещал быть громким. Серафина, как и собиралась, швырнула Грейвза на растерзание толпе.

Статья на весь разворот — «Персиваль Грейвз — директор отдела магической небезопасности».

Карикатура: «Персиваль Грейвз и Геллерт Гриндевальд: найдите десять отличий».

«Что бы сказал Гондульфус?..»

«Террор в Нью-Йорке: единичный случай?»

«О чём умалчивают авроры».

«Советы от Персиваля Г.: пять способов прохлопать обскури у себя под носом».

Грейвз не прятался. Служебное расследование тянулось медленно, всё было за то, что Грейвз не пренебрегал служебными полномочиями, когда лично возглавлял полевые операции. Его нельзя было толком обвинить даже в халатности, но Серафина требовала крови, и Грейвз мотался в Конгресс, как на работу, отвечая на новые и новые вопросы.