Отдавая отчет в мощи конкретно-исторических обстоятельств, которые вызвали тяготение к террору, довольно интенсивное его использование на всех этапах народнического движения, подчеркнем, что абсолютизация политического насилия «Народной волей» привела движение в его классической форме к историческому тупику. На это обратил внимание в свое время Г. В. Плеханов: «Народничество стояло в резко отрицательном отношении ко всякой государственной идее; народовольцы рассчитывали осуществить свои социально-реформаторские планы с помощью государственной машины. Народничество открещивалось от всякой «политики»; народовольцы видели в «демократическом перевороте» самое надежное средство социальной реформы. Народничество основывало свою программу на так называемых «идеалах» и требованиях крестьянского населения; народовольцы должны были обращаться главным образом к городскому и промышленному населению, а, следовательно, и отвести интересам этого населения несравненно более широкое место в своей программе. Ставом, в действительности «народничество» было полным и всесторонним отрицанием народничества» [6]. Дав образцы высочайшей духовности, народничество романтизировало террористическую традицию и, тем самым, значительно укрепило ее, за что, таким образом, и несет серьезную историческую ответственность.
Народнические организации возникали и в 80-е годы. Однако в конце 90-х годов они приняли название социалистов-революционеров (эсеров). Новым названием, зачастую, ассоциировавшимся позднее с «неонародничеством», предпринималась попытка, в известной степени, дистанцироваться одновременно, как от тактики народовольцев, так и от теории «малых, но живых дел» либеральных народников, объединившихся вокруг журнала «Русское богатство»; вместе с тем данным названием подчеркивалась приверженность идее социальной народной революции с участием многомилионного крестьянства, о котором «забывали» формировавшиеся марксистские комитеты социал-демократов. Крупнейшими из новых организаций стали «Союз социалистов-революционеров», «Рабочая партия политического освобождения России» (РППОР) и др. «Союз социалистов-революционеров» (1896 г.) во главе с А. А. Аргуновым возник в Саратове. Затем его организации появились в Москве, Петербурге, Казани, Орле. Зародыш «Партии социалистов-революционеров» или «Южной партии» возник в 1894 г. в Киеве (И. А. Дьяконов, Н. Н. Соколов, И. П. Дидровский). В 1897 г. было заявлено о создании партии, в программном Манифесте которой (1900 г.) отсутствовало упоминание о народничестве и терроре. Достаточно многочисленная для своего времени «Рабочая партия политического освобождения России» образовалась в 1899 г. в Минске, ставила в качестве первоочередной задачи борьбу за политическую свободу, в том числе – и посредством террора. Именно здесь появился и стал благодаря своей кипучей энергии и организаторским способностям известен Григорий Гершуни, «завербованный» «бабушкой» русской революции Екатериной Брешко-Брешковской.
Эсеровские организации возникли и в эмиграции: «Союз русских социалистов-революционеров» (1894 г.) в Берне и «Аграрно-социалистическая лига» (1900 г.) (В. М. Чернов и М. Р. Гоц). В самом начале XX века значительно активизировался процесс консолидации эсеровских организаций. В 1901 г. заявили о слиянии и создании единого Центрального Комитета «Союз социалистов-революционеров» и Южная партия. Позднее к ним присоединились бернский «Союз» и «Аграрно-социалистическая лига». Датой провозглашения партии социалистов-революционеров стал январь 1902 г. В третьем номере газеты «Революционная Россия» (1902– 1906 гг.), бессменным редактором которой стал В. М. Чернов, было помещено извещение о возникновении партии.
Факт ее образования скорее был декларацией, чем явью, ибо предстояла громадная работа по разработке партийной программы, обоснованию концептуальных и организационных основ движения с учетом новых реалий, что и произойдет позднее на I съезде партии социалистов-революционеров в конце декабря 1905 – начале января 1906 гг. и будет связано прежде всего с именем В. М. Чернова, а также с когортой энергичных, деятельных, самоотверженных людей. Живой и осязаемой связью между народниками 70-х и новым поколением была Екатерина Брешковская. Родившись в 1844 г. в семье черниговского помещика и уже в юности погрузившись в революционную деятельность, она пережила все перипетии народнической судьбы: «хождение в народ», арест, суд и пять лет каторжных работ, выход на поселение, побег, новый арест, новый суд и опять четыре года каторжных работ. В 1896 г., когда, наконец, закончились сроки всех ее каторг и ссылок, она оказалась среди совершенно новых людей, но не растерялась, энергично принялась собирать эсеровские силы [7]. «За границу шли вести: Бабушка витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодёжь к служению народу, крестьян и рабочих – к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений – к возврату на тернистый путь революции» [8], – писал в своих мемуарах В. Чернов. Одним из основателей «Аграрно-социалистической лиги» был Леонид Шишко, выходец из дворянской среды, офицер, оставивший военную карьеру. Вместе со своим товарищем предложил свои услуги земству в качестве народных учителей. Л. Шишко стал одним из ведущих авторов «Революционной России». Феликс Волховский, как и Брешковская, начинал с «хождения в народ». После трех лет тюремного заключения и одиннадцати лет ссылки в Сибири в 1889 г. бежал сначала в Америку, потом в Англию, где сблизился с местными социалистами. Вместе с другими эмигрантами он издавал «Летучие листки» «Фонда вольной русской прессы». С образованием Аграрно-социалистической лиги он становится ее членом.
Бесспорно, среди этой плеяды ярких личностей выделялся Виктор Михайлович Чернов (1873–1952 гг.), лидер и теоретик партии. В. Чернов продолжил теоретическую традицию народничества, представленную такими яркими именами, как В. Воронцов, Н. Даниельсон, С. Южаков и Н. Михайловский, бывший на рубеже XIX–XX вв. редактором общественно-теоретического журнала «Русское богатство» и пытавшийся дать оценку новым реалиям российской действительности. В. М. Черной неоднократно называл себя учеником Н. К. Ми-хайловского и продолжателем его идей. Николай Константинович Михайловский (1842–1904 гг.) развил в новых исторических условиях, когда «островки» капитализма уже были в России фактом – идею А. Герцена о преимущественно некапиталистическом развитии страны. «Положение России, – писал Н. Михайловский, – представляет пока действительно громадные выгоды: но, между прочим, потому, что мы позже других вышли на работу цивилизации и, как карлик на плечах великана, можем следить за причинами и результатами настоящего положения старой, многострадальной Европы, черпая из нее для себя уроки». И одним их уроков, воспринятых Черновым, вослед за Михайловским, было признание факта наличия капитализма в России. «Мы не сомневались, что капитализм в России развивается; мы искали только типические национальные особенности в характере этого развития». Не «быть или не быть капитализму, а как его встретить (курсив В. Чернова) – вот как для нас ставился в согласии с Михайловским вопрос». «Мы ведь не хотели ни в коем случае походить на сентиментальных народников, дорожащих консервативными формами патриархальной общины».
Чернов воспринял у учителя и главное: уже в ранней, гимназической юности «народ» был нашей религией», – писал он в воспоминаниях. Окончив гимназию, он поступил в Московский университет. Активная общественная деятельность, аресты, заключения, наконец, ссылка не позволили ему закончить образование. Но большой и неустанной работой над собой В. Чернов сформировался в человека большой эрудиции и оригинального мышления, который сумел пойти дальше своего учителя, плодотворно занимался философией. Его работы были отмечены вниманием солидных ученых. О его интеллектуальной самостоятельности свидетельствует отношение к марксизму. В. Чернов принадлежал к той генерации, которая почти поголовно «прошла» через марксизм. Он тоже испытал его влияние, но в отличие от многих своих ровесников никогда не считал себя сторонником марксизма, да и не был им. «Мы, не марксисты, прилежнее всего занимались именно Марксом. Мы считали тогда «вопросом чести» знать Маркса лучше, чем его сторонники. Это порой превращалось у нас в какой-то спорт. Мы должны были наизусть знать все самые «существенные» боевые цитаты, на которые приходилось опираться в спорах. Те, кто, как я, обладали хорошей памятью, порой «откатывали» Маркса по памяти целыми страницами. Молодые же марксисты все остальное отвергали» [9].
