Она подхватила наполнившееся ведро, сказала: “До свидания!” – и быстрым шагом пошла обратно.

Ее заявление о том, что нужно вернуться в Москву, не произвело на Леся никакого впечатления. Он только отмахнулся и сказал, что это не важно и каждый сам выбирает, где трудиться. А то, что ей место определить должны – так и определят, какое надо, пусть не беспокоится. Сходит потом в контору местного леспромхоза, отдаст диплом и ей оформят все, что нужно. Кесарю – кесарево. Найдутся для этого нужные люди.

– Ты лучше баню протопи, да вымойся как следует, а то пропахла насквозь гарью, бензином и резиной жженой.

– Как ее топить?

– Очень просто. Пойдем, покажу.

Баней оказался маленький домик за избой. Внутри из мебели была один широкий полок в два яруса. В углу на железном поддоне стояла печка. На печку были навалены камни. В потолок уходила жестяная труба.

– Много дров не клади. Стрелять начнут, угольки полетят – так и баню сжечь можно. Огонь, до молнию заговорить сложнее всего.

– Как это, “заговорить”?

– Тебе уже интересно? – он усмехнулся. – Во всем разберешься, дай срок. А пока – разжигай огонь. Дров я наколол.

…

Вода из ковшика полилась на камни и пар ударил вверх тугим комом. Лицо обожгло. Ирина легла на нижнюю скамью полока, где не так сильно пекло. Она не могла понять, нравится ей это издевательство, или нет.

Пот стекал по телу струйками. Было жарко и в то же время хорошо. Хотелось растечься по полоку блином и валяться бесконечно в этой влажной жаре.

Не глядя, она протянула руку к подоконнику, где оставила мыло. У колдуна не водилось ни трав, ни каких то особых снадобий на этот случай, обычное “Банное”. Мочалку она сама скрутила из травы. Дело не хитрое, в пионерском лагере научилась. Не дотянулась конечно, надо было вставать. Вдруг пальцы ощутили скользкий окатыш.

– На, не урони.

– Ой! Кто тут?

Она подскочила, прикрылась руками и сквозь пар разглядела в углу маленького, тощего, бородатого старичка. Тот смотрел на нее из угла и ухмылялся.

– Кто ты?

– Как кто? Банник он. Не узнала что ли, девка?

– Как я тебя узнаю, если никогда в жизни не видела?

– И то верно. Рыжая… Баская… Ты к хозяину приехала?

– Тебе какое дело?

– Им дело есть. Они здесь давно живут, им не все равно, кто с ними рядом будет.

О себе он говорил почему то в третьем лице, а голос звучал тоненько, но громко.

– Учиться у него буду.

– А-а-а! Тогда прости, что напугал. Это дело нужное. Хозяину, слышь, давно ученик-то нужен, только он все никак найти не мог, чтобы по силам был. Ты их не бойся. Они для тебя не опасные.

Ирина уже осмелела и махнула на банника травяной мочалкой.

– Сгинь тогда! Чего пялишься!?

– А то уж и посмотреть нельзя… Ладно, не буду.

И старичок исчез, как будто его и не было. Она снова опустилась на полок, держа в одной руке мыло, а в другой мочалку. Это было уже слишком. Теперь что, каждый раз в компании мыться? Хотя… Чем ей эта нечисть мешает? Да ничем. И она решительно намылилась.

…

Выслушав ее, Лесь кивнул и сказал:

– Банник, или банный дух. Он не злой, только не крестись при нем. Ты, гляжу, скоро со всеми тут перезнакомишься.

– К кем “со всеми”?

– С бесами, что вокруг людей пристроились. Есть те, кому человек не нужен вовсе, но есть и другие, те, кто без хозяина не может. Домовой, банник, баечник, возила… Эти поумнее бывают. Научились и разговаривать за много лет, что с людьми живут. Не ссорься с ними. Или вот ледащий… Ты на соломе вчера сидела? Сидела. А ледащего поблагодарила? Нет. А ведь он ее хранил. Может и обидеться, пакостить начнет по мелочам. Зачем тебе это?

– Надо же… Все как в сказках пишут.

– Так ведь сказку сочинить – тоже умным человеком быть нужно и свой талант иметь.

– А почему вы их бесами называете?

– Потому что если хозяин себя неправильно ведет, то они беситься начинают. Вредничают, каждый по-своему. Но если их не злить, то не мешают, даже помочь стараются. Они ведь тоже созданы для этого мира, как и человек.

– Чем?

– Мне – ничем особенным. Разве что дом посторожить. А тому, у кого большое хозяйство, очень даже пригодиться могут. Обычно они на глаза стараются не попадаться, но сейчас любопытно им, кто это во дворе появился. Ты есть хочешь?

– Давно уже.

– В комнате, на столе узелок. Принесли, пока ты парилась. За травами иногда люди приходят, благодарят, чем могут. Денег я не беру, так они еды приносят. Бери и ешь.

– А вы?

– Я не голодный.

В узелке оказалась большая банка с молоком, несколько яиц, большую луковицу и каравай белого хлеба. Сварить яйца, что ли? Ирина посмотрела на полку. На ней стояли бутылка, судя по всему, с подсолнечным маслом, а в печке она видела сковороду.

– Как насчет яичницы? – крикнула она в комнату.

– Как хочешь!

Она вышла во двор, к бочке с дождевой водой, чтобы ополоснуть сковороду, но остановилась в дверях. Во дворе, рядом с поленницей сидела здоровенная серая собака и глядела прямо на нее, навострив уши и вывалив наружу длинный язык.

Собак Ирина не боялась никогда, поэтому просто подошла к бочке, зачерпнула ковшом воды и стала тереть сковороду тряпкой. Пес тем временем поднялся, подошел и понюхал подол платья. Фыркнул и снова уселся. Вернувшись в дом, она отрезала от каравая краюху, вынесла ее наружу и протянула псу. Тот подошел, заинтересованно наклонил голову, принюхался, аккуратно взял хлеб зубами и утащил в тень.

– Там собака во дворе, – сказала она Лесю, вернувшись.

– Знаю, – отозвался тот.

– Ваша?

– Нет. Не бойся. Это Серко, он зря не обидит.

– Я и не боюсь. Хлеба ему дала.

Он усмехнулся.

– Зря. Будет теперь хвостом ходить, не отвяжется. Так-то это и не собака на самом деле, а волк. Но местные думают, что просто похож.

– Как это, волк? Он вон какой здоровенный. Я думала, они меньше.

– Вот так вот, волк. Не простой, конечно, это ты правильно заметила. Раньше он человеком был, да так вышло, что перехитрил сам себя.

– Расскажете?

– Почему же нет? Тебе такие вещи и нужно знать. Давно уже тому назад, еще до первой великой войны, жил в здешних местах знахарь один. И полюбил он дочь одного местного пана-помещика. А родителей тогда крепко слушались, не то, что сейчас и мимо отцовской воли паненка бы за него не пошла. Решили они к ее отцу вместе прийти и в ноги броситься. Так и сделали. А пан тот знал, кто такой этот знахарь и спросил его: “Что ты для меня сделать можешь?” Знахарь ответил: “Все, что в моих силах”. “А дар свой передать мне сможешь?” “Смогу”. Это можно сделать, когда по обещанию. Ну и стал тогда знахарь обычным человеком, женился на любимой и прожил обычную человеческую жизнь. А пан стал знахарем.

– При чем же здесь волк?

– При том, что тому, первому знахарю, срок подходил через десять лет, а помещик вместе со знанием и судьбу его принял. Что тут поделать? От другого Морану еще можно отогнать на время, а от себя – никак. На погост неохота. Начал тогда пан старые книги искать и читать их. В Варшаву ездил, в Петербург, в Москву, по монастырям всяким искал и в итоге нашел способ уйти от костлявой. Нужно ему было обернуться за три дня до смерти волком. Зверь – не человек, у него судьба своя. Как это сделать, он конечно знал. В нужный день перекувырнулся через девять ножей, стал зверем и убежал в лес. А до того, чтобы потом обратно в человека превратиться, велел своей дочери те ножи через три дня сломать. Вот только ломать она их не стала, а намазала маслом, чтобы не ржавели и где-то спрятала. Где – неизвестно, она тоже кое-что умела, так что даже я потом не нашел. Так и остался пан помещик волком. Смерть он все же обманул. Пока он в волчьей шкуре, она его не видит. Волки его в стаю не принимают, люди опасаются, он и прибился ко мне.