Погода соответствовала настроению: легко, солнечно, весело. Несмотря на оставшиеся во дворе островки почерневшего снега чувствовалось, что наступила весна.

Я возвращался с утренней пробежки. Встряхивая руками, шел вдоль дома и собирался повернуть к подъезду, когда услышал, как за спиной хлопнули двери машины. Что-то заставило меня обернуться и сбавить шаг. Около темной «Волги» стояли двое мужчин в серых костюмах.

– Гражданин Ордынский? – утвердительным тоном спросил седоволосый здоровяк с обветренным лицом.

Я остановился и кивнул. Во рту, и без того сухом после десятикилометрового кросса, стало совсем, как в пустыне.

Можно было не представляться, я и так сразу понял, что они из милиции или из Комитета, но второй, выглядевший интеллигентнее и доброжелательнее амбала-напарника, раскрыл красную книжечку:

– Управление уголовного розыска. Старший оперуполномоченный Цыганков. Нам необходимо побеседовать с вами.

Я подумал, что они собираются увезти меня в отделение и, оттянув на груди мокрую «олимпийку», задал дурацкий вопрос:

– Мне можно помыться?

– Потом, – усмехнулся амбал, подходя ко мне ближе.

Цыганков достал из машины картонную папку с болтающимися тесемками, вытащил из нее какой-то бланк с печатью в верхнем углу:

– Вот постановление на обыск. Ознакомьтесь, пожалуйста.

– Обыск? Какой обыск?

– В вашей квартире. Читайте, там все написано.

Строчки прыгали перед моими глазами, и потребовалось несколько минут, чтобы я уяснил содержание лаконичного текста: «Следователь прокуратуры… рассмотрев материалы уголовного дела № … возбужденного по факту обнаружения трупа гр-на Добрынина Н.Е. с признаками насильственной смерти, постановил… произвести по месту жительства гр-на Ордынского К.А. обыск и выемку…»

В первый момент я почувствовал облегчение: приезд ментов явно не был связан с обучением восточным единоборствам в секции Мастера. А потом до меня дошло, что речь идет об убийстве, и я ощутил предательскую слабость в коленях.

– Вам все понятно, Константин Андреич? – спросил Цыганков.

– Н-нет…Кто такой этот Добрынин?

– Я думаю, вы нам сами об этом расскажете. – Цыганков протянул авторучку: – Распишитесь внизу, что ознакомлены с постановлением, и пойдемте.

«Хорошо, что матери дома нет», – думал я, поднимаясь по лестнице.

Перед дверью квартиры мы остановились.

– Петр Сергеич, обеспечь, пожалуйста, понятых, – обратился Цыганков к напарнику и, когда тот отошел, повернулся ко мне: – Антонина Ивановна, кажется, у сестры в Новгородской?

– Откуда вы знаете?

– Мы про вас очень многое знаем… Кстати, а почему вы не в армии? Двадцать один год, уже водку покупать можно, а еще не служили…

– Я в институт собираюсь поступать. В Лесгафта.

– Ну и что?

Я отвел взгляд и, черт возьми, покраснел: сначала у меня имелась отсрочка, полученная не совсем законными способами, а потом обо мне просто забыли. Стоит им связаться с военкоматом, и через день я буду маршировать на плацу.

Понятыми согласились выступить две пенсионерки из соседних квартир. Они смотрели на меня с жалостью и боязнью.

– Здравствуйте, – сказал я, снимая с шеи ключ на резинке.

– А разве так можно? – робко спросила одна из пенсионерок. – Надо ж мать подождать.

– Можно, он уже взрослый, – ответил Цыганков. – Ну, Константин Андреич, открывай, не держи нас на пороге!

Мы зашли в коридор: я, потом Цыганков, за ним пенсионерки и второй мент. Я включил свет, и мне стало неловко за бросающийся в глаза беспорядок: в отсутствие матери я не слишком обременял себя уборкой, да и после нашего переезда еще не все было расставлено по местам.

– Пожалуйста, ищите, что вам нужно. – Я прислонился к стене и скрестил на груди руки.

– Найдем, не сомневайтесь. Но перед началом обыска я предлагаю вам добровольно выдать предметы и вещи, добытые преступным путем, запрещенные к гражданскому обороту или не принадлежащие вам.

– Как это?

– Оружие, наркотические вещества, порнография… Ничего нет?

Я отрицательно покачал головой.

Через десять минут в моей комнате Петр Сергеевич отыскал два журнала «Плэйбой» и американскую книжку о Брюсе Ли, с фотографиями приемов. Все это было торжественно продемонстрировано пенсионеркам. При виде обнаженных красоток они залились густой краской и принялись синхронно кивать. Я отвернулся.

– Считай, две статьи у тебя уже есть, – негромко, глядя мимо меня, сказал Петр Сергеевич. – Откуда эта дрянь?

– В подъезде нашел.

– Ну-ну… – Он передал находки Цыганкову, устроившемуся за столом писать протокол.

– Книжка-то вам зачем?

– Пригодится. Забыл, что обучение карате уже три года запрещено?

– Это не карате…

– Все равно пропаганда жестокости.

Кроме этого, они изъяли мою записную книжку, нунчаки и оставшийся от отца охотничий нож. Соседки расписались в протоколе и тихо ушли. Краснолицый мент, уперев руки в бока, грозно посмотрел на меня:

– Ну что, чемпион, доигрался?!

Цыганков закрыл свою папку. Один лист остался лежать на столе и, привлекая мое внимание, Цыганков постучал по нему авторучкой:

– Это твой экземпляр протокола.

Я подавленно кивнул. Больше всего мне хотелось проснуться. Неужели за картинки с голыми бабами можно сесть? А еще незарегистрированный нож. И убийство Добрынина. Я вытер взмокшее лицо:

– Мне можно помыться?

– Времени нет. – Цыганков поднялся из-за стола. – Если хочешь, переоденься.

А его напарник, не спуская с меня тяжелого взгляда, мрачно пообещал:

– В тюрьме сполоснешься. Там баня хорошая. По субботам.

Я сбросил влажный тренировочный костюм и футболку, надел джинсы, долго застегивал пуговицы рубашки.

– Не забудь паспорт, – голос Цыганкова прозвучал с оттенком доброжелательности, и я подумал, что буду иметь дело только с ним, а краснорожий дуболом пусть идет к черту. Может, мне удастся объяснить Цыганкову, что ни к какому убийству я отношения не имею?

Меня отвезли в Большой Дом на Литейном. Я много слышал о нем, но увидел впервые. Когда Цыганков, кивнув на меня, сказал постовому на входе:

– Это с нами, подозреваемый, – я по-настоящему осознал, что дела мои плохи.

Кабинет был залит ярким солнцем. В воздухе кружились пылинки, пахло окурками. Со стены на меня сурово смотрел Горбачев.

– Садись, – сказал Петр Сергеич, и я занял жесткий стул перед одним из двух имевшихся в кабинете столов, после чего они с Цыганковым насмешливо переглянулись.

Начинать допрос они не спешили. Петр Сергеич достал «Беломор», Цыганков – «Стюардессу». Отошли к окну, открыли форточку и дымили в нее, искоса поглядывая на меня. О чем они говорили, я расслышать не мог, как ни напрягал слух. Потом Цыганков посмотрел на часы, озабоченно покачал головой и сказал:

– Пойду, доложу прокурору.

– Пусть сразу следака высылает, надо оформлять парня.

Цыганков что-то очень тихо ответил, взял со стола свою папку с разлохмаченными тесемками и ушел, а Петр Сергеич засмолил очередную папиросу и прислонился к окну. Он так и говорил со мной все время, не выпуская «беломорину» изо рта, роняя пепел на грудь и время от времени чиркая спичкой, чтобы запалить потухший окурок.