Колян подошёл к Мите, склонился к нему, едва уловимо скользнув дыханием по щеке.
— Я возьму ребёнка, а ты, Дим, посмотри на направления, всё ли там понятно? — произнёс Фролов.
— Для квалифицированного специалиста всё будет понятно! — с вызовом выпалила детский доктор, а Колян выпрямился с Никиткой на руках.
Митька тщательно просмотрел бланки анализов, бровь парня приподнялась.
— Инесса Ивановна, а зачем на сифилис? Мы же… я же…
— Так положено! Полное обследование! Для кала и мочи купите специальные контейнеры, и не надо собирать в баночки из-под детского питания! — женщина нервно дёрнула плечиком. — И от вас, папаша, раз вы находитесь в контакте с детьми, требуется флюорография и кровь на ЭДС.
— Требуется — значит, предоставлю! — Колян поцеловал сына в височек. — Что-нибудь из лекарств нужно?
— Свечки Виферон повставляйте. Обоим. Недельку. Это для иммунитета, — женщина зачем-то обтёрла ладони о свои бока. — Я хотела бы посмотреть и на второго мальчика.
Митька провёл врача в спальню, где уже начинал волноваться позабытый Даня. Фролов подмигнул сыну, мол, не тушуйся, боец, не таких ведьм в RРихе проходили!
Докторша вышла крайне нахмуренная и уже было открыла рот, как вдруг Колян её остановил:
— Не утруждайте себя очередным всплеском праведного гнева. Я знаю, что у Даньки серьёзные неврологические проблемы, и они уже довольно запущенные. Но смею вас уверить, я сделаю всё возможное, чтобы поставить сына на ноги.
Митька смотрел блестящими глазами, уже не боясь, что это ненароком бросится в глаза. И Инесса Ивановна, талантливая в таких происках, зло прикусила губу. Её злило всё в этой жизни. Мужу, как дура последняя, досталась девственницей нецелованной, а теперь он втайне изменял с аспиранткой и грубить дома начал. Для сына жила все дошкольные и школьные восемнадцать лет, а теперь мать стала занудой и непонимающей. Любимая востребованная работа вдруг превратилась в ад из-за маленькой зарплаты и огромной нагрузки. Оборзевшие современные мамочки отказывались от прививок, писали жалобы на плохие поверхностные осмотры и некомпетентное лечение, игнорировали рекомендации и т.д., и т.п. В результате женщина озлобилась и часто выходила из себя, чаще с пациентами, чем в собственной квартире, где муж и сын-студент старательно прижимали её к ногтю.
А тут напротив стоял идеальный самец, пусть пыхающий перегаром и наглостью, но до одури красивый и сильный, а главное, так просто признавший детей и… так нежно смотревший на… белобрысого пацана, брата мамашки.
А Дима под этим взглядом расцветал, как одуванчик по весне.
Нехорошее тёмное чувство всколыхнуло нутро женщины, сначала жаром, а потом ледяным холодом. Почему… кому-то достаётся всё, а кому-то объедки от счастья и немного хороших воспоминаний?! Инесса Ивановна поджала губы и сузила глаза:
— Ювенальной юстиции на вас нет, бесстыжие! Голубятню тут развели?! А вот я доложу кому следует, и накроют этот ваш малинник! И детей заберут! И…
— Инесса Ивановна, миленькая! В-в-вы о чём это?! Как?! Как детей заберут?! — прошептал Митька, теряя голос, и схватился за тонкое горло, бледнея до синевы, словно ничего страшнее для него не было на этом свете.
Одной рукой Колян успел подхватить оседающего на пол юношу. Докторша ахнула, приходя в себя от морока чёрной зависти, и бросилась помогать. Губы её тряслись, глаза начали жалко смаргивать и вдруг оплыли влагой.
— Простите… ме…ня, ребятки! Совсем я, дура, из ума выжила! Такое сболтнула! Я же… клятву давала жизни спасать, а сама…
Фролов молча сглотнул ярость, приправленную судорожным желанием так нагрубить женщине, чтобы она не скоро отошла от своего шока. Но Митька на скрипучем диванчике уже потихоньку восстанавливал дыхание, докторша сидела рядом и гладила тонкое запястье, контролируя пульс.
— Ох! — юноша вяло мотнул головой. — Пожалуйста, не отнимайте у меня малышей! Я…
— Тихо, Димочка! Ты уж меня прости! — Инесса Ивановна, уже смывшая с лица всю косметику, смотрелась вполне мило.
И Колян за её спиной стоял со смягчившимися чертами. Митька успокоился, а потом ужаснулся: упал в обморок, как кисейная барышня, при постороннем человеке и при Николае. Мыслимо ли? Юноша резко сел, голову опять повело. Врач уложила его обратно, строго пальцем погрозила, а потом обернулась на Фролова.
— Я про анализы договорюсь, чтобы в очереди не стояли. И сама на приём запишу. Вы ж работаете, наверное, а Дима учится. А с Ксенией всё так серьёзно? Не заболела ли?
— Меня Николаем зовут, и не стоит беспокоиться. Мы завтра с Митей малышню в новый Медицинский Центр отвезём, возьмём ваши направления и всё, что требуется, сдадим.
Педиатр только кивнула устало: ну вот, и у «таких» всё, как у людей! Что ж у неё так не получилось? Колян склонился над Митькой, поправил подушку под головой, спросил про чай, потом предложил и Инессе Ивановне. Но женщина вежливо отказалась, предпочитая уйти поскорее и оставить ребят в покое.
***
Близнецов кормили в гробовой тишине. Только отсвечивали пунцовым Митькины уши. Наконец паренёк не выдержал:
— Коль… это и правда так очевидно?
— Что? — у Фролова даже при виде детской кашки-размазни уже сводило от голода пустой желудок, и урчали кишки.
Но, похоже, кошачий концерт в животе у Коляна Митя не слышал из-за растерянности и расстройства. Фролов лишь смиренно уставился на длинные ореховые ресницы юноши.
— Если ты о нас, то я ничего скрывать уже не хочу! Знаешь, есть выражение «взгляды, исполненные друг другом». Вообще не помню, откуда это знаю, но именно сейчас и случилось актуальное всплытие из недр памяти. — Колян заставил себя оторвать голодный взгляд от каши.
— Ой, Коль, ты так хочешь есть?! — Митька забросил в маленький рот Никиты последнюю ложечку каши и сунул поильник, с которым дети и без посторонней помощи прекрасно управлялись.
Даня такой спешки в еде не признавал. Пока Фролов докармливал младшего из близнецов, Митя уже метался по кухне, готовя сборный завтрак: омлет, горячие бутерброды, остатки маминого салата. Кусочек хлеба с сыром юноша осторожно сунул Коляну в рот. Мужчина оскалился, мгновенно прихватил тонкие пальцы почти по-собачьи и жадно их облизал. По потемневшему Митькиному взору было ясно без слов: возбуждение захлестнуло единым порывом. У самого Фролова пах тут же в ответ потяжелел от прилива крови. Дима застыл, впитывая сладкие томительные ощущения, а язык мужчины медленно обвёл один из его пальцев, как будто надел невидимое кольцо.
Глаза цвета мокрого асфальта, тёмно-серые омуты, грозовые небеса, полные колкого штормового ветра и свежего ливня… У его мужчины такие глубокие и красивые глаза.
Митька прикусил губу и тут же с капелькой рубиновой крови слизнул своё первое осознание.
Николай ему понравился сразу… Едва Дима взглянул на фото у сестры, вонзился иголочкой в самое сердце и укрылся до поры до времени. А сейчас здесь, вызывая трепет каждого грамма тела, этот мужчина его поглощал. Митька схватил большую тяжёлую голову великолепного неотразимого самчины ладонями и быстро жадно поцеловал.
Как детей отнесли кого в кроватку, кого на постель в подушки, не помнили; как качали их, испепеляя друг друга взглядами, словно ставили по коже витиеватое тавро, не помнили; как, выскочив в большую комнату, Коля вжал Митьку в стену около окна, забыли; как поедались в неистовых поцелуях губы, щёки и подбородки… Сердце в груди выбивало ритм испанских кастаньет, а тела делились запахом и жаром… в одном шаге от запретного слияния…
Уснули в стареньком кресле на два законных часа, вернее, Фролов, сидя на нём, а Митька — на Колиных коленях. Перед отходом в иные миры, мужчина увидел одно из самых милых зрелищ. Парень сунул себе палец в рот и несильно прикусил… Как в детстве…
***
— Тринадцать пропущенных! — невесёлая констатация факта.
Фролов покрутил мобильником. Митя деловито возился с малышами, измерял температуру, уже у обоих на всякий случай. Мама, Анюха и Сволочь-Сёма. Кого обрадовать своим неравнодушием первым? Колян набрал ту, что кормила и понимала всю его сознательную жизнь. Вера Анатольевна ответила на первой же секунде дозвона, внегласно установив новый мировой рекорд. Разговор скорее напоминал ультиматум, чем обычное материнское приветствие. Женщина дала три дня на раскачку, а потом велела познакомить с внуками и невесткой.
