Апокалипсис отпустил руку Эрика и потянулся, чтобы поднять куклу с земли. Молодой человек, как бы невзначай, но именно в тот момент, когда Апокалипсис взял Нину, протянул к нему просящую руку, и Апокалипсис, поднимаясь, положил игрушку в его кресло. За все это время Эрик не произнес ни слова. Когда Апокалипсис снова встретился с ним глазами, на него смотрел уже совсем другой человек. Калечная доброта и надтреснутая вера исчезли из его взгляда, их заменила холодная ярость.
— Почему, Чарльз?
— Я испугался! Я не знал, что делать! Я опоздал, Эрик! — сбивчиво объяснял телепат. — Я опоздал на пять минут, я все видел! Я видел, как они умерли — Нина и Магда! Было уже поздно что-то предпринимать. А когда я увидел твое лицо, то я подумал, что ты сойдешь с ума, если оставить все как есть! Я не мог позволить тебе страдать! Я не мог позволить тебе натворить еще больше глупостей! Кукла лежала рядом, и я внушил тебе, что она твоя дочь. Прости меня! Я не мог позволить тебе обезуметь от горя. Я не хотел, чтобы ты страдал, Эрик!
— А так я, по-твоему, не страдал, сукин сын! — в ярости кричал Эрик. — А так я, по-твоему, не сошел с ума?! Так я, по-твоему, был счастлив, извращенец недобитый?!
— Я думал, что так будет лучше, что так у тебя будет время, чтобы прийти в себя от горя. Я ошибся! Я не предполагал, что так все обернется!
— Да когда же ты научишься не думать за других, Чарльз! Когда же ты научишься понимать, что надо действительно сделать, чтобы было лучше!
— Пойдем со мной, Эрик! Пойдем, прошу тебя. Я все улажу! Я все начну заново! Мы все начнём заново! Ты мне нужен, чтобы я снова не наломал дров! Человечество важнее, чем наши обиды, чем твое горе! Мы должны бороться за сосуществование людей и мутантов! Мы должны построить новый мир без войн!
Эрик поднялся и стоял посреди дороги. Справа от него плакал Чарльз, слева стоял ар Варн, совсем другой и все такой же как раньше, играл желваками и сжимал кулаки.
— Не слушай его, друг мой! — произнес Апокалипсис. — Люди не способны ничего построить и ничего защитить. В них слишком много ярости и слишком мало понимания. Я научу тебя жить без гнева, с холодной ясной головой, а ты станешь моей правой рукой в новом мире спокойствия и безопасности. Только такой мир сможет защитить и сохранить людскую расу — мир, которым будем править мы.
Эрик вдруг почувствовал, как он устал за этот день. Как он смертельно устал. Он тяжело повертел головой по сторонам. Два человека, которых он считал своими друзьями, врали ему. Каждый по-своему. Каждый из лучших побуждений. Но разве ему нужна была жалость Чарльза? Ему было достаточно его приезда, его стука в дверь, его объятия, его честного присутствия. Именно такая дружба и нужна Эрику, простая и понятная. Разве нужна ему дружба, которую надо приносить в жертву во имя человечества? Нет уж, пусть человечество разбирается само со своими проблемами, он свое уже отжертвовал.
И уж тем более Эрику не нужен соратник. Ему нужен друг, чтобы жить в том мире, который ждет его в долине с петухами, кошками, мутантами и соседской коровой за плетнем. Он не собирается строить новый, ему и одного вполне достаточно. Как можно что-то строить или защищать, когда внутри все кипит от ярости? Как можно что-то защищать, когда в голове нет ни единой мысли, кроме желания все крушить на своем пути?
Отказаться от гнева? Отказаться от горя? Забыть и все начать сначала? Да они оба рехнулись!
Гнев и горе — это все что у него осталось! Это единственное, что было правдой! Это и есть основные кирпичики его, Эрика, личности.
Леншерр с жалостью смотрит на Апокалипсиса. Безопасный мир? Еще один идеалист. Как можно обезопасить человеческий мир от человека? Как можно искоренить зло из зла? Слезы и страх — единственные perpetuum mobile прогресса. О каком мире без слез может идти речь?
Эрик прислушивается к себе.
Папиллярный рисунок его пальцев впитывает в себя магнитные поля, сила перетекает из земли, воздуха, домов, машин, кранов и кораблей, вибрирует и угрожает вырваться. Но это не безграничная и бессмертная сила бога, это сила остается по природе своей человеческой, пробужденной гневом, контролируемой эмоциями. Она может быть окрашена в цвета разных флагов.
Эрик смотрит в голубые страдальческие глаза Чарльза, он смотрит в суровые покрасневшие глаза Апокалипсиса. Что ему сказать этим двоим? Пока ему сказать нечего. Ему надо подумать. Он вспоминает лица за столом из своего сна. Ему просто надо подумать. Добрая воля может причинить столько же бед, сколько и зла.
Магнето разворачивается и не спеша ковыляет прочь по широкой улице к порту. Ему действительно надо подумать.
========== Кадр после титров. ==========
Год спустя.
Чарльз заносил последние наставления в бортовой журнал Церебро. Если он не вернется… Нет. Когда он не вернется, Джил получит полный доступ к машине и к его записям.
Ему на мгновение стало жалко себя. Такая мощь, такие ресурсы — и все коту под хвост. Чарльз окинул металлические посеребренные пластины печальным взглядом. С детьми он уже простился: мысленно. А с машиной прощаться было тяжелее. Только с ней у него не было проблем, и только внутри нее он не сомневался. С ней он ощущал себя не кем-то живым, а чем-то большим. Безграничной и бессмертной силой, не связанной никакими чувствами и никакими эмоциями. Он вдруг подумал, что по большому счету кроме нее и не любил никого. И не полюбил бы. Если бы не Эрик. Почему? Ну, почему он просто ушел? Лучше бы прибил тогда на месте. Теперь память о нем обижала и мешала сосредоточиться на главном. Главное стало каким-то размытым и бесцельным. И вот теперь Египет. Очередная хрень с концом света. Апокалипсис развернулся основательно. Спасать от него мир Чарльзу не очень хотелось, ему хотелось напиться, как в тот одинокий провальный вечер в Дании. Он ведь и номер тогда королевский снял и флажки нарисовал «С возвращением, Эрик!» Разве можно было быть таким идиотом?
Зачем он тогда повелся на эмоции? «Эрик, трогательный до разрыва сердца!» Вот его и разрывает теперь уже целый год, стоит только вспомнить Леншерра, уходящего в закат в одном тапке. Что стоило просто остаться у Эрика в голове, а не лезть к нему в сердце. Чарльз дотронулся до своего и тяжело вздохнул. Оно стало тяжелым, было занято и не хотело мириться с доводами логики. Чарльз опоздал и здесь, пустил все на самотек и вот теперь улетал в Египет один, тайком, и точно знал, что ни живым, ни в цинковом гробу из этой заварушки не вернется. Эн Сабах Нур сильнее.
Брать детишек с собой не имело смысла. Наоборот. Единственное, что еще имело смысл, так это держать их в стороне как можно дольше. Но у Чарльза план. У него всегда план. К сожалению, не всегда хороший. Но лучше уж по плану. И было у Чарльза подозрение, что встреча с Апокалипсисом будет лучшей частью его жизненного плана и лучшим выходом из него. Что ему теперь терять? Кроме Церебро ему терять больше нечего. Вот только сердце начало болеть с мая.
Чарльз нежно погладил пульт и покатил кресло к выходу. Когда двери распахнулись, то он не сразу понял, что произошло. Он просто зажмурил глаза, ему стало душно, к горлу подступил ком, и он зарыдал, сотрясаясь всем телом, беззвучно и почти без слез.
— Ну ладно тебе, перестань, ну что ты как маленький, Чарли.
Эрик оторвал свою задницу от начищенного до блеска пола и резко встал на ноги. С минуту он стоял, не решаясь что-то предпринять.
— Черт, Чарли, — Леншерр шагнул вперед. Лицо Чарльза, скукоженное, красное, с зажмуренными глазами, представляло жалкое зреликще. От пушистых ресниц остались только самые кончики, которые топорщились во все стороны и собирали на себе прорывающиеся слезы. Совсем как ребенок - бровки домиком.
Эрик подошел вплотную и неуверенно положил руку на дрожащее исхудавшее плечо. Он подумал, что так дрожит пойманная в силки птица. Обреченно и виновато. Эрик провел другой рукой по отросшим до самых плеч волосам раз, еще раз, а потом прижал большую, тяжелую и гениальную голову профессора к себе.
