Рабочий момент: бабалаво Ирете Нтелу-они-Шанго (справа) объясняет О. Диксону значение «волшебных» снадобий. Сантерианский темпл «Коле Мóча». Фото Ш. Ховенмей. Гавана, Куба, 2012 г.
– Во всех культурах она одинаковая?
– Нет, каждый народ устанавливает свою границу между реальным и ирреальным, между тем, что может быть, и тем, чего быть не может. Одни кормят мертвых яйцами и хлебом, другие совершают обряды жертвоприношения и считают это рациональным и естественным. Я много езжу по миру, бываю в очень труднодоступных местах. Везде я изучаю именно эти вопросы, пытаюсь понять даже то, что очень трудно укладывается в голове. Например, на Кубе в религии Сантерия народа лукуми-йоруба обряды очень кровавые. Помню то чувство, когда я впервые зашел – в Старой Гаване дело было – в сантерианский темпл (храм) «Дракон» и увидел подвешенных к потолку животных, которых оставили умирать собственной смертью несколько дней назад. И здесь главное – не приходить со своим, не порицать то, чего пока не понимаешь. Этот народ хранит множество тайн; например, у них я научился работе в состоянии сонного паралича, когда уже проснулся, но видишь духов в своей комнате, которые могут оседлать тебя или даже придушить немного, как я уже рассказывал. Некоторые монгольские шаманы умеют входить в пространство эпилепсии, сохраняя осознанность во время припадка и память о том, что в нем происходило; тувинцы развили искусство горлового пения до уровня совершенства; чукчи, коряки, нганасаны, ненцы до недавних пор владели техниками «шаманства во сне» – ключом к пониманию онейроидных состояний сознания, как я считаю. Ведь клиническое описание онейроидного синдрома весьма близко как к шаманскому опыту, так и к «обмираниям» святых, когда они видели ад и рай, ангелов и демонов. Я бы вообще предложил называть осознанные сновидения «онейроидным состоянием сознания», но это бы увело понимание в сферу психиатрии. Очень интересные практики работы в этом состоянии сохранились, например, у эскимосов Гренландии, а амазонские целители-курандерос – мастера в области использования «волшебных» растений, активная составляющая которых очень близка к «веществу сновидений», благодаря которому мы ночью видим сны. В эти регионы и направляются экспедиции, целью которых является зафиксировать то, чего завтра может уже и не быть. Ведь онейроид изучен крайне мало и все попытки его лечения сводятся к медикаментозным, по сути, экспериментам. Но когда из восприятия больного убираются переживания, связанные, скажем, с его сноподобными путешествиями на Луну, причем, что удивительно, каждый раз в одно и то же место, с теми же персонажами и ландшафтами, – стирается и явь. Человек становится недееспособным, превращается, как говорят, в овощ. А практики осознанного сновидения, возможно, – здесь работы непочатый край! – позволят сделать этот процесс не болезненным, как это можно видеть у «шаманящих во сне», причем без ониризма, то есть без стирания границ яви и сна.
Аджан Вау наносит О. Диксону сакральную буддийскую татуировку Сак Янт. Храм Ват Санамчай. Фото Ш. Ховенмей. Аюттайя, Таиланд. 2014 г.
– Возможно ли осознавать каждый свой сон?
– Для того чтобы осознавать все сны, необходимо непрерывно присутствовать во всем здесь без отождествления себя с ситуацией, процессом, политической партией, направлением или даже взглядом на жизнь; без самоидентификации, без разделения на внутреннее и внешнее; нужно осознать колоссальный текущий момент СЕЙЧАС. Этого очень непросто достичь, мало кому удавалось. Стоит только чем-то увлечься, и это сразу отражается на всех остальных уровнях сознания. Сложно и быть, и не быть одновременно. Это как идти и стоять сразу, а еще и летать, ползти, нырять… И даже затворничество не поможет; часто оно – лишь бегство от себя, то, что называют «толпиться в одиночестве», но, конечно, есть примеры обратного.
– Ну и тогда последний вопрос: в чем заключается путь шамана в сновидении?
– Шаман понимает, что все не вечно и все состоит из перемен. Но он не стремится выйти из них, как буддист из сансары, а продолжает играть, не забывая при этом, что это лишь игра. В своей игре он снимает напряжение в тех или иных областях яви, делая их менее материальными, и уплотняет некоторые пространства сна, чтобы, наоборот, добиться их стабилизации. Осознанность в сновидении как часть некой глобальной осознанности и ее накопление в виде личной силы потенциально может позволить шаману сохранить осознанность и в самый критический момент жизни – в момент наступления смерти физического тела. Осознание перехода из одного состояния в другое рассматривается как великая возможность сохранения не только качества, но и памяти, которая без этого утрачивается в момент смерти мозга. Таким образом, через сохранение осознанности, у шамана есть шанс не быть вовлеченным в разворачивающиеся перед ним картины, следующие в виде череды видений после смерти, и он проникает в мир запредельного сна, области которого уплотнил во время своей земной жизни. Он остается там, хотя и не вечно, но может продолжить осознанное в той или иной степени бытие для помощи другим существам, находящимся по другую для него сторону. Шаман приходит в их сны.
Записано Ш. Ховенмей.
Мадрид – Лима, сентябрь, 2015 г.
Глава 1. Доктрина пустоты и иллюзорности
Великий Лотосовый Сон
В космогонической мифологии всех народов за первоначальное состояние мира до его возникновения принимается Пустота, обладающая принципом зарождения всех вещей, она же – Бездна, Хаос (греч. «разверзнутое зияние»), и не было ничего, что предшествовало бы ей. Таким образом, изначальное состояние всех вещей – это Пустота (санскр. шуньята, тиб. тонпаньи). Основополагающий буддийский текст «Праджняпарамита-сутра» определяет ее как нерожденную, не имеющую причины, формы и измерения, находящуюся вне мышления и понятий основу всего сущего:
…Все вещи являются Пустотой, без характеристик, Нерожденной, Беспрепятственной, Непомраченной, Незаполненной.
…Будучи таковой, Пустота не имеет никакой формы; никакого восприятия, никакого ощущения, никакого хотения, никакого сознания; ни глаза, ни уха, ни носа, ни языка, ни тела, ни ума, ни формы, ни звука, ни запаха, ни вкуса, ни осязания, ни качества.
Где нет никакого глаза, не существует никакого желания… Не существует никакого сознания желания.
Не существует никакого Неведения; не существует никакого преодоления Неведения… не существует никакого разложения и никакой смерти… не существует никакого преодоления разложения и смерти.
Точно так же не существует никакого страдания, не существует никакого зла, не существует никакого удаления, не существует никакого Пути, не существует никакой Мудрости, никакого достижения, ни недостижения[8].
В Пуранах, древнеиндийских космогонических мифах, манифестация Пустоты, то есть то состояние, о котором можно хоть что-то сказать, сравнивается с бескрайним, лишенным каких-либо параметров Первопричинным океаном (Гарбходака). Его бесконечность и вневременность проявляется как гигантский, безразмерный, тысячеголовый змей Ананта-Шеша (санскр. «Бесконечный Шеша»), свернувшийся кольцами и плавающий в бездне этого океана, а его качество всезаполнения – как Маха-Вишну (санскр. «Великий Всеобъемлющий», «Проникающий во всё») или Кширодакашайи-Вишну (санскр. «Вишну, находящийся в молочном океане»). Вишну возлежит на змее (санскр. нага) Шеше и, согласно книге «Брахма-самхита», находится в состоянии глубочайшего Великого Йогического Сна без сновидений (Маха-Нидра-Йога), символизируемого лотосом (санскр. падма) – Лакшми, его женской ипостасью (рис. 1.1).