Михаил Баранов
СЛАВЯНЕ
Роман
Часть первая
Разборки
Всю эту ночь моросил привычный для начала ноября мелкий дождь вперемежку со снегом, но к утру подморозило, и на землю лег густой туман.
Высокий мужчина в спортивном костюме вышел на крыльцо двухэтажного коттеджа, непроизвольно поёжился от утренней прохлады. Тут же из-под навеса перед въездом в гараж навстречу ему метнулась рыжая поджарая лайка и, радостно поскуливая, завиляла хвостом.
Мужчина потрепал её по шее, ступил на покрывшийся льдом асфальт, на мгновение застыл, потом, резко выдохнув, наклонился и без малейшего усилия достал грудью колен. Не спеша выпрямился и так же непринужденно и легко сел в шпагат.
Лайка отошла в сторону, села, высунув язык, и снисходительно принялась созерцать привычную для неё картину.
Тем временем мужчина покончил с растяжками, прошел под навес и принялся наносить удары по обмотанным паклей столбам, то кулаками, то ногами рассекая в прыжке воздух. Вначале одиночные, потом – серии. Темп нарастал, прыжки становились всё выше, чаще вырывалось из груди гортанное "кхья". И – закружился в каком-то диком танце, где тем не менее каждое движение было отточено и доведено до автоматизма. Знаток сказал бы, что он работает в давно забытом стиле русского ручного боя.
Наконец, выполнив в том же темпе несколько защитных комбинаций, застыл на месте, провел руками по коротким, уже изрядно задетым серебром, русым волосам, скуластому лицу.
Быстро восстановив дыхание, сбросил мокрый от пота тренировочный костюм, облачился в висевший на воротах гаража тёмно-серый комбинезон и направился к калитке, у которой, уже повизгивая от нетерпения, дожидалась его лайка.
Начинало светать, да и туман, похоже, рассеивался. Но окна ближайших домов оставались еще темными. Собственно, и домов-то здесь, на улице Восточной, отрезанной от Озёрска широкой, но мелководной рекой, было всего шесть. Добротные, с гаражами, обнесенные высокими кирпичными заборами, они говорили о том, что владельцы их – люди с достатком. Мужчина вышел за калитку, сделал глубокий вдох и побежал в сторону озера.
Вот уже тридцать с лишним лет за вычетом полуторагодового перерыва, связанного с выполнением "интернационального долга" в Афганистане, он так встречал каждый новый день.
Все началось с раннего детства. Рос он до неприличия полным. Когда шёл в первый класс, мать купила брюки сорок восьмого размера, топором на колодке подогнала под его рост, подрубила, и он кое-как втиснул в обновку свои телеса. В школе толстякам достаётся от сверстников. И он не был исключением: насмешки, издевки, обидные клички следовали за ним по пятам. Кто знает, как сложилась бы его дальнейшая жизнь, если бы не одно памятное, переломное для него событие.
Отец привёз из города обещанные ещё ко дню рождения новые санки. Радостный, он выбежал с ними на улицу и поспешил в конец деревни. На одном дыхании взобрался на горку и только приготовился съехать, как подскочил Тарзан – бойкий, года на три старше его сын директора школы. Вцепился в санки: "Чур, я первый!" Но он намертво сжал в руке бечёвку и не отпускал. Тарзан, не терпевший возражений наотмашь ударил его по лицу.
Это, как он понял впоследствии, стало последней каплей, которая переполнила чашу его терпения. Вне себя от ярости, по зверино рыча, он схватил обидчика за плюшевую куртку, оторвал от земли и … бросил в сугроб.
Мальчишки, наблюдавшие эту сцену, вначале остолбенели от увиденного. Возможно, в них боролось врождённое чувство справедливости и приобретенное преклонение перед своим вожаком, к тому же – директорским сыном. Верх взяло последнее: с криком, словно по команде, все бросились к нему. Добрый десяток – на одного. Но в тот момент ему было плевать. Впервые в жизни, хоть и бессознательно, он отважился постоять за себя. Первый из подбежавших полетел в сугроб вслед за Тарзаном. Второй взвыл от тычка кулаком между глаз. Понимая, что силы по-прежнему не равны, он рванул санки за бечёвку и, кружа ими над головой, смело шагнул навстречу подбегающим…
Чем бы кончилось дело, предположить не трудно. К счастью, в это время, шёл на работу колхозный конюх Матвей Лукьянович – второй муж его бабушки по отцовской линии – и разогнал рассвирепевшую детвору. Его деда, Ивана Федоровича Вознесенского, расстреляли в тридцать втором году за связь с группой Рюмина. Бабушку сослали. В ссылке она познакомилась с Матвеем Житниковым и вышла за него замуж. Второй дед, Григорий Николаевич Ковалев, сложил голову на Висле.
Не осознавая, от чего плачет, поминутно шмыгая носом, он плёлся за своим заступником. И вот тогда Матвей Лукьянович предложил:
"Если больше не хочешь быть битым, завтра с утра пораньше приходи на конюшню – я кое-чему тебя научу".
Много воды утекло с тех пор, но первый день обучения он помнил до мельчайших подробностей.
Рано утром прибежал на конюшню. Матвей Лукьянович вывел молодую, ещё не знавшую хомута на выгоне лошадь, привел в поле, запряг её в сани, которые притащил заранее, кнутовищем указал в сторону леса: "Там ты должен быть раньше нас".
Он первым сорвался с места. Ноги сразу же по колено провалились в снег. Уже после первой сотни метров такого бега он понял, что взял на себя слишком много: сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, не выдержат нагрузки лёгкие. А позади всё отчётливей слышал храп лошади. Вот она уже поравнялась с ним. Сознавая, что забега ему не выиграть, он остановился. Но тут обжигающий удар кнута по спине отбросил его вперёд. Крича от боли и отчаяния, он побежал. Пот заливал глаза, деревенели ноги…
Опомнился, когда упёрся в кусты. Обернулся. В нескольких шагах от него стояла взмокшая и вздрагивающая от напряжения лошадь. Подошёл Матвей Лукьянович, набросил ему на плечи тулуп и жестом указал на сани: садись.
После школы, ближе к вечеру, он опять пришёл на конюшню. Матвей Лукьянович воспринял это безо всяких комментариев. Выложив из кармана ключи, скинув замасленную телогрейку, продемонстрировал несколько мудрёных физических упражнений и ушёл править сбрую.
И так восемь лет, из дня в день, без выходных, независимо от погоды: два часа утром и столько же вечером. Возможно, для молодого организма это было и в тягость, но тому имелась своя причина. Выживший казак-пластун, выросший до главного инспектора Войска Донского по ручному бою, спешил передать мальцу навыки специального обучения и приобретённый на трёх войнах опыт, ведь жить ему оставалось недолго: туберкулёз съедал его лёгкие.
Возможно, это позволило Матвею Лукьяновичу продержаться ещё целых шесть лет после того, как врачи поставили тог страшный диагноз…
Впереди показалось озеро. Мужчина свернул с асфальта на грунтовую дорогу и по протоптанной им же на обочине тропинке побежал к лесу.
Сразу же за озером начинался лес. Мужчина на бегу нанёс несколько боковых ударов по стволам деревьев, до половины растянул молнию замка на комбинезоне и прибавил ходу.
К своим сорока двум годам он изрядно поколесил по свету, многое видел. Однако красивее мест, чем этот глухой уголок, ему не встречалось. Озёра и озерца с чистой криничной водой, дремотно текущие реки, недоступные для тяжёлой техники болотистые леса. Редкий островок девственной природы. Без малого пять лет он провёл здесь и не уставал благодарить судьбу за преподнесённый подарок.
Бегущая впереди лайка внезапно остановилась, повела маленькими ушками, но не бросилась сломя голову в чащу с заливистым лаем, как поступала обычно, учуяв дичь, а приглушенно и зло зарычала.
Такое поведение собаки, свежий след легковой машины на разбитой дороги, ведущей к гравийному карьеру, не могли не насторожить человека, вот уже двадцать последних лет ходившего бок о бок с опасностью.
Чуть сбавив темп, внутренне собравшись, он напряг слух, пристальным взглядом прошёлся по обступающим дорогу кустам и деревьям. Как только с опушки леса донесся едва уловимый треск ветки, без раздумий упал на землю. И вовремя – за деревьями , совсем близко, раздался характерный хлопок (крупнокалиберный пистолет с глушителем – мгновенно определил он). От вековой сосны, напротив которой он секундой раньше находился, отскочил небольшой кусок коры.
