- Шевели ногами. Доедем до места, напишешь отказ в пользу Трэвиса, отдашь завещание, а там уже потолкуем о твоей шкуре.

Рейн прищурился, задумался на долю секунды и отрицательно качнул головой. Его так и так убьют теперь – это лучшее, что может случиться. И лучше не доживать до встречи с Трэвисом, после того, что сделал с ним Иктоми Рафаэль, лучше сдохнуть тут и раствориться в дожде…

А Сэм… да, Сэм был сукой и тварью, каких поискать, но он не заслужил, чтобы его труды прибрал к рукам кто-то просто так. Сэм хотел иначе распорядиться всем этим, он просто не успел.

Наверное…

Рейн сделал шаг прочь от Дракона…

- Я знаю, ты смотришь на меня сейчас и думаешь, какая я мразь, как тебя тошнит от меня, потому что я сижу тут в дорогущем костюме, пью отменный вискарь и тушу сигары об стол из красного дерева, пока где-то от голода детки мрут, – Сэм пристально смотрит чуть плывущим взглядом Рейну в лицо и криво улыбается. – Знаю я все это, не мотай башкой.

Рейн отрицательно качает головой и нервно затягивается вкусной терпкой сигариллой с запахом кофе. Он не любит такие разговоры.

Не любит холодное дуло у своего виска и полную беспомощность в такие минуты.

От него ничего не зависит.

Сэм может сделать что угодно – убить, изуродовать, покалечить.

Что захочет.

Но Сэм просто пьет и улыбается, пока его револьвер ласково чертит дорожку по щеке Рейна.

- Да, я мразь, Дождь, каких поискать. Но даже такая мразь, как я, иногда хочет сделать что-то хорошее в жизни. Вот хоть отдать тебе пачку этих сигарилл, – пистолет падает на стол, и Рейн тихо-тихо медленно выдыхает. – Потом, когда я буду далек отсюда, все это добро, все-все, – Сэм небрежным жестом обводит свой кабинет. – Все это отдам питомнику для бездомных собачек. Или детскому приюту, куда долго бабки вваливал, чтоб они мне солдат вырастили хороших…

Он снова косо усмехается и прикладывается к бутылке.

Сэм редко пьет из горла – он любит тонкие фужеры из богемского стекла.

- Обещали, ублюдки, что с помощью какой-то сыворотки смогут супер человека создать. Это оказалось враньем, Дождь, только зря гору малолеток погробили – все передохли от их вакцины. А объект, из которого они эту сыворотку делали, убил одного охранника и слинял. Крутой, наверное, раз смог. Так-то.

Рейн дергает плечом и старается ничем не выдать свой шок – значит, Сэм платил за его мучения в приюте, чтобы получить хорошую охрану для своего казино?! С него ради этого живьем панцирь сдирали и резали руки на куски?

- Да и Бог с ними, я простил, – Сэм снова берет пистолет и смотрит в стену. – Я не жалею.

Он передергивает затвор.

- Но об этом никто не должен узнать, понимаешь?

Дуло упирается Рейну в лоб.

Сэм минуту просто смотрит на него, словно что-то ищет в глазах.

Рейн молчит. Ему давно уже не страшно от этого.

Это не первый разговор с Сэмом.

Иногда, напиваясь до хорошего настроения, Сэм вызывал его с отчетом и, вместо того чтобы слушать, начинал говорить сам.

О бывшей жене, о брошенной дочери, сыне, который разбился на мототреке, о том, что всегда мечтал вырастить иву в горшке и посадить жимолость у крыльца своего дома. О том, как убил первый раз за три сотни долларов и нажрался от счастья дешевым пивом, а потом неделю не мог наесться котлетами из столовой, которые смог покупать себе по пять штук за раз. О том, как завалил своего хозяина ножом, чтобы не было шума, сперва заставив переписать на себя все имущество.

Рейн много что знал о Сэме и всегда молчал во время таких разговоров, стараясь уйти из кабинета, пока настроение Сэма не сменило вектор с меланхоличного на раздраженное.

До этого он всегда выбирался живым. Сегодня, похоже, прозевал момент, когда еще можно было слинять.

Рейн поднимает взгляд и думает, что он наверняка не первый такой, кому выпало «счастье» выслушивать Сэма. Не первый и не последний. И он явно плохой собеседник, потому что надоел довольно быстро.

- Не боишься? – Сэм кладет пальцы на курок и чуть склоняет голову. – А знаешь, я передумал. Хочешь, тебе все оставлю, а?

Рейн ловит его взгляд и долю секунды ищет в нем насмешку.

Но Сэм не смеется.

И от этого Рейну становится страшно.

- Нет, не хочу, – онемевшими губами говорит он. – Лучше дай взаймы до зарплаты, а то мне тоже котлет хочется.

Сэм дергает бровью, долго смотрит Рейну в глаза, а потом бросает пистолет на стол и с коротким смехом падает в свое кресло, откидываясь на спинку.

- Святая ты моя наивность, Господи! Да любой бы сейчас «да» орал на твоем месте и уже ботинки мне облизывал. Котлет… какой же ты… черт тебя побери!

И бросает на стол пачку купюр.

- Премия, Дождь. За короткий язык и честное сердце. Иди к повару, скажи, я сказал банкетный ужин упаковать и бросить в кузов твоего пикапа, а мне подать свежей форели на углях! И пусть позовет бабу на свой вкус. Проваливай. Чтоб не видел тебя до завтра.

Рейн берет деньги и поднимается. Отворачивается и идет к двери.

Он не знает, выстрелит ли ему в спину Сэм, или сегодня нет, и они с ба поужинают свежим стейком с овощами и ванильным пудингом вместо пирога.

Сэм любит ванильный пудинг больше всего на свете…

Как и Рейн.

А через месяц Сэм даст Рейну по морде и скажет о своей любви…

А еще через месяц его не станет совсем…

- Стой, урод, куда это ты помчался!

Дверь покосившегося крыльца распахнулась, и в ноги Рейну с визгом выкатился до боли знакомый Директор приюта.

Старый, обрюзгший и уже седой, но с запомнившимися жадными свиными глазками и трясущейся нижней губой.

А следом за ним, дав хорошего пинка, вышли еще три человека с такими же татуировками, как у Дракона, и бейсбольными битами в руках.

- Где деньги, жиртрест? – один из них пнул еще раз скорчившегося Директора. – Сэм же платил тебе несколько лет подряд за что-то, а ты так и не сделал обещанного, да? Пора вернуть все. Хозяйка шерстит всех должников Сэма. Кстати, не оставил ли он у тебя какую-нибудь папку с завещанием, а?!

- Я не… я не… – Директор слепо вцепился Рейну в ногу и поднял взгляд.

Моргнул, икнул и истошно заверещал на всю округу.

- Это он! Это он-он-он!!

- Брат, нельзя так…

Предупреждающий крик Дона потонул где-то сзади в гулко хлопнувшем прошлом.

Иногда так бывает – прошлое от настоящего отделяет словно какая-то дверь.

Все остается во вчера, отсеченное одним словом или фразой, или поступком.

«Пророчеством…»

И у тебя нет ни вчера, ни завтра.

Одно только сейчас…

Лео взлетел по лестнице двумя прыжками, как дикая кошка, выбил плечом люк, перекатился, поднимаясь на ноги, и бросился на стоявшего спиной к нему человека.

Он не знал, как именно он тут оказался, какая звезда вывела его именно сюда и именно в этот миг.

Он просто бежал по следам, которые смог распознать.

«Раф, не смог, скорее всего – он не любит искать такие мелочи…»

Человек заорал, падая, развернулся и выпустил в Лео сразу три пули.

Чуть в стороне дико и истошно заверещал какой-то человек, тыкавший пальцем в Рейна, другой, тот, что из Пурпурных Скотов, схватил рацию и что-то в нее заорал.

Картинки выхватывались, как с экрана застывшие кадры…

Лео вскочил, успел толкнуть сына в сторону, принять на лезвие уже скользнувшей в руку катаны монтировку, и закричал:

- Беги!

Их было трое – он бы легко справился и догнал сына, но только запоздало сообразил, что не сказал, куда бежать-то.

Рейн еле ходит еще – непонятно, как добрался сюда…

Удар-отвод-блок.

Видимо, на адреналине. Немудрено после слов Эйприл…

Колющий в ключичную впадинку, мягко. И дожать, чтоб упереться в позвоночник… Бульк и хлюп в глотке, опять истошный визг.

- Крыша!

Парнишка очень сообразительный, поймет сразу, увидев пожарную лестницу… сможет… должен смочь и успеть…

Лео крутнулся, пригибаясь под удар, понял, что скользит по маслу протезом, и надо уходить в кувырок.