Донни мягко засмеялся и необидно пихнул его в сторону.

— Не знаю, родная моя. Но мне кажется, они оба сейчас счастливы. Я никогда Лео таким не видел. Да и Рафа тоже. Ты не замерзла?

Эйприл лукаво улыбнулась ему и плотнее закуталась в плед.

— Мы немного замерзли. Но ты же согреешь нас?

Донни крепче прижал ее к себе и тоже улыбнулся.

— Почему вы? — Майки перескочил через них и сел на парапет, свесив ноги. — Дон же не в пледе… ничего не понимаю вообще! Одни тайны вокруг. Мне кто-нибудь что-нибудь скажет?

Донни обнял брата свободной рукой, и посмотрел на восходящее солнце, грифельно-ярко вычертившее силуэты Рафа и Лео, стоявших на крыше, и согревшее каждого из них своим теплом.

«Я никогда не думал, что можно начать сначала. И каким оно может быть светлым и чистым. И настоящим. Пусть и очень дорогой ценой, но то, что мы получили все, — просто бесценно. Мы не торгуемся, и потому, наверное, именно я сегодня счастлив больше других, хотя сделал так мало. Я вижу счастливого Лео, который делает ката на крыше и твердо стоит на ногах, Рафа, готового, кажется, все же сказать о своем сердце, смешного, родного и озадаченного Майки, мою любимую Эйприл. Я знаю, что дома медитирует Мастер, теперь успокоенный и тоже счастливый».

— Давай назовем его Дэнни? — тихо предложил он Эйприл на ухо.

— А если будет девочка? — она улыбнулась в ответ, погладив Дона по щеке и продолжая смотреть за горизонт.

— Эдит.

/год спустя/

Дождь немилосердно колотил в асфальт и крыши, проникая, казалось, в каждую трещинку.

— Опять капает, — Раф недовольно сморщился, подняв глаза к потолку, с которого ему на голову шлепнулась большая капля. — Чем только заняты власти города? И что Лео так любит в этой сырости, когда с неба льет? Чего дома не сидится? Насморк схватит опять или ржавчину…

Пронзительный писк оборвал его рассуждения, заставив мотнуть головой и сморщиться еще больше.

— Иду уже, иду, ненасытное маленькое чудовище! — он подошел к дивану и осторожно взял с него завернутого в лиловое одеяльце крошечного черепашонка. — И почему сегодня моя очередь, а?

Раф вздохнул, но против воли расплылся в мрачноватой улыбке, вглядываясь в голубые глазищи, внимательно и странно-серьезно уставившиеся на него.

— Весь в Дона.

В гостиную вбежал Майки, вдребезги расколотив очарование этого момента и заставив Рафа вскинуть глаза.

— Я Эдит забрал у Эйприл, — сообщил он, плюхаясь рядом и укладывая на колени сиреневый сверток, из которого тут же высунулась милая девочка. — А она теперь ругает меня, говорит, им кушать пора уже.

— Да, пора, — Раф согласно кивнул и поднял голову, услышав стук входной двери. — И куда только родители смотрят? Безответственные оболтусы!

Ему на плечи легли прохладные руки, и в макушку уперся подбородок.

— Чего ворчишь?

Раф дернул плечом, стараясь отпихнуть мокрые руки Лео, который потянулся забрать у него черепашонка.

— Вытрись сперва, гулена, а то вдруг эта вода какая-то вредная. Дон тут распинался про кислотные дожди и плохую экологию, а ты лезешь. Иди, иди давай, а потом уже…

Лео засмеялся, потершись щекой об его висок, и отстранился.

— Как скажешь. Знаешь, Раф, из тебя бы вышел шикарный отец.

— Мне это не грозит вроде, — Раф поднялся, прижав малыша к груди, и повернулся, окинув Лео подозрительным взглядом. — Хватит и двух орущих комков на все семейство, особенно с такими мамкой и папкой, которые даже доглядеть не могут. Смотри, у него нос в чернилах весь, кто ребенку ручку дал? Они же бестолковые, все в рот тащат. А знаешь почему?

Лео не смог удержаться от широкой улыбки, глядя на него. Заботливый и ворчливый Раф являл собой такое уникальное зрелище, что его хотелось обнять покрепче.

— Они есть хотят, вот почему, а тебе весело, — Раф подошел ближе, перехватив черепашонка одной рукой. — Иди живо в душ, пока не заболел. Еще детей заразишь.

— Как скажешь, — Лео примирительно поднял руки и отступил на шаг, едва удерживаясь от смеха. — Как скажешь, Мистер Нянь.

Раф погрозил ему кулаком и пошел на кухню, продолжая ворчать о том, что в доме одни недотепы и олухи, которые не могут доглядеть за своими детьми и племянниками. И только он один нормально заботится о детях.

Дождь колотил по крышам, звонко грохоча в водосточной трубе маленького темного переулка, куда выходило старое крыльцо с надписью «Приют».

Закутанная в черный плащ женщина присела за мусорным баком, внимательно осмотрев крыши, чтобы убедиться, что ни одна камера не сможет ее засечь.

Она надвинула на лицо капюшон, спасаясь от всюду проникающей воды, и распахнула плащ.

— Прощай, — тихо сказала она, на секунду прижав к груди шебуршащийся сверток, помедлила и сняла с шеи подвеску в виде штурвала. — Забери с собой мою память и боль.

Из свертка высунулась небольшая голова странного существа с бледной-бледной кожей и огромными синими глазами. Малыш прижмурился, когда женщина надела ему на шею подвеску, и ухватил ее палец крошечной четырехпалой рукой.

На секунду обняв, женщина решительно положила малыша у бака и поднялась.

— Я все обдумала, не держи на меня зла. Я знаю — однажды ты поймешь.

И решительно пошла прочь.

Малыш завозился в мгновенно промокшей пеленке и протянул ей вслед ладошку, пронзительно запищав.

Женщина не обернулась, лишь ускорила шаг, торопливо растворяясь в ночном ливне.

Кроха долго таращился в ночь и пищал, пока не охрип, потом перевернулся, отыскал на мостовой кусочек асфальта и сунул в рот, начав сосредоточенно обсасывать.

Покидая город, Караи бросила в почтовый ящик запечатанное письмо, адресованное Рафаэлю, и скривилась, как от боли, стараясь переплавить гримасу в надменную улыбку.

«Я сказала, что ты пожалеешь. И не будете вы счастливы. Живи с этим, Рафаэль, найди в себе мужество сказать моему Лео, что у него есть сын, который обречен на такую жизнь лишь по твоей вине».