— И прекрасно пахнут, — подмигнул Август.

— Да, пахнут просто невероятно.

— Тебе только что снесло крышу от воздуха и деревьев, — сказал он с ухмылкой.

— Да, и что?

— Это охренительно мило.

— Погоди только, пока я не начну говорить о водопадах. Я обожаю водопады... о, и ручьи!

Август расхохотался.

Мы спускались по тропе, болтая всю дорогу, пока я показывала свои любимые места и даже делилась некоторыми воспоминаниями.

— Однажды ты поцеловал меня здесь, — сказала я, указывая на растущее вдоль тропы дерево с огромной дырой в стволе. Это было любимое место для снимков у туристов, и обычно здесь была очередь, но благодаря нашей медленной прогулке, мы отстали от толпы и оказались в одиночестве.

— Прямо здесь? — спросил Август, толкая меня к дереву.

— Да, — ответила я, громко сглатывая, когда мы встретились взглядом.

— Как-то так? — он приподнял мой подбородок и медленно провёл губами по моим губам. Жар от его дыхания скользнул по моей щеке, и по моей спине пробежала дрожь.

— С днем рождения, Эверли, — прошептал он, захватывая в плен мой рот. В моём животе порхали бабочки, а я вцепилась в него, желая оказаться подальше от посторонних глаз. Единственное, что я хотела на свой день рождения – его. И только его.

Сейчас же.

Когда он отстранился, от его улыбки останавливалось сердце. Я видела несколько молодых туристок в юбках сзади нас, и смущение на их лицах было очевидным. Я посмотрела на Августа, распахнув глаза от смущения. А он лишь рассмеялся и схватился за камеру, показывая фотографии, что он сделал без моего ведома.

«Дьявол, с губами этого парня на моих, сквозь лес мог проломиться танк, а я бы и не заметила».

— Я хотел заснять этот новый поцелуй на память, — объяснил Август, пока я разглядывала эту весьма нескромную картину.

— Бедные ребятишки должно быть напуганы до смерти, — заметила я.

— Эти бедные детишки скорей всего делали что-то и похлеще, — уточнил он.

— Скорей всего так. Когда я была в их возрасте...

— Стоп! Не хочу ничего знать, — он поднял руки в знак протеста, пока мы пробирались обратно к администрации.

— Что значит «не хочу ничего знать»? Я-то всё знаю о твоих похождениях.

— Да, но я не хочу. И, честно говоря, об этой стороне своей жизни я тоже знать не хочу. Теперь у меня есть ты, и это всё, что имеет значение.

— И для меня так же?

Он кивнул.

— Да. Раз уж речь обо мне, считай, что у тебя тоже амнезия, и ты забыла всех, кроме меня, так что мы равны.

— Ты же понимаешь, что это глупо.

— Такой вот я дурак, — пожал плечами Август, — за это ты меня и любишь.

Мы оба застыли и всё вокруг замерло.

Удивлённое выражение на его лице дало мне понять, что он не собирался этого говорить. Но сказал.

Слово на букву «л».

Я повернулась к нему с колотящимся сердцем и ответила.

— Да, люблю.

***

— Следующий пункт программы я не могу отнести на свой счёт. По крайней мере, не полностью, — быстро проговорил Август, когда мы оказались на тёмном перекрёстке.

— Ладно, — ответила я, оглядываясь в поисках подсказки. — Ты собираешься купить мне кокаин? Отвести в клуб или набить мне татуировку? — я оглядела сомнительного вида здания вокруг.

На самом деле, мне не было страшно, я когда-то жила в подобном месте. Правда, я тогда была пожёстче, но почти уверена, что если бы дошло до дела, я бы не побоялась пустить в ход кулаки. Или спрятаться за Августа и оказывать ему моральную поддержку.

«Да, этот вариант мне нравится больше».

— Это, несомненно, сделало бы этот день незабываемым, но нет. Не сегодня. Извини. Мы просто собираемся перекусить.

— Правда, не стоило, — засмеялась я, удивляясь, где, чёрт возьми, мы собираемся здесь перекусить. Я не видела ни одного ресторана, если не считать небольшого круглосуточного магазина на улице.

Я не требовала тратить на себя кучу денег, но не испытывала тяги к пищевым отравлениям или тем гадким хот-догам из забегаловки, которые выглядели так, словно лежали там со времен руководства Буша.

Старшего.

— Да ладно, не ставь на мне крест, — сказал Август, открывая дверцу машины с такой усмешкой, что я сразу ощутила себя трусихой. Сделав глубокий вдох, я открыла дверцу и грациозно ступила наружу с высоко поднятой головой. Мы встретились на обочине.

— Куда? — спросила я, выдавая больше уверенности, чем чувствовала на самом деле. Мы переместились из моего самого счастливого места на земле в самое настоящее гетто, и я пыталась сообразить, как это должно сделать этот день самым лучшим.

Но я лишь приняла его руку и последовала за ним. Потому что доверяла ему. Полностью.

Мы прошли небольшой многоквартирный дом. Он напомнил мне о той каморке, которую я снимала до знакомства с Августом. Той, которую так боялась ему показать. Той, по которой парень никогда не судил обо мне.

То место, где я влюбилась в него.

Здесь не было занавесок. Только решётки. Многие ряды решёток. Это было похоже на самую настоящую тюрьму, и я гадала, чувствовали ли это те, кто живёт здесь. Тюрьма – не единственная форма заключения. Иногда сама жизнь может казаться холодной и бесконечной, как эти холодные железные прутья.

Я вспомнила, как стояла у грязных занавесок, тогда, размышляя, найду ли когда-нибудь свой дом, место, где мне захочется остаться. У меня была бесперспективная работа, и всё, что я видела перед собой – преграды и закрытые двери. Август показал мне, что жизнь может быть чем-то большим, чем череда отказов. Он научил меня, что в глазах других людей может быть доброта, и если я захочу большего, то смогу этого добиться.

Даже если это всего лишь должность баристы в кофейне.

Август всегда радовался тому, какой я была... пока деньги не заставили его жаждать большего. Большего от жизни и от меня. Теперь он изменился, и я видела лишь кусочки прежнего Августа, складывающиеся в прежний образ, когда жизнь состояла лишь из него и меня. И ничего больше.

Это давало мне надежду на будущее.

На наше будущее.

Я держала его за руку, пока мы поднимались на третий этаж. Здесь не было лифта, и я удивлялась, как они умудрились избежать ответственности за эту отжившую свой век рухлядь. Но разглядывая протекающий потолок и истёршийся ковёр, я вспомнила, каково это, жить в таком месте.

Заброшенном месте.

Никого не волновало, работает ли у тебя водопровод и не бегают ли по ночам тараканы по полу. Здесь жили бедняки, забытые системой и брошенные на произвол судьбы.

Я хорошо помнила это.

И у меня сердце кровью обливалось.

Четыре двери по коридору и, наконец, Август остановился. Моя ладонь стала влажной в его руке, и я вытащила её, пытаясь обтереть о джинсы. Я ждала, что он постучит в дверь, тихо стоя за его спиной немного в стороне, словно это что-то изменило бы в моём чувстве собственного достоинства.

Не изменило бы.

Я практически съёжилась от страха.

Бывшая уличная крыса. Забившаяся в угол.

Как далеко я ушла от этого.

Дверь открыл высокий пожилой мужчина. Седые волосы и длинные подкрученные усы показались мне знакомыми. Пока я стояла, уставившись в тёмные карие глаза, пытаясь припомнить, где видела его раньше, я услышала грубоватый бруклинский акцент.

— Это вы Август?

— Да, сэр, — ответил Август.

— Заходите, — ответил старик, пропуская нас мимо ужасного вида двери. Стоило мне ступить за порог, а моему носу вступить в контакт с царящими в квартирке запахами, как я немедленно вспомнила, где видела его прежде.

Я впилась взглядом в Августа.

— Как? — выдавила я, оборачиваясь к пожилому повару, который когда-то был хозяином моей любимой бургерной.

Она закрылась несколько лет назад, и больше о ней ничего не было известно.

— Сара, — сказал Август. — В тот день, на обеде, я показал ей несколько твоих фотографий у бургерной, и она её узнала. Только в отличие от тебя, она знала имя владельца. А только у меня появилось имя, несложно стало найти и его самого.