– Искать новых несчастных – твоя работа. Я – суккуб, а не маг. Соблазняю, обольщаю, стираю память, в конце концов, и слежу, чтобы тебе никто не мешал, – сухо напомнила девушка и захлопнула книгу. – А, что касается Милорда, можешь не переживать. Мне всегда найдется, чем загладить вину, и он только и ждет возможности воспользоваться случаем. Чем я занимаюсь в свободное время, тебя не касается.

– Мерзкая девчонка! У тебя нет свободного времени! Ты и все, что к этому прилагается, принадлежит Хозяину и только ему! Так что будь добра, оденься и займись наконец-то тем, для чего ты и была избрана! И выбрось, наконец, эти бесполезные книги!

Полы мантии Мердока взметнулись вверх, когда маг развернулся на каблуке. Его уход был таким же быстрым, как и появление. Дверь захлопнулась. Воздух в комнате вновь вернулся в стадию покоя.

Оливия лениво встала с кровати и накинула на себя шелковый халат, отбросив назад длинные рыжие волосы. В своем человеческом обличии она была слишком хороша даже, как для суккуба. Высокий рост и узкая талия подчеркивали всю пышность форм, а острые скулы – выразительность бездонных глаз, сверкающих словно изумруды. Хотя суккубы и владели даром обольщения, но девушке он не требовался. Оливия могла без какой-либо магии заставить мужчин нести все драгоценности мира к ее стройным ногам. Стоило только бросить на жертву пронзительный взгляд из-под трепещущих ресниц, и любой мужчина превращался в послушного пса. Кроме Мердока и Милорда, разумеется.

Избрана – хорошее слово для всего, через что мне пришлось пережить.

Оливия вернула книгу на полку, вспоминая, как в шестилетнем возрасте осталась без родителей, друзей и нормального детства. Клан Чернокрылых стал для нее всем, заставляя делать ужасные, а иногда и омерзительные вещи.

В ушах девушки до сих пор звенели крики невинных жертв, когда ей приходилось, будучи маленькой девочкой, сдирать с них заживо кожу. Наставница не позволяла несчастным умереть до того момента, как последний лоскуток кожи не отделится от костей. Для суккубов части человеческих тел были всего лишь ресурсом, из которого новичков заставляли шить одежду и обувь. Оливия не раз хотела бросить все это, но тогда наставница избивала ее до полусмерти, и все начиналось снова и снова, пока ее рукоделие не становилось все красивее, а движения изящнее. Много веков прошло с тех пор, но девушка и по сей день, отчетливо помнила каждое слово, сказанное сиплым голосом этой страшной женщины с волосами белыми словно снег.

– «Для суккуба очень важен его внешний вид. Мы должны убивать и питаться душами других людей, чтобы поддерживать свое существование. Поэтому ты сможешь носить только то, что заслужишь. Ни больше, ни меньше. За каждым твоим прекрасным взглядом и обольстительным движением будут скрываться сотни трупов, и ты просто обязана быть к этому готова».

Верховная клана никогда не жалела маленькую девочку с копной рыжих волос и веснушками на лице. Эти слова слетели с губ Сенамиры, когда у Лисенка в руках был очередной лоскут кожи, и содержимое желудка вырвалось на пол. Обучение продолжалось, пока девушке не исполнилось двадцать пять лет. С того самого дня течение времени перестало для нее существовать. Больше не было ни морщин, ни седых волос. Из десяти претенденток, оставшихся в живых, демон выбрал именно Лисицу, сливаясь с ней в безудержном танце перерождения. С тех пор все ее мысли и чувства полностью принадлежали Хозяину подземного мира. Единственное, что помогало Оливии сохранять последние крупицы человечности – это книги. В них она находила то постоянство, которого так не хватало в безумном течении веков. Книги оказались хорошим сосудом, способным вечно хранить чувства и эмоции того времени, в котором они были созданы.

Оливия надела платье с зеленым отливом. Он подчеркивал всю красоту ее глаз. В зеркале отобразилась бездушная кукла, которой, по сути, пришлось стать. Вдруг память вновь вернула сознание на улицы Гластонгейта.

Аластрина – большая редкость.

Знакомый символ не давал покоя. Его удалось увидеть на спине выскочки, пока та истекала кровью на обочине дороги. Но самым странным оставалось то, что на незнакомку не подействовали чары суккуба. Оливия до сих пор не могла понять, в чем же причина. Ей как-то доводилось встречать прорицателей, но ни один из них не владел даром, который блокировал бы магию. Никто за сотню лет… Если не больше. Оливия давно сбилась со счета. Какая разница в днях, если в твоем расположении вечность.

Так или иначе, незнакомка мертва.

Облегченный вздох вырвался из груди. Оливия отвлеклась от раздумий и еще раз покрутилась перед напольным зеркалом в золотой оправе. Оно занимало центральное место в комнате. У Оливии никогда не было сомнений по поводу своей непревзойденной красоты, но нельзя было исключать того, что Милорд мог заинтересоваться незнакомкой, что сильно помешало бы планам. Легкая улыбка коснулась губ при воспоминании о том, как Аластрина медленно умирала. Это дарило Оливии надежду на то, что Милорд даже не узнает об ее существовании.

Взгляд устремился вперед на отражение, которое вернуло ухмылку. Оливия медленно покинула комнату и направилась по мрачным коридорам катакомб на поверхность. Мердок уже ждал ее среди руин аббатства Гластонгейт. Скрежет старых зубов казался громче, чем завывания ветра. Последние лучи солнца давно скрылись за горизонтом, уступая свое место мерцанию звезд. Мердок осмотрелся и провел своими костлявыми пальцами над посохом. Тот не заставил себя долго ждать и осветил ночную мглу мягким зеленым светом. Оливия последовала за магом в сторону города, думая о том, что за столько лет совместных скитаний их с магом ничего не связывало, кроме личных мотивов на службе у Хозяина. Договор, заключенный с ним, был нерушим, и условия выполнялись при любых обстоятельствах.

***

– Гавен?! – крикнула я, переступив одной ногой порог гостиной. – Метью сказал, что ты здесь, хотя в это время его держал за шиворот Бернон, который в свою очередь пытался не попасть под бессмысленные махания рук мальчишки. Из чего напрашивается вывод, что здоровяк мог соврать, только чтобы я не мешала им веселиться.

Последнее больше походило на мысли вслух, если бы не глухой голос в самой глубине комнаты. Он предложил войти. Старая деревянная дверь скрипнула и поддалась, впуская внутрь комнаты. На первый взгляд она казалась пустой без каких-либо признаков жизни. Длинные шторы, подобранные по бокам окон, давали возможность солнечным лучам осветить книги на пыльных полках. Окинув взглядом всю комнату, я увидела, как некоторые из них были хаотично собраны в стопки и оставлены на письменном столе в дальнем углу.

– Кейт, что-то случилось? – спросил Гавен и вынырнул из-под книжных завалов.

Его лицо, покрытое трехдневной щетиной, вытянулось от удивления и выглядело не совсем привычным.

– Я думала, ты объяснишь? Какого черта, меня почти целый месяц не выпускают из дома и держат в четырех стенах?

– Не в четырех, – тихонько произнес он и опустил свой взгляд на странницы древнего фолианта.

– Что, прости?

– Говорю, что в доме не четыре стены, а больше.

Гавен вновь посмотрел на меня. Сейчас умник напоминал всезнающего взрослого, который не понимает, зачем ребенку объяснять столь очевидные факты.

– Только не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чем речь. Придется ответить или о спокойном времяпровождении с книгами можешь забыть, – угрожающе произнесла я.

Глаза янтарного цвета сузились. Я достойно выдержала его взгляд, после чего Гавен сдался. Из-за книжных завалов послышался обреченный вздох. За ним последовал и сам умник, который все-таки встал и расправил усталые плечи. В глазах умника даже мелькнула тень благодарности. Видимо, за то, что я помогла ему выйти из книжного запоя. Никто не стал рассказывать, как несколько недель назад Чаннинг приказал Гавену найти все возможное о Аластринах. Я сама услышала их разговор через две стены коридора, а именно из волчьего логова. Так называлась комната ворчуна, от которого старалась держаться подальше. Тогда удалось услышать и возражения Гавена, что после гонений друидов все письмена о магии затерялись или были сожжены. Но умнику явно удалось выяснить некоторые факты. Об этом говорили колебания во взгляде.