– А ты всё читаешь?

– Ну ведь интересно…

– Эмили, возвращайся в Вашингтон и напиши об этом книгу. Если что – текст мы тебе подредактируем.

Честно говоря, я не верила, что девушка способна на такой труд. Но уже через три месяца Эмили объявилась:

– У меня рукопись готова. Присылать?

Текст был безобразным, но настолько шокирующим, что я тут же позвонила в Нью-Йорк:

– Ребята, у меня на руках скандал. Мне нужен переводчик с детсадовского на английский и много денег. И тогда книга ваша.

Эмили тут же превратилась в женщину-легенду. Оказалось, что прежде, чем попасть в Капитолий, она пожила богемной жизнью в Сан-Франциско, где прошла через художников, скульпторов и боксёров.

Когда я попросила сосчитать, сколько у неё было любовников, Эмили потерялась на четвёртом десятке.

– Да не помню я остальных! Дело давно было.

Девушке двадцать пять лет. Ей абсолютно всё равно, с кем, где и когда… У меня есть подозрение, что Эмили просто не умеет отказывать, и, когда мужики об этом прознали, она стала пользоваться колоссальным успехом.

Поначалу она немного стеснялась рассказывать о своих любовных похождениях, но PR-менеджер издательства сказал, что разврат – это, наоборот, круто, и теперь Эмили с гордостью носит звание блядуньи.

На презентации было шумно, как на перемене. Эмили раздавала автографы и обещала, что её книга перевернёт базовые ценности Америки. И всё же я заметила, что женщина-легенда грустила.

Когда к микрофону вышел певец с политическими куплетами, я подсела к ней за столик.

– У тебя что-то случилось?

– Я с бойфрендом поссорилась. Он прочитал книгу и выгнал меня из дома.

– Да наплюй на него! Ты теперь богатая, сними новую квартиру.

– Мне одной спать страшно!

Женщина-легенда заметила за соседним столиком Ника, очень милого составителя пресс-релизов.

– Это кто?

– У него жена беременная.

Взгляд Эмили переместился на рыжебородого телеоператора.

– А это?

– Понятия не имею.

Она подошла к нему и, привстав на цыпочки, довольно громко сказала:

– У тебя есть шанс.

Рыжебородый не на шутку испугался.

– Я работаю много…

Он думал смутить женщину-легенду. Наивный!

– Да я не возражаю против работы! – махнула она рукой. – Давай визитку, я тебе позвоню.

При первом удобном случае оператор удрал в туалет.

– Странный… – вздохнула Эмили. – Мардж, у меня к тебе просьба: если я тебе нравлюсь как человек, расскажи обо мне друзьям. А если не нравлюсь, расскажи врагам. Глядишь, я себе нового бойфренда найду.

Вот, рассказываю.

Вечером:

Надо бы познакомить Эмили с Джошем. Хотя нет: Лёля, сестра, мне этого не простит.

Девять утра. Я, Пол и Ронский стоим на балконе, глядим на океан и строим воскресные планы.

Я тащу Пола на открытие художественной галереи. Он хочет в гости к Бешеной Козявке – смотреть футбол и резаться в видеоигры. А Ронский хочет, чтобы его вывели на улицу.

– Ненавижу галереи… – горюет Пол. – Раньше хоть голых женщин рисовать умели, а сейчас посмотришь на картину – ужас какой-то: зелёный снеговик с треугольными титьками. И подпись «Девушка с грыжей».

Пол долго рассуждает о смысле искусства. Он не понимает Пикассо, чёрные квадраты и прочий кубизм-минимализм.

– Уж на что Венера у Боттичелли страшная, так её хоть на стенку повесить можно. А куда твоих кубистов девать?

Я показываю на картину за его спиной. В гостиной над диваном висят два зелёных куба на чёрном фоне.

– Хочешь, я сюда что-нибудь венерическое повешу?

Пол фыркает. А я смакую подробности: голые бабы придадут его жилищу непередаваемый колорит.

– Гости, конечно, смущаться будут, но это ничего. Не для них повешено.

– Пойдём футбол смотреть… – просит Пол.

Но я вхожу в раж. На свете не так много вопросов, в которых я разбираюсь лучше, чем Пол.

– Картина – это не техника исполнения, а идея. Техника может быть любой, даже самой блестящей, но если в произведение не заложена мысль, то это не искусство, а ремесленничество.

Пол поднимает бровь.

– «Чёрный квадрат» Малевича – это бездна мысли. Так даже я могу нарисовать.

– Нужно быть первым. Великое произведение – это всегда открытие.

– А до Малевича квадратов не было… Как-то не додумался никто.

– Почему же? Монохромные картины писались задолго до Малевича. В 1882 году Поль Билход нарисовал чёрный прямоугольник и назвал его «Ночная драка негров в подвале». На следующий год Альфонс Алле представил белый прямоугольник – «Малокровные девочки, идущие к первому причастию в снежную бурю». Затем появились «Апоплексические кардиналы, собирающие помидоры на берегу Красного моря».

Пол торжествует:

– Вот видишь! Малевич – плагиатор.

– Да, но Билход и Алле расценивали свои картины как шутку, а Малевич – как манифест нового направления в искусстве. Он вдруг увидел, что простота – это тоже красиво и интересно.

– Да что ж в этом красивого?! За что платить миллион?!

Я показываю взглядом на гостиную. Белые стены, белые полы. Чёрные кресла с зелёными подушками, чёрный прямоугольник телевизора, на чёрных полках – зелёные вазы. Всё просто, изящно и… дорого.

– Твой дизайнер придумал детали. А Малевич – концепцию.

Пол смотрит на квадрат бассейна внизу. Брови хмурятся, руки скрещены на груди.

– Пошли к Картеру смотреть футбол.

– О-о-о… – удовлетворённо стонет Ронский. Его миссия на сегодняшнее утро выполнена.

Пол нацепил очки и попросил моё свидетельство о браке. Потом кинул бумагу на стол.

– Разведись со своим мужем.

– Зачем? Если я разведусь, его выкинут из страны – у него же только временная грин-карта.

– А нам какое дело?

Пол не хочет быть великодушным. Он специально говорит «нам», чтобы разделить: вот «мы», а вот «он». Для него Зэк – оккупант, взявший чужое, и он приписывает ему все мыслимые грехи – чтобы было удобнее презирать.

А для меня Зэк навсегда останется обаятельным мальчишкой с бритой башкой и солнечной улыбкой. По идее, наш брак должен был быть фиктивным, но фикции не получилось. И я, и он были влюблены друг в друга – правда, совсем недолго. Он врал мне, что я сексуальна и чертовски умна. Он смешил меня и завязывал мне шнурки на кроссовках. Ну как я могла устоять? Именно этого Пол не может ему простить.

– Я не хочу спать с чужой женой! – кипятится он. – У меня же репутация: партнёры, коллеги!

Коллегам совершенно на меня наплевать, но дело не в этом. Пол хочет победить врага, но почему-то сражается со мной. Разведись, а то обижусь!

Обижайся.

Мне нельзя приказывать. Хочешь добиться своего – объясни, что тебя тревожит, и мы вместе подумаем, как решить проблему. Но не занимайся вымогательством.

Разругались. Он уехал к себе. На полу осталась обронённая визитка:

Так и есть.

Вечером:

Только что звонил Пол.

– Поздравляю, ты вышла замуж за мудака!

Голос его срывался от злости.

– Ты где?

– Я ездил переговорить с твоим супругом.

– Ты что, потребовал у него развода?

– Не потребовал – попросил. Как у нормального человека. Но он НЕнормальный. Я ему сказал, что, если он откажется, мы подадим в суд и признаем ваш брак недействительным.

– А он?

– Заявил, что, если его принудят к разводу, он потребует себе половину имущества.

Вот так. Борьба Пола со злом обернулась борьбой за моё добро.

Когда у меня плохое настроение, меня тянет на поэзию – условный рефлекс такой. Пол когда-то сказал, что по количеству четверостиший в стихах можно рассчитывать глубину моих страданий. Сегодня она оценивается в два балла по шкале Вардлоу.