- Извини. – Вот чье время я не хотел отнимать. У остальных – это их работа, устроили меня сюда, так терпите меня. Однако смотрел я на поваров и думал, они ж дневного света толком не видят. Приходят утром, а выходят только ночью. Днем только покурить, а если не куришь? Так и проходят дни, вот она – взрослая жизнь, считал я.

- Да ладно, ты что. Тебе ж нужно сдать меню, так почему бы не помочь?

- Ну да. – Знал бы Миша, что я вышвырнул лист со всеми заметками в тот же день. Забрал время и выкинул.

Совесть мучила, но не тогда, когда я шел домой под покровом ночи. Когда на улице тихо, а прохладный ветер нагоняет сон, становится все таким неважным, ко всему относишься равнодушным. Всякая вещь теряет смысл, и ты идешь домой, понимая, что через какое-то время ты вернешься на работу.

Олег говорит, что я просто не вошел во вкус, не подхватил кураж всего, что меня окружает.

- Вряд ли я когда-нибудь войду во вкус общепита, - сказал я в тот раз. Тогда я впервые почувствовал боль в ногах, как их заливают цементом изнутри. Шел на скорость, держа в руках по две тарелки, а к груди прижимал хлебную корзину. Олег заметил это и пытался приободрить, а я ему…

Тогда-то и сплыл вопрос, который, наверное, задал бы каждый взрослый подростку, достигшему совершеннолетия.

- А кем ты вообще хочешь стать? – спросил он тогда.

Довольно спорный ответ вертелся в голове. Хотелось сказать, что я хочу быть тем и тем, но, чтобы достигнуть первого, нужно выучиться в колледже, а для второго – только собственное упорство, внутренний голос, который не должен затмевать собой историю, но и не пропадать. Знал, что такой ответ вряд ли станет нормальным. Олег – человек уже повидавший жизнь, имевший не малый опыт. А я… я не знаю, кто я. Есть цели, желания, хочу их достигнуть, но хочу всего этого добиться беспрепятственно – взять и все. Не делается это так, сказал бы Олег, и каждый взрослый. Сам это понимаю, поэтому и молчал. Не хотел казаться поверхностным. Мама говорила, что молчаливым я кажусь умнее. Это объясняло, почему в самом начале люди доверяют, а потом разочаровываются во мне. Не на того надеются просто.

Пикнула микроволновка. Живот приятно заурчал.

Я почти доел, как вдруг проскрипела дверь наверх.

- Я не поняла, - сказала Таня, сутулясь. – Какого хрена не работаем?

- Такого, что я хотел есть. Я не гость, но у меня тоже есть потребность в еде.

- Замолкни. Так и хочется отвесить тебе по затылку и лицу, да камеры всюду. Доедай живо и на кухню – стейк «Нью-Йорк» ждет.

- Да, мамуль!

Таня зло посмотрела на меня. Если б меня здесь не было, кто бы ей сейчас еду таскал? Серьезно, единственный официант, а уйду – останется одна. Бармен… по лицу Егора тоже нельзя было сказать, что он здесь надолго. Работает больше меня, но, видать, кураж тоже не ловит от этой профессии. А может от самого заведения, где только гости начальства приходят, да и то, чтоб кальян курнуть. Чтобы банкет устроить у какого-нибудь родственника, тут месяцами можно ждать подобное. День рождения или годовщина свадьбы – это можно и дома, затрачиваться еще на десятки косарей.

Забрал стейк на деревянном подносе. С краю маленький перец чили, вокруг куска мяса кристаллики соли и пучок укропа.

Аппетитно, наверное. Не дешевый стейк. Я плохо сдавал меню, но цены, как воспоминания прошлого. Смотришь и плакать хочется, заглядывая в кошелек, которого у тебя даже нет.

Дверь наверх открывалась в две стороны. Такая задумка чуть не стоила мне опрокинутого «Нью-Йорка».

Таня куда-то торопилась. Столкнувшись, она заскрипела своими кроличьими зубами, которые и так нельзя было скрыть во рту.

- Ну, извини, - сказал я. – У меня глаза не умеют сквозь двери видеть!

- Сделай так, чтобы видели! – рявкнула Таня. – Бля, я ненавижу их!

- А кому этот стейк? Давай облегчу жизнь – отнесу сам. Скажи только кому.

Таня недоверчиво посмотрела на меня. Конечно, я ж помощник, а не официант!

- Мужчине, - сказала она. - Лысый такой. Поймешь, к кому отнести – он бухой.

- Он тебя, что ли, довел до такого состояния?

- Да все они! Еще, главное, Сергей Кириллович гоняет по меню, мол, не знаю его нисколько!

- Бывает, - пожал плечами у пошел дальше.

С едой нельзя было подниматься по лестнице, которая вела прямо в бар. Надо было делать крюк – пройти по другой лестнице, оттуда через ресторан и только потом идти в зал. Говорили, что там туалеты и гости ходят, а им может не нравиться, что еду проносят там же, где они ходят.

Они еще и нажираются там до помутнения в сознании. Сейчас бы прийти к своему знакомому, который позволят праздновать праздники по старой дружбе и нажраться! Это ж как нужно вести себя, чтобы вывести старшую официантку, которая потом начинает срываться на мне?

Как бы я недолюбливал Таню за ее чрезмерную ответственность к работе, я с ней сотрудничал, мы, как бы странно это ни звучало, были одной командой. А вести себя нагло со страшим официантом, чтобы потом он срывался на помощника… не в этот раз. За все нужно отвечать.

Вкусное мясо. Не знаю, какое оно внутри, но жир и прожарка… хоть ими и питайся.

Зашел в зал. Нашел этого лысого мужика. У него был сонный взгляд. Он склонялся над пустой тарелкой, а в руке держал пустую опустошенную рюмку.

- Ваш заказ, - сказал я как можно галантнее, как это делают официанты в американских фильмах. – Стейк «Нью-Йорк» из тонкого края говядины.

- О, - радостно отозвался мужчина. – Благодарю!

Я вышел в бар.

- Можешь идти, - сказал я Егору. – Сегодня макароны, что не удивительно, и мясо под сыром.

- Хорошо. Ты тут постоишь?

Я кивнул.

В горле пересохло. Зашел за барную стойку, налил себе из крана фильтрованной воды.

Когда Таня вернулась, она ничего не сказала – устала и не хотела тратить последние силы на пустую болтовню. Ну и ладно, я же наслаждался оставшимся привкусом жира и мяса на языке. Камер в той части здания не было, поэтому страха как такового я не испытывал. По той лестнице могли ходить только официант и помощник официанта.

Гости заказывают и заказывают. Я спускаюсь с пустыми руками и прихожу с салатами или горячими блюдами. Паста Rabo de Toro. Медальоны из свинины в беконе. Миньоны из телятины. Такие маленькие порции! Три кругловатых кусочка мяса и все. Неужели этим можно наесться? И ведь не попробуешь за бесплатно – работа работой, а труд поваров расценивается отдельно. Хотя Рома сказал, что, выучив меню, мне могут дать попробовать всего понемногу, но в это верилось с трудом. Меню я точно уже не сдам, могу попытаться, но не сдам.

Началась грязная посуда. Или объедки. Столько денег уплачено, а ради чего? Ради того, чтобы один медальон съесть, а остальные оставить нетронутыми? Ну, конечно, может, я чего-то не понимаю. Я же не отпрыск из богатой семьи, которая готова швыряться деньгами направо и налево, недоедать, а оставлять все, как свиньи. Бабушка любит повторять: «Тарелка любит частоту!» Мне было интересно, как бы она обошлась с этими людьми, что бы она им сказала? Хотя, зачем? Проще скрестить пальцы и надеяться, что когда-нибудь эти буржуи будут дорожить каждым кусочком еды на столе, независимо, где они.

Спускаясь вниз, я не мог оторваться от оставшихся миньонов и медальонов. Они были остывшие и запах, который можно было учуять в самом начале, оседал где-то на дне.

- Стоять! – отозвалась Таня.

Я резко остановился. Не стал поворачиваться, не хотел видеть ее рыжую физиономию, в которую хочется чем-то бросить.

- Сейчас спустишься за десертами. Три чизкейка, птичье молоко десять штук, два шоколадных фондана. Понял? Эй, раб, слышь?

Я не поворачивался, продолжал спускаться вниз по лестнице. Слышал, но пусть, лучше, поднимается к этим недоедающим богачам эта рыжая бестия.

- Сказали по готовности подавать десерты? – спросил Олег.

Ничего насчет этого мне не сказали.

- Да, - ответил, надеясь, что гости будут браться за десерт, не дожидаясь, пока принесут всем.