— Парень, ты, кажется, ошибся. Нашего друга зовут Дрейк, — Малфой повернулся на зов и касание почти сразу же. Он посмотрел на Гарри сначала с удивлением, а потом вернул своему лицу прежнюю веселость.

— Я имел в виду «Дрейк». Извини, оговорился, — спутать Драко с кем-либо еще было невозможно, они сразу друг друга узнали, но, видимо, Малфой скрывал свое настоящее имя. Гарри решил ему подыграть.

— Э, ребята, это мой старый… — Драко несколько затруднялся, как представить Поттера своим близким друзьям. Он вообще не знал, что делать в этой ситуации, но раз Поттер поддался этой игре, о которой он вообще ничего не знает, то почему бы самому Драко ее не продолжить?

— Друг, — Гарри закончил оборвавшуюся речь Драко.

— Да, друг, — подтвердил Малфой кивком. Четверо мужчин пару секунд подозрительно смотрели, а после расплылись в приветливых улыбках.

— Что ж ты сразу не сказал! Друзья Дрея — наши друзья, — Амато выдвинул пустой стул из-за соседнего столика и приставил к своему. — Присаживайся, — Гарри опустился на предложенный стул и тут же протянул руку для приветствия.

— Гарри, — курчавый мужчина пожал ее.

— Амато, — Гарри кивнул, обозначая, что услышал.

— А у вас так принято, не называть фамилий? Ты прямо как Дрей! — Амато расхохотался.

— Скажем, что мы просто не любим свои фамилии, — Гарри пытался не отвечать неловко, как он делал с незнакомцами обычно. Драко украдкой поглядывал на Поттера, побаиваясь, что тот ляпнет лишнего.

— Вы слегка скованы, — заметил Франко, он смотрел в упор на Гарри и Драко, которые сидели рядом друг с другом. — Разве встреча старых друзей не должна быть шумной и веселой?

— Ну, мы просто… — Драко пытался выкрутиться, приврать, пока Гарри молча хлопал глазами, не осмеливаясь что-нибудь сказать.

— Дрей-Дрей, не замечал раньше за тобой косноязычества, — Франко качал головой. И тут в этот немой диалог взглядами и жестами вклинился Гарри:

— Мы не слишком удачно расстались, — все пятеро устремили свои взгляды к нему.

— А, тогда понятно все с вами. Что может быть более банально, чем два рассорившихся друга, которые спустя долгое время встречаются где-то случайно, а после снова возобновляют отношения? — Моретти смешливо глядел на Гарри с Драко.

— Я бы не хотел их возобновлять, — лицо итальянца удивленно вытянулось. Гарри развернулся всем телом к Драко и продолжил свою мысль. — Я хотел бы построить новые, куда более лучшие, — четверо темноволосых пораженно ахнули.

— Вот он человек, за которого стоит держаться, Дрей. Не упускай шанс, — Карлос глотнул пива из своей кружки и хитро поглядывал на Драко, ожидая реакции.

— Я подумаю над твоим предложением, П… — снова эти оговорки. К счастью, никто не успел понял, что собирался сказать Драко. — Гарри, — Поттер тепло улыбнулся в ответ.

Этим вечером в “Ножках Нимфы” была особо шумная компания, состоящая из шестерых человек. Они почти без остановки что-то друг другу рассказывали, шутили, смеялись, постоянно просили повторить заказ из шести разных сортов пива (у каждого из знакомцев были свои вкусы насчет выпивки). Поттер, к удивлению, хорошо вписался в компанию людей творчества, хотя сам ни черта в этом не смыслил. Ему нравилось слушать, что говорят умные люди, он узнал, что Малфой — художник. Это стало для брюнета настоящим шоком, в школе он не был похож на человека, который тонко чувствует окружающий мир, который способен передать его в своей манере, заставляя зрителя испытывать калейдоскоп эмоций. Но со школы Драко изменился, сильно изменился. Кто бы мог подумать, что он испарится, а потом найдется спустя год в грязном ночном баре среди магглов? Эти изменения можно было не только увидеть, но и почувствовать: эта манера речи, расслабленность жестов, искренние улыбки и смех, раньше взгляд был совершенно другой, более холодный, будто режущий тебя, а сейчас напоминал прохладный каменный берег моря, а не острую сталь, даже легкая небрежность одежды говорила о том, что Малфой сильно изменился.

Когда к ранее упомянутому пианино подошел молоденький паренек с острым личиком, компания внезапно замолкла и стала вслушиваться. Гарри тоже закрыл рот, он не знал почему это случилось, но, видимо, у местных такая традиция — уважать музыку. Некоторое время веселая мелодия заполняла собой все пространство, ее ноты трогали в душе что-то очень светлое и теплое, Гарри очень понравилась эта музыка. Закончив композицию, парень встал и направился со счастливой улыбкой на губах на свое прежнее место, к друзьям за столик. Итальянцы задумчиво облизывали губы, а Драко не моргая смотрел в стол. Эта неловкая пауза очень напрягала Поттера, он что-то сказал или сделал не так? Наконец Амато заговорил:

— Да… — он протянул это будучи все еще в мире своих мыслей, но уже через пару секунд вернулся на бренную землю. — У паренька большой потенциал, но фальшивит на каждом шагу, — они все это время оценивали игру того парня? У Гарри упал камень с плеч, но он не понимал, чем так не приглянулось исполнение. Мелодия вроде красивая, играющий не сбивался. Или Гарри чего-то не понимает?

— Это было ужасно, — Драко раздраженно фыркнул, чем напомнил Гарри старого себя. — Даже я сыграл бы лучше, — он выпалил это будто для самого себя, но тут же ойкнул. Кажется, сболтнул лишнего.

— Не знал, что ты умеешь играть на пианино, — Гарри уже который раз за вечер удивленно смотрел на Малфоя.

— Дрей-Дрей, мы столько времени дружим, а ты нам не говорил до сих пор! Это беспредел! — Лучиано был явно недоволен.

— Да, Дрей, весьма невежливо с твоей стороны, — Амато поддерживал. — Теперь ты просто обязан для нас сыграть!

— Я не… — куда деваться Драко не знал. — У меня давно не было практики и… вряд ли я вот так с ходу смогу… — он чувствовал себя виноватым, к тому же одолевала неловкость.

— Давай, Дрей. Хуже этого мальца ты быть не можешь, — Гарри ободряюще хлопал Драко по плечу. Ему понравилась игра того парня, но он решил с видом знатока тоже его немного принизить, хоть это и было вне правил Поттера.

— Я… Ну, ладно, — Драко тяжело вздохнул и встал из-за стола.

— Даже если из-за твоей музыки у нас пойдет кровь из ушей, мы обещаем тебя сильно не критиковать, — Амато явно насмехался, он был уверен, что Дрей хорошо сыграет, потому что этот парень очень сильно себя принижает, не осознает своих возможностей в любой сфере деятельности.

Драко обогнул пианино и сел на шаткий стульчик. Его руки плавно опустились на клавиши, но еще не нажимали, пальцы огладили царапины на инструменте. Помедлив немного, он прикрыл глаза и взял первый аккорд. Зазвучали ноты небезызвестной Сонаты номер Четырнадцать Людвига ван Бетховена. Мелодия лилась медленно, ее звучание нагоняло уныние, печаль плескалась в каждой ноте. Все в баре примолкли, будто затаили дыхание, никто не смел и шевельнуться. Владелица «Ножек Нимфы» тоже прониклась обстановкой и чуть приглушила свет. Лунные лучи проникали в каждое окно, одно из них находилось напротив инструмента, как бы это иронично не выглядело, учитывая что исполнялась так называемая «Лунная Соната». Холодный свет спутника Земли освещал и без того светлую фигуру, делая волосы играющего серебристыми, а бледную кожу буквально заставляя светиться. Эта музыка была по-настоящему скорбной и сумрачной, но в то же время и светлой, чистой. Мелодия казалась живой, ее гармоничное звучание будто жило само по себе, вне зависимости от того как ее сыграют, она то утихала, то делалась громче в два раза. Гарри наблюдал как тонкие длинные пальцы касались то одной, то другой клавиши, сложно было представить, что это не что-то волшебное, что эти звуки появляются из-под пальцев другого человека, такого же живого, из плоти и крови. В каждой ноте будто слышались эмоции исполнителя, иначе не ясно почему эта мелодия такая чувственная. Гарри пытался для себя обозначить окончание первой части композиции, потому что настроение в ней слегка поменялось. Автор как будто утешал сам себя, но вместе с тем пытался отдать слушателю все: свое сердце, душу, жизнь. Гарри неизвестно, кто написал эту музыку, но этот человек определенно был не только мастером своего дела, но и самым добрым человеком на планете. Воздух трепетал от ударов молоточков о струны, в нем повисло что-то непередаваемое, похожее на раскаяние, сожаление и желание Драко подарить всего себя окружающим, позволить разодрать себя на кусочки в качестве сувениров. Он будто говорил без слов: «Я буду верен тому, что выбрал. Я пожертвую всем, но сохраню это чувство». Внезапно звук изменился, он стал более громкий, похожий на крик о помощи. На лице исполнителя застыла боль, казалось, что он доведен до крайности, готов окончить жизнь здесь и сейчас. Гарри затаил дыхание, ожидая, что будет дальше. Эти незримые, но слышимые в музыке, рыдания смолкли, это было смирение. Были странные ощущения, как если бы ему опустошили душу, оставили от нее одно лишь название и прорванную оболочку. Исполнителю и автору композиции больше нечего было сказать. В последних тактах звучит тайная сила, которую композитор показывает только сейчас, ее не было прежде. Это было примирение, автор, величественно подняв голову, говорит слушателю, что он готов это пережить, справиться со всем.