– Мне кажется, что причина бросается в глаза, месье Пуаро.

– Мне она не бросилась.

– Мне приходится самой содержать себя, – говорила она тихо, но с металлом в голосе.

– Вы хотите сказать…

Девушка подняла глаза и посмотрела сыщику прямо в лицо.

– Насколько хорошо вам, месье Пуаро, известно, как это трудно – получить приличное место, а потом на нем удержаться? Вы что, думаете, что девушка, проходившая по делу, связанному с убийством, чье имя и, возможно, фотографии публиковались во всех английских газетах, может рассчитывать на то, что обычная англичанка, принадлежащая к среднему классу, захочет нанять ее в качестве гувернантки для своих детей?

– Не понимаю, почему бы и нет? Ведь вас полностью оправдали.

– Оправдали… А дело не в оправдании, а в психологии! До сих пор, месье Пуаро, мне удавалось преуспевать в этой жизни. У меня всегда была приятная, высокооплачиваемая работа, и я не собиралась рисковать своим положением в ситуации, которая не имеет положительного решения.

– Позволю себе заметить, мадемуазель, что я единственный человек, который может судить о данной ситуации, а вовсе не вы.

Девушка молча пожала плечами.

– Вы, например, могли бы помочь мне с опознанием пассажиров.

– Что вы имеете в виду?

– Как так получилось, что вы не узнали в графине Андрени младшую сестру миссис Армстронг, которую вы учили в Нью-Йорке?

– Графиня Андрени? Нет, – Дебенхэм покачала головой, – вы можете мне не поверить, но я действительно ее не узнала. Понимаете, когда я ее знала, она была еще подростком. С тех пор прошло больше трех лет. Действительно, графиня кого-то мне напоминала, и это меня мучило, но она выглядит так по-иностранному… мне и в голову не пришло связать ее с той американской школьницей. Я действительно разглядывала ее мимоходом, когда входила в ресторан, но больше внимания обращала на ее одежду, а не на лицо. – Девушка слабо улыбнулась. – С женщинами такое случается! И, кроме того, у меня были свои проблемы.

– И вы не поделитесь со мной своими секретами, мадемуазель?

Голос Пуаро звучал очень мягко, но очень настойчиво.

– Я… Я не могу, – ответила мисс Дебенхэм низким голосом.

И совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, она вдруг сломалась и, спрятав лицо в вытянутых руках, разрыдалась так, что казалось, ее сердце вот-вот разорвется.

Полковник вскочил и неловко занял позицию возле нее.

– Я… послушайте меня… – Он остановился и, повернувшись, с яростью уставился на Пуаро. – Я переломаю все ваши кости, жалкое мелкое ничтожество!

– Месье, – запротестовал месье Бук.

Полковник опять повернулся к девушке:

– Мэри… Ради всего святого…

Она вскочила на ноги.

– Ничего. Со мною все в порядке. Я вам больше не нужна, месье Пуаро? Если же понадоблюсь, то вам придется самому прийти ко мне. Боже, какую идиотку… какую же идиотку я из себя делаю!

С этими словами она выбежала из вагона. Арбэтнот, прежде чем последовать за ней, еще раз повернулся к Пуаро:

– Мисс Дебенхэм не имеет никакого отношения к этому делу – вы меня слышите? И если ее еще раз побеспокоят и расстроят, то вам придется иметь дело со мной.

И широкими шагами он вышел из вагона.

– Обожаю наблюдать за разозленными англичанами, – сказал Пуаро. – Они очень забавны. Чем они эмоциональнее, тем меньше следят за своими выражениями.

Но месье Бука совсем не интересовали эмоции англичан. Он был переполнен восхищением.

– Mon cher, vous êtes épatant! – воскликнул он. – Еще одна фантастическая догадка.

– Невероятно, как вам в голову приходят подобные вещи. – Доктор Константин также был восхищен.

– Сейчас я почти ни при чем. И это была совсем не догадка – практически все это мне рассказала графиня Андрени.

– Comment? Вы не шутите?

– Помните, я спросил ее о гувернантке или компаньонке? К тому моменту я уже решил для себя, что если Мэри Дебенхэм замешана во всем этом, то она должна быть связана с этой семьей именно в качестве гувернантки.

– Да, но графиня Андрени описала совсем другую женщину…

– Вот именно. Крупная, пожилая женщина с рыжими волосами – абсолютная противоположность мисс Дебенхэм. Причем настолько, что это просто бросается в глаза. А потом ей пришлось мгновенно придумать для нее имя – и вот здесь подсознательные ассоциации ее полностью выдали. Как вы помните, она назвала имя «мисс Фрибоди».

– И что?

– Еh bien, возможно, вы этого и не знаете, но в Лондоне есть магазин, который до недавнего времени назвался «Дебенхэм и Фрибоди». Думая о Дебенхэм, графиня автоматически произносит первое пришедшее ей на ум имя – «Фрибоди». Естественно, я это сразу же заметил.

– Значит, еще одна ложь. И зачем она это сделала, по вашему мнению?

– Возможно, речь опять идет о преданности. Надо признаться, что эта преданность слегка осложняет нашу работу.

– Ma foi, – произнес месье Бук с ожесточением, – неужели все в этом поезде лгут?

– А это, – ответил Пуаро, – мы с вами сейчас и выясним.

– Теперь меня уже ничто не удивит, – сказал месье Бук. – Абсолютно ничто. Даже если все в этом поезде окажутся связанными с Армстронгами, то и тогда я не удивлюсь.

– Очень мудрое решение, – сказал Пуаро. – Хотите теперь поговорить с вашим любимым подозреваемым, итальянцем?

– И вы выскажете еще одну из ваших знаменитых догадок?

– Вот именно.

– Это действительно совершенно невероятное дело, – заметил доктор Константин.

– Да нет, совершенно обычное.

– Если вы это называете обычным делом, mon ami… – Месье Бук всплеснул руками в комическом отчаянии; слов ему явно не хватало.

К этому времени Пуаро уже попросил официанта пригласить Антонио Фоскарелли.

Большой итальянец вошел в вагон, подозрительно озираясь. Он рыскал глазами, как животное, попавшее в ловушку.

– Что вам от меня надо? – спросил он. – Мне больше нечего вам сказать – нечего, вы слышите? Per Dio! – Он стукнул кулаком по столу.

– Да нет, – твердо сказал Пуаро, – вы еще должны рассказать нам правду!

– Правду? – Фоскарелли обеспокоенно взглянул на Пуаро. Вся его самоуверенность и добродушие куда-то исчезли.

– Mais oui, хотя, возможно, я ее уже и так знаю. Но если вы признаетесь добровольно, то это будет только плюсом для вас.

– Вы говорите как американские полицейские. Они тоже все время повторяли: признайся, признайся…

– Ах, вот как! Значит, у вас есть опыт общения с нью-йоркской полицией?

– Нет, нет, что вы. Они так и не смогли ничего доказать – но не потому, что плохо старались.

– Это было по делу Армстронгов, так? Вы работали у них шофером? – негромко спросил сыщик.

Его взгляд встретился со взглядом итальянца, который сразу же сник. Сейчас он был похож на лопнувший воздушный шар, из которого вышел весь воздух.

– Если вы все знаете – зачем спрашиваете?

– Почему вы лгали мне сегодня утром?

– Это могло повредить моему бизнесу. Кроме того, я не доверяю югославской полиции. Они ненавидят итальянцев. Мне нечего было ожидать от них правосудия.

– А может быть, они действовали бы именно в интересах правосудия?

– Нет, нет, я не имею никакого отношения к произошедшему ночью. Я не выходил из купе. Англичанин с длинным лицом, он может подтвердить. Я не убивал эту свинью Рэтчетта. Вы не сможете повесить его на меня.

Пуаро что-то писал на листке бумаги.

– Очень хорошо. Вы можете идти, – негромко сказал он, подняв голову.

Фоскарелли все еще выглядел обеспокоенным.

– Теперь вы понимаете, что это не я – что я не имею к этому никакого отношения?

– Я же сказал, что вы можете идти.

– Это заговор. Вы что, хотите меня подставить? И все из-за этой свиньи, место которой на электрическом стуле? Позор, что он там не оказался! Если б это был я… если б меня тогда арестовали…