– Вот дьявол! – пробормотал Алов и, сбежав вниз по лестнице, затерялся среди солдат, стоявших в оцеплении.
У Нины немного отлегло от сердца. Она решила, что сделает несколько снимков и уйдёт подобру-поздорову.
На Спасской башне заиграли колокола, и с прилегающих улиц донесся мощный гул человеческих голосов:
– Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!
Под звуки «Интернационала» на площадь потекли первые колонны демонстрантов.
2
На столбах надрывались репродукторы:
– В великий праздник, равного которому не было во всей истории человечества, наша первая мысль о Ленине – вожде победоносных пролетарских колонн, бесстрашно пошедших на штурм капиталистических твердынь!
Шли кавказские джигиты, броневики, вооружённые рабочие, Красный Крест, пионеры… Флагов было столько, что Красная площадь действительно становилась красной.
«Слава механизации!» – читала Нина надписи на транспарантах.
«Да здравствует победа пролетарской революции о всем мире!»
«Вторая автобаза, даешь знамёна Октября!»
Члены правительства улыбались, отдавали честь и снисходительно махали демонстрантам ладонями, затянутыми в кожаные перчатки.
С Мавзолеем поравнялась колонна молодых людей – по всей видимости, студентов. Они остановились, и через мгновение над их головами развернулся транспарант: «Долой Сталина!»
Оркестр смолк, и на площади повисла такая тишина, что стало слышно, как чирикают воробьи, слетевшиеся на свежие конские яблоки.
– Да здравствует Лев Троцкий! – выкрикнул звонкий мальчишеский голос. – Долой оппортунизм и раскол в партии!
– Ура-а-а! – нестройно подхватили его товарищи.
Со всех сторон к ним ринулись милиционеры.
Нина подняла камеру и сделала снимок. Иностранцы вокруг неё тоже защёлкали фотоаппаратами.
– Нельзя снимать! Прекратите! – заорал кто-то.
Перепрыгивая через две ступеньки, на трибуну взлетел Алов. Его блуждающий взгляд остановился на Нине.
– Не снимать! – рявкнул он и вырвал у неё фотокамеру.
– Вы что делаете?! – позабыв об осторожности, ахнула Нина. – Отдайте!
– Ты русская, что ли? – Алов схватил её за плечо. – Ты как здесь оказалась? Ты кто вообще такая?
Нина вырвалась и, не помня себя, побежала вниз.
– Держите её! – крикнул Алов, но милиции было не до Нины: перед Мавзолеем завязалась ожесточенная драка.
3
Нина целый день бесцельно бродила по городу, не зная, куда податься. Возвращаться в номер было нельзя: чекисты наверняка уже вычислили, кто она такая и где живет. В глазах ОГПУ белогвардейская дамочка, снимавшая выступление троцкистов, могла быть только шпионкой, и Нину ждал неминуемый арест.
Магду было жалко: как она будет обходиться без камеры и без переводчицы? К тому же Алов наверняка будут допрашивать её насчёт Нины. Дай бог, чтобы её саму не заподозрили в шпионаже!
Оказалось, что, пока на Красной площади проходил парад, в городе начались волнения: сторонники Льва Троцкого передрались с милицией и внедренными в праздничную толпу провокаторами. У Елоховского собора вся мостовая была залита кровью: там дружинники напали на колонну оппозиционеров и жестоко избили их.
Из столицы надо было бежать, и Нина решила, что купит билет до станции, до которой хватит денег, а там на месте разберётся, как доехать до Владивостока. Но на вокзале ей сказали, что на ближайшую пару месяцев билеты распроданы.
Нина вышла на площадь и села в первый попавшийся трамвай. Куда теперь ехать? Где ночевать? В парке на лавочке? Если удастся найти угол, то скопленные деньги уйдут меньше, чем через месяц. А дальше что?
– Товарищи, за проезд передаем! – надрывался кондуктор, продираясь сквозь плотный строй пассажиров. – Билеты – восемь копеек.
Нина сунула руку в карман и похолодела – кошелька в нём не было.
Держась за ременную петлю, кондуктор навис над Ниной.
– Ну что, за проезд платить будем?
– У меня кошелёк украли…
Он грубо схватил её за воротник.
– Тогда слазь с трамвая! А то ишь, барыня выискалась: как в парче-бархате ходить – она первая, а как за билет платить – так у ней копейки не допросишься!
– Да она, чай, с любовником поссорилась, – усмехнулся стоявший рядом голубоглазый красноармеец. – Она ему не дала, а он ей тоже не дал… в смысле, денег.
Пассажиры засмеялись.
Нина протолкалась к выходу и, когда трамвай замедлил ход, спрыгнула с подножки в грязь.
Уже стемнело. Где-то в глухих дворах выли собаки; уличные фонари не горели, и только в распахнутых дверях маленькой церкви видны были жёлтые огоньки свечей.
«Ну вот и приехала: никаких мне Владивостоков, никакого Китая, – в тоске подумала Нина. – Завтра с голодухи продам шубу, а потом утоплюсь в Москва-реке».
Она постояла, посмотрела кругом блуждающим взглядом и направилась к храму. Может, оттуда не выгонят?
Внутри никого не было – только причетник в мягких валенках ходил от лампады к лампаде и подливал в них масло.
– Бессовестный ты человек! – вдруг рассердился он на кого-то. – Входя в храм, шапку снимать надо!
Нина оглянулась и увидела давешнего голубоглазого красноармейца.
– А я баба, – осклабился тот и распахнул полы шинели. – Хошь проверить?
Причетник попятился.
– Господи помилуй… Ну у тебя и рожа!
Лицо у бабы-красноармейца действительно было такое, что в ней трудно было узнать женщину: бровей нет, горло провисло, передний зуб наполовину сломан. Наверняка она пила, и много.
Нина подошла к иконе Николая Угодника – покровителя тех, кто попал в беду.
– Помоги мне, грешной и унылой, в настоящем сем житии…
Пока Нина молилась, голубоглазая баба стояла у неё за спиной и в упор разглядывала её.
– Тебя как звать? – наконец спросила она.
– Нина.
– Правда, что ль? А меня тоже! Только я это имечко не люблю – меня все Шило зовут.
Она погладила золотистого дракона на Нининой спине.
– Шубка у тебя знатная. Любовник подарил?
Нина покачала головой:
– Сама сшила.
– Так ты из рабочих? А любовник у тебя не из Мосторга? Я знала одного директора аптеки, так он своим бабам чего только не дарил: и презервативы, и клизмы… Очень душевный был товарищ; правда, его потом расстреляли за хищения.
– У меня нет любовника, – сказала Нина.
– А кто есть? Муж, что ли? – Шило округлила глаза и понимающе закивала. – Так его арестовали, да? С конфискацией имущества? Милиция сейчас как с цепи сорвалась: всех спекулянтов хватает без разбору. Статья сто седьмая Уголовного кодекса.
Нина не стала спорить – баба явно была сумасшедшей.
– Слушай, продай мне свою шубку, а? – попросила Шило. – Уж очень она мне нравится.
– Мне больше не в чем ходить.
– Ну давай меняться! Я тебе пальтишко добуду и ещё деньгами заплачу.
– Гражданочки, мне церковь закрывать надо, – подал голос причетник.
Шило схватила Нину за руку:
– Пойдем сейчас ко мне, я всё устрою!
– Куда?
– Переночуешь у меня. Тебе ж всё равно некуда идти.
Нина в изумлении оглянулась на икону – Святитель Николай и вправду сотворил чудо.
4
Шило привела Нину к старинному монастырю, выстроенному посреди города. Над окованными железом воротами покачивался фонарь, и слабый огонек время от времени выхватывал из темноты надпись на вывеске: «…трудовой дом имени…»
От голода и усталости в Нине перегорели все чувства, даже страх. Ей было всё равно, куда ведёт её Шило, – хоть в монастырь, хоть в ночлежку.
Шило тихонько постучала в боковую калитку:
– Захарка, отпирай!
В зарешеченном окошке мелькнула чья-то голова.
– Шило, ты?
– Ну!
– А это кто с тобой?
– Швея. Фёдор Степаныч просил найти.
Лязгнули запоры, и калитка распахнулась.
– Заходите.
Под низкой каменной аркой была устроена караулка, едва освещённая керосиновой лампой.
