Просто — с закрытыми глазами.

Я включил свет и замер. Мучительно пытаясь придумать что-то грубое, сказал в итоге, как обычно:

— Привет.

Он не ответил, и я, подойдя, открыл дверцу холодильника положить продукты.

Женя едва слышно выдохнул:

— Знаешь, что мне Марк сказал сегодня?

Голос такой… чужой, холодный.

— Что? — спрашиваю… как будто обыденно.

Жека поднимается, закидывает руку на холодильник, зацепляясь пальцами за верхушку, словно ему нужна третья опора.

— Вкратце, что, по твоим словам, я тот ещё самодовольный пидарас, и ты думаешь, я тебя недостоин.

Открываю рот, чтобы безразлично подтвердить сказанное, но поднимаю взгляд на его глаза, и слова застревают в горле. Он смотрит на меня пристально, продолжая:

— Знаешь, когда он мне сказал то же в прошлый раз, я его послал. Очень так крепко. Сказал ему пару ласковых, и что лизать мне задницу ему не идёт. Но сегодня он снова подошел, и такой мне — вон, они слышали, они подтвердят. Прикольно было слушать всё в лицах…

Тон на последних словах стал угрожающим. Он нависал надо мной, и, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, я заставил себя отодвинуться, опустить взгляд на продукты — выложить их в холодильник. Огурцы рассыпались по пакету и пришлось доставать их по одному, считая (раз, два, т…), когда Жека отшвырнул пакет в сторону, взяв меня за плечи и тряхнув так, что клацнули зубы:

— Забудь эти хреновы овощи! Что с тобой, блять, не так?! Какого хера ты делаешь?! Ты же так не думаешь! Я знаю, что ты так не думаешь!

Он тряхнул меня ещё раз и вжал в полки открытой боковой дверцы холодильника. Я снова невольно поднял взгляд и понял, что таким злым не видел его никогда.

Выговорил тихо… громче просто не получилось:

— А что, если… я реально так думаю?

— Не заговаривай мне зубы. Я знаю, ты так не думаешь!

Я зажмурился, понимая, что будь это кто-то другой, плевать, виноват я в чём-то или нет, но за такое обращение он бы уже лежал, и я бил его ногами в живот, матеря, не признавая вины. Но это был грёбаный Жека, и я забыл, что ссориться с ним так тяжело.

Я растерял все заготовленные слова, хотя он, кажется, в них не нуждался.

— Да что там я, Тёма сидел рядом, знаешь, как он охерел… Мы оба тебя с детсада знаем, и мы оба шарим, что когда тебя что-то не устраивает, ты приходишь и обсираешь человека напрямую… Некит, блять, что у тебя в башке? Может, это я эмоционально тупой, но тогда объясни мне, какого хрена?!

Открываю глаза — они оказывается, были закрыты, пока он орал и смотрю в его… Господи, какие у него красивые глаза, я почти забыл за эти полтора месяца.

Прикусываю губу — прокусываю до крови. Он хочет проорать что-то ещё, но сбивается и вздыхает. Говорит с досадой, чуть потерянно:

— …не смотри на меня так.

И я подчиняюсь.

Опускаю вниз голову — к самым босым ногам и сжатым кулакам, пытаюсь оттолкнуть Жеку — упираюсь в грудь, но даже через футболку ожигаюсь, потому что под ней горячая кожа — упругие мышцы, легкие выпуклости сосков, а у меня слишком развратная фантазия и слишком обострённое восприятие сейчас.

Его голос неожиданно звучит почти жалостливо:

— Что ты молчишь? Объясни, какого хера ты творишь?

Но в моей голове любые фразы сбиваются в кучу и остаются сотни голых разрозненных букв, собирающихся в совершенно неправильные слова.

— Я… хотел как лучше.

Его хватка на моих предплечьях ослабевает, но наверняка останутся синяки.

— Лучше? Серьезно?

Медленно выдыхаю и вдыхаю обратно.

Как-то я не ожидал, что всё обернётся так. Хотелось бы мне истерично заорать на него или лучше — презрительно молчать, чтобы он сам себе всё додумал, но эта жалкая фраза вырвалась сама. Я даю себе передышку, пытаясь сосредоточиться на счёте (раз, д…), но ощутимо вздрагиваю, на раздражённом:

— Некит, сука, прекрати считать и ответь нормально!

Откуда он?! Это я даже ему не рассказывал — нечем тут было гордиться.

Наверное, вопрос можно было прочитать по лицу, так как Жека поморщился, но ответил:

— Я тебя не первый год знаю… и у тебя иногда губы шевелятся.

Сглатываю. Привкус крови во рту омерзителен до невозможности, и в целом, я чувствую себя маленьким мальчиком, который заигрался спичками и вызвал Армагеддон.

— Сказал «а», говори «б», мудак, — Жека хмурится, отходит на шаг назад и я, наконец, отлепляюсь от полки, впившейся мне в спину. — Или… это то, о чём я думаю? Клин клином? Если любовь не прокатила, давай попробуем ненависть, это ж проще! Так? Плевать, что я ему важен, вылью-ка я на него кучу дерьма, пусть думает, что срать мне на него, так?!

Он снова заводится, и с его слов всё звучит отвратительно.

— Жека… — выдыхаю, не зная, что сказать дальше.

Не хочу поднимать взгляд, потому, что тогда вообще ничего не смогу сказать.

Тем более, когда я так отвык от ощущения его рядом — от тепла кожи, от запаха, и это навалилось скопом, лишая меньшей возможности адекватно мыслить.

— Нет, ты скажи, я прав?!

Ссориться с ним у меня получается хреновее, чем с самим собой, и как бы я там себя не оправдывал, говорю ему:

— Да, — и таки поднимаю взгляд.

Нет, это не тактическое отступление, это — полная капитуляция, проигрыш по всем фронтам.

Это белый флаг. Просьба не добивать.

Я уже не знаю, что лучше — потерять тебя, или оставить хоть это, хоть тень воспоминания, собирательный образ светлого, детского, нежного чувства.

Или даже… если легче убить — убей.

Сотри даже пепел, память, как тебе легче?

Потому что мне уже всё равно.

Знаешь, когда долго бьют в одно место, боль тупеет и становится почти неощутимой, и ты сходишь с ума. Поэтому, мне теперь без разницы.

Почти без разницы.

Потому, что я люблю тебя, Жека, вот такой я мудак.

Не говорю ему ничего из этого.

Не знаю, что он видит в моём лице. Во всём этом непроизнесённом.

Упирает свой лоб в мой и закрывает глаза. С таким же выражением, как когда я пришел.

Молчит. Долго. Я снова смотрю в пол с единственной мыслью — болят предплечья и пощипывает прокушенная губа. (раз…)

Я облажался и не знаю, что делать дальше.

— Ты помнишь, — наконец говорит он. Спокойно. - Когда мы с тобой спали вместе в последний раз, что я тебе сказал?

Напрягаю память.

— Н-наверно, что тебе не влом помочь, если что… как-то так.

Кивок и неожиданно, вне контекста:

— Я всегда знал, что мы будем друзьями. Как увидел тебя. Не знаю, как объяснить, это типа сверхчувства.

Хмыкаю, слабо усмехаясь:

— Суперспособность.

— Как хочешь. Я думал, что знаю тебя, — у него хрипнет голос, наверное, из-за того, что орал, и он откашливается. — Я думал, что знаю даже то, что ты не говоришь… Мы дохренища времени вместе, и ты всегда делился… Блять… Я не заметил, как всё изменилось… Когда ты начал молчать, я думал, это из-за бабушки, из-за того, что ей плохо и ты уже тогда думал, что ей немного осталось…

— Это тоже… - перебиваю, - навалилось сразу… Я сначала про себя понял… Давно, а когда бабуля… Короче, Жека, неважно.

— Важно. Ты когда мне сказал… ну. У меня башка, как ватная. До меня даже не сразу дошло, ты видел. И ты это всё сказал, да, но я не поверил, я подумал, у тебя планка съезжает из-за того, что никого не осталось, и ты решил меня так ещё больше привязать. А ты мне и так — ближе некуда.

Слушаю молча, а в голове такая пустота, какой не бывает даже при непрерывном монотонном счёте.

Я, хотя не люблю засыпать один, всегда старался не держаться за людей, потому что с детства знал, какие люди ненадежные, что даже если эти люди тебе семья, и вроде должны быть самыми близкими, срать им, они всё равно уходят, утекают от тебя, как песок сквозь пальцы — даже удержать не пытайся…

А он… так подумал.

— Думал, у тебя мозги на место встанут, если я скажу «нет». Ну, типа, не окончательное, а такое — я тебя услышал, забыли.