Отец купил мне квартиру в самом центре Сиэтла, и я прожил в ней достаточно долгое время, прежде чем узнал, в каких немыслимых хоромах живу – ведь столько денег стоить могут только ... дворцы? В тот день у меня случился шок: не для обычных людей этот город, этот небоскрёб и эта квартира с частично прозрачными стенами, открывающими моим неискушённым глазам потрясающий вид на один из самых печальных и красивых городов в мире, на мой Университет, прямые и простые в своих строгих геометрических очертаниях улицы, вечно бегущих людей с бумажными стаканами горячего кофе Starbucks или Tim Horton. Другая страна, другие привычки, нравы, другие образы. Но жизнь моя стала похожа на восхитительную картину. Одну из тех, что легко и быстро продаются, будучи популярными у покупателей благодаря своей яркости, насыщенности цветом и событиями…
Цветные картинки мелькают перед моими глазами одна за другой, складываясь в пёструю, но счастливую плёнку моей теперешней жизни. Кажется, теперь у меня есть то, чего никогда не было до этого – полная, любящая семья.
И больше всех меня любит…, чёрт возьми, Софья!
А я охотно бы поменялся с ней местами…
Девчачьи романтические ожидания в мой адрес написаны красным маркером на её лице, и то, как смешно она старается это якобы скрыть, рождает в моей душе странное тепло… Я всеми силами стремлюсь дать ей понять, что между нами возможна только дружба, и она, кажется, понимает. Я рад и горд, что управляюсь с такими незначительными недоразумениями как тинейджерские чувства одной из отцовских дочерей, доволен собой и жизнью.
Пока не приходит самое первое и самое фатальное для моего счастья разочарование.
Моя дружба с Софи сплоховала лишь один раз – мы поцеловались. Это был… ничего не значащий, почти невинный поцелуй двух подростков с разгулявшимися гормонами, случившийся в сказочно красивый, фантастически счастливый Рождественский вечер. Жизнь, как никогда, казалась наполненной смыслом, мне хотелось любить всех и всё вокруг…, и я поцеловал её губы. Мягкие малиновые губы своей сводной сестры. Любимой дочери моего могула-отца. Он был приятен, как и все поцелуи юных невинных девочек в моей жизни, и я не знаю, во что он мог бы вылиться, по какому пути двинулись бы наши души, если бы не последовавший в тот же самый вечер разговор с ним… с человеком, которого больше всех на свете жаждало моё сердце.
Отец вызвал меня в свой кабинет и без прелюдий расставил все точки:
- Соня из тех редких людей, кто умеет чувствовать глубоко, как и её мать. Но Лера всегда могла держать удар, стиснуть зубы и идти дальше. Лера умеет говорить себе “нет, это не для меня”. Она будет страдать, но искать варианты. Соня - нет. Соня бесконечно ранима, хоть и пытается скрываться за своим сарказмом - это всё напускное! Она - самый тонко чувствующий и сопереживающий ребёнок из всех, кого я знал. Лурдес и Аннабель, хотя они и младше, уже сейчас умеют защищаться, даже показывать зубы миру, если в этом есть необходимость. А Соня нет. Я противник любых вмешательств, всегда был убеждён, что только двое вправе решать, что им делать, и не важно, правильно это или нет. Будь на её месте Лурдес, в том же самом возрасте, разумеется, я никогда бы не позвал тебя в этот кабинет. Но Соня… Соня, это половина моего сердца и моя боль. Наверное, потому что сам такой же. Поэтому, Эштон: не уверен - не обещай, не давай ей ложных надежд! Ты мужчина и на тебе ответственность. Не дай ей упасть!
Сказал, как отрезал. Ткнул меня носом в моё непотребство. Нельзя ранить его девочек, нельзя начинать с ними то, что не имеет гарантий качества.
Здравствуйте, я Эштон Дикстра, русский по отцу, поляк по матери. Рождён и взращён в одном из самых нищих районов Парижа, принят в семью богатого и влиятельного отца. Но, как и любому безродному щенку, мне указали на место, очертив границы дозволенной для перемещения территории.
Глава 7. Ревность и зависть
Max Richter - Dream 13
Ревность и зависть - две мои сестры-подруги, всегда со мной, всегда рядом.
Её влюблённые глаза бесят меня до умопомрачения, да само присутствие этой девчонки вызывает зубовный скрежет! Вечно маячит на горизонте её лицо, вечно высматривает меня, выслеживает, не давая и шагу ступить без этого невыносимого шлейфа её взгляда: «ты предатель!».
Да, предатель! И мне по фигу на это! И ты не будь дурой, у папочки своего не единокровного поинтересуйся, почему!
Отец… Бросает все дела и мчится спасать свою обожаемую «не дочь». Пилит час до места назначения, это если без пробок, находит тебя, прижимает к себе, ласкает, будто тебе пять лет, а не семнадцать, а потом домой, ещё часок. Да знаешь ли ты, сколько народу мне пришлось отшить с тех пор, как стал вхож в вашу семью? Десятки! Десятки или сотни, мать вашу, попрошаек или гениев умоляли меня устроить с НИМ встречу!
Но он непоколебим:
- Есть время для семьи, а есть для работы, Эштон. Занимать семейное время и посвящать его работе – это самое тупое, что можно сделать!
И плевать ему, по какой причине просят встречи, нужна помощь, умирает кто-то или просто денег хотят срубить, разжалобив могула – он скала! Есть часы приёма, по пятницам вроде, все туда, все в очередь! А очередь эта стремится к бесконечности.
А он вот так одним махом спускает три часа на подтирание соплей влюблённой дурочки, подбирая её на вечеринке, где, о, страшная кара, снизойди на меня за это, её посмел обидеть сводный брат и его сын. Да она же тебе, чёрт тебя возьми, даже не дочь!!! И что? Извозчиков мало у тебя? Водителя прислать не мог, сам припёрся!
Я ненавижу её… НЕНАВИЖУ!
У нас прям любовный треугольник: она слюни пускает по мне, я жду с замиранием сердца от отца хотя бы внимания, а он не отрывает своих глаз и рук от неё. Любит её. До потери сознания любит, только не мужской, а отеческой любовью. Да! Мать вашу, той самой, которая должна была достаться мне, Лурдес, Аннабель. Да хотя бы им, девчонкам, но нет! И они подбирают только крошки с ЕЁ стола…
Он настолько идеален, что даже тошно: редко выходит из себя, умело скрывает ненужные эмоции, свободное и несвободное время распределяет с исключительной целесообразностью, посвящая каждую потенциально возможную минуту своей семье. И он спит только со своей женой! Это уже нонсенс! Тошнотворный нонсенс! После стольких лет жизни с женщиной, на сексуальность которой неумолимо давит возраст и… шрамы пережитого прошлого, вряд ли он не хочет других - просто маниакально печётся о её спокойствии.
Вначале я наивно верил, что он так обожает свою Леру, что других просто не видит. Ещё как видит. Видит, но не реагирует. Сам вызывает шквал реакций в свой адрес. Женщины хотят его, причём одержимо. Сам я никогда не испытывал недостатка в женском внимании, даже наоборот, слишком много его всегда было, но чтобы так, как у него… Такого не было никогда. Я так и не понял, как это у него получается, что он делает с ними? Может, неосознанный гипноз какой-нибудь?
При этом одним взглядом убивает на корню любые поползновения в свой адрес. Останавливает их глазами прежде, чем они решатся подойти и прикоснуться. Когда-то я восхищался такой силой в нём, сейчас же всё это бесит!
Во всей этой буре эмоций я не замечаю, как мои приоритеты смещаются, как медленно и незаметно трансформируются желания.
Мне нравится Валерия. Нет, то, что я реагирую на неё физически, меня не удивляет, хотя подобной реакции на взрослых женщин никогда за собой не наблюдал, но то, что она занимает большую часть моих мыслей и восхищает так, как никто до этого не восхищал – меня пугает.
Пугает, потому что Валерия – женщина отца, а значит никогда и ни при каких обстоятельствах для меня не доступная. Он не просто любит её, он одержим: это видно в его взглядах, жестах, стремлении сдерживаться при детях, именно стремлении, потому что иногда это плохо у него получается. Я заметил, что ему совсем сносит крышу, когда она возится на кухне. В такие моменты его самообладание трещит по швам: он не отходит от неё, всё время крутится рядом, настойчиво предлагая свою помощь, но, по сути, больше мешает ей. Она тоже сдерживается – старается не гнать его, но, бывает, он переходит границы… И однажды я это наблюдал…
